Errare est

      Мелисса пошла как-то сразу. Конечно, был и массаж, и зелья, но вот когда Жан поднял ее с коляски, девочка просто сделала шаг вперед, обняла своего мальчика, чтобы больше не расставаться. Это, конечно, создало свои проблемы, но взрослые их решили, ибо разлучать детей было неправильно. Казалось, все плохое закончилось и никогда больше не вернется, отчего хотелось смеяться.       Уходили страхи, навсегда исчезла боль… Мелисса узнала, что маги могли излечить ее и довольно просто, но кому-то это было не надо. Впрочем, юные некроманты совсем не думали об этом. Гермиона и Мелисса выбрали путь целительства, что некромантам было доступно, а мальчики работали с мертвой плотью. Темное целительство от светлого, разумеется, отличалось, но не слишком сильно.       Так прошли годы, дети росли на радость взрослым, даже и не знавшим, какими они были в других мирах… И вот однажды Мелисса и Гарри увидели сон. Сон был тяжелым, очень непростым, зато многое объяснял. Молодые люди стояли на какой-то скале, обнявшись, а перед ними, будто на экране телевизора разворачивались жизни и истории.       Родившиеся в один день, девочка и мальчик были очень похожи, но несмотря ни на что, их разлучили, чтобы мучить каждого по-своему. И если мальчик познавал боль, то девочку медленно сводило с ума одиночество — она была заточена в подземелье. Не умевшая говорить девочка была обречена жить в каменном мешке, не видя ни солнца, ни травы, ни людей, если бы мальчик, которого сводили с ума, не набрел на древний ритуал, и вот тогда все изменилось — на свет появился Певерелл. Ненавидящий всех людей потомственный некромант нашел свою сестру, и вот тогда он сначала хотел отомстить, но нужно было лечить и учить девочку, чем юный Певерелл и занялся. Казалось бы, достаточно было просто оставить их в покое, но имевшие права на корону герцоги мешали многим, и на них была открыта охота.       Один-единственный раз девочка поверила постороннему. Женщина казалась такой доброй, ласковой, нежной… Она дарила тепло никогда не знавшей этого девочке, но вот потом… Попытавшись отравить герцогиню, женщина подписала приговор всем людям и магам. Озверевшие дети начали мстить. На врага двинулись полчища скелетов и нежити, а девочка насылала страшные болезни на города, просто, чтобы их, наконец, оставили в покое. И война длилась годами, пока не вмешались высшие сущности, решившие по-своему. Мир был стерилизован, а души Певереллов предстали перед судом.       — Ты будешь страдать от болезней, пока твоя душа не очистится, — произнесла сущность, выглядевшая, как мужчина в белом. Душа девочки еще не понимала тогда, что это значит.       — Ты будешь нелюбим и одинок, — вторила ему выглядевшая, как женщина в черном. Теперь Гарри знал, что эти двое были демиургами мира, посчитавшими себя абсолютно правыми.       И потянулись жизни… Девочка испытывала на себе болезни, а всегда находивший ее мальчик — ухаживал за ней, помогал, спасал даже от самой себя. Но сущности увлеклись, получая какое-то странное удовольствие от мучений этих душ, отчего и были уничтожены самим Мирозданием. Теперь Мели понимала, откуда Гарри знал, как за ней правильно ухаживать, также ей был известен факт того, что они отныне бессмертны, заняв место тех самых заигравшихся сущностей.       — Я не хочу, — помотала головой девочка. — Не хочу никого судить.       — Насколько я понял, нас опять не спрашивают… — тяжело вздохнул Гарри. — Только в известность ставят.       — На самом деле это не так, — услышали они мелодичный голос. Представшая перед ними женщина была похожа на эльфов из маггловских сказок, а еще она чем-то напоминала Луну Лавгуд. — У вас есть право выбора.       — Простите, а вы кто? — поинтересовалась Мелисса.       — Я Пандора Лавгуд, малышка, — произнесла женщина. Почему-то от этого ласкового «малышка» было совсем не обидно. — Никто не может лишить вас права выбора.       — Пандора, но ведь нас опять не спрашивают… — показал на проекцию Гарри.       — Почему же… — улыбнулась когда-то миссис Лавгуд. — Вы бессмертны, это так. Ваши пары — тоже, ибо притянулись ваши души, но вот быть ли богами или нет — это ваш выбор. Возможно, однажды вы захотите использовать эти силы, чтобы остановить войну или же отказаться от бессмертия. Но никто и никогда не может вас заставить поступать против своей воли.       — А давайте вы будете богами, а мы просто так поживем? — спросила улыбающаяся Мелисса, старательно делая бровки домиком.       Решившие вернуться к этому разговору через сотню лет, молодые люди и сами не заметили, как закончился их сон. Пандора же, явившаяся к Хранителям во сне, задумалась. Предложение было интересное, хотя долгоживущему народу совершенно не нужное, но решать самостоятельно этот вопрос она не решилась, обратившись к Мудрым.       — Ты хочешь принять их к нам, когда они устанут? — понял один из старейшин. — Это неправильно. Правильным будет их научить получать удовольствие от жизни, решать самим и уйти, когда наступит время. Этот мир несовершенен, но они продолжатся в своих детях и мир будет жить. Впрочем…       — Я поняла, Мудрый, — кивнула все еще остававшаяся для долгоживущих подростком женщина. — Это их право решать…

***

      Наверное, кто-то или что-то захотели показать Гарри и Мелиссе, от чего они готовы отказаться. Совсем недавно две пары загорали на пляже, а потом вдруг, без перехода, оказались на какой-то лесной поляне, да еще и одетыми в черные мантии. Гермиона сразу же прижалась к Гарри, а Жан шагнул так, чтобы защитить Мелиссу от чего угодно. Перед ними из воздуха появился довольно крупный вращающийся шар, в котором молодые люди распознали планету.       — Вы не готовы судить, — идущий, казалось, отовсюду голос был совершенно безэмоциональным. — Но являетесь Хранителями этого мира вне зависимости от желания.       — Что это значит? — поинтересовался Жан, на что Мелисса только всхлипнула.       — Пока живы вы, ваша любовь, ваши души — будет жить и мир, — ответил ему голос. — Вам будет показана одна семья, которую вы имеете право судить.       — Да не хочу я никого судить… — вздохнул Гарри, совершенно не думавший о божественности. — Пусть живут, как хотят.       — Посмотрим, не изменишь ли ты своего мнения, — проговорил кто-то неизвестный, и в следующее мгновение четверо восемнадцатилетних, только что окончивших школу молодых людей оказались в каком-то доме.       Довольно большая гостиная, с круглым столом, большим кожаным диваном и четырьмя стульями, была оклеена зеленоватыми обоями с цветочным рисунком. Приглядевшись, Гермиона распознала лилии, начав понимать, куда и зачем их перенесли, но промолчала, только теснее прижавшись к жениху. Свадьбы были назначены на август, потому что спешить было неправильно.       — Джейми, это ты? — в гостиную вышла рыжеволосая немолодая женщина с зелеными глазами. С трудом удержавший себя в руках Гарри понял, зачем они здесь. — Кто вы? Что вам нужно?       — Здравствуй, мама, — немного язвительно выдал юноша. Все понявшая Мелисса всхлипывала в объятиях Жана.       — Мама? — удивилась эта женщина. — Карлус в Академии, а больше у меня детей нет.       — Как коротка память у предавшей своих детей, — короткий пасс рукой доказал вскинувшейся девушке, что их местная «мама» не под чарами, а все отлично помнит.       — Врет, — заметил Жан. — Может, простимулировать?       — Чары Истины же есть, — хмыкнул никого пытать не желавший Гарри. — Скажи мне, женщина, что двигало тобой, когда ты выкинула Гарри в приют и отдала Дамблдору Мели… Гарриет?       — Альбус предложил… — видно было, что отвечать женщина не хочет. — Деньги… Много денег, и Джеймс согласился… Я… не хотела…       — Чтец! — использовал Гарри более простой и эффективный способ чтения воспоминаний. — Вот оно что… — проговорил он затем.       — Братик? — подняла бровь зеленоглазая его сестричка.       — Она была под принуждением, — объяснил юноша. — Затем оно спало при родах Карлуса, но Лили решила простить Джеймса, посчитав, что мы с тобой умерли, как и обещал Дамблдор. Она не проверяла.       — И хочется, вроде бы, проклясть… — задумчиво проговорила Мелисса. — И противно… Пошли домой, пусть живет, как живет. Не надо мстить, братик…       В следующее мгновение все четверо оказались на пляже, где через некоторое время продолжили плескаться в воде. Прошедшие через боль и одиночество даже не представляли себе, что их предшественники слишком увлеклись своей правотой, потому и сделали ошибку, но ни Гарри с Мелиссой, ни Гермиона, ни Жан никого судить не хотели, они желали просто жить. Поняли ли это некие высшие силы, приняло ли Мироздание?       — Значит, вы хранители, — хмыкнул помнивший легенду Жан. — И мы теперь, получается…       — Что-то там было с бессмертием и божественностью, — помахала рукой Мели. — Но нам это не надо, мне ты нужен, а мир… пусть живет!       — Согласен, — кивнул Гарри. — Мир отдельно, мы отдельно, и все счастливы.       — Поэтому — всем купаться! — воскликнула Гермиона.       Шло время, счастливые семьи рожали детей, а мир жил своей жизнью. Люди рождались, умирали, воевали и искали свой путь, а четверо не пожелавших становиться всевластными, просто жили. Год за годом, век за веком, не уставая друг от друга, радуясь так же, как и в незабываемый день своей свадьбы. Мир жил, пока жили его хранители, нашедшие возможность время от времени от жизни отдыхать. Хорошо ли, плохо ли, но это было их выбором, и даже Мироздание его не оспаривало. Хотя иногда… очень-очень редко, Мели позволяла себе маленькое чудо.

***

      Она знала, что умрет. Просто подслушав то, что говорил добрый доктор маме, девочка знала, что шансов очень мало и надо бороться. Даже поначалу Марьяна была готова бороться, но… Когда установили диагноз, ее начали жалеть и у девочки опустились руки, просто все стало серым… Поэтому она знала. Было очень жаль, ведь тринадцать — самое начало жизни, но вариантов просто не было.       Началось это все давно, очень давно. В детстве… Странно сейчас было бы говорить о детстве, правда? Ведь ей было всего тринадцать. В детстве ей было трудно бегать, но все вокруг считали, что Марьяна просто ленивая и… стимулировали. Девочка, погрузившаяся в воспоминания, всхлипнула. Потом стало трудно дышать, но жаловаться было нельзя, потому что никто бы и не поверил. Марьяна временами плакала, задыхаясь, особенно ночью. Как описать это ощущение, когда хочешь вдохнуть и… не можешь. Однажды девочка все-таки не выдержала. О, как горько она жалела потом о своей попытке рассказать, как ей плохо…       Психиатры… «Так болеть не может», «тебе только кажется», «ты притворяешься, чтобы не ходить в школу» — все это убивало веру девочки во взрослых, в то, что ей помогут, что хотя бы поверят. Однажды мамочка отлупила Марьяну ремнем за то, что та «притворяется». Дышать стало легче, поэтому девочка старалась довести родителей до этого самого, чтобы опять было больно, иногда очень сильно, но потом — хорошо: дышалось легче, в груди не болело и руки не так сильно простреливало… Взрослым бы задуматься, но они были заняты собой. И с удовольствием спускали пар на выпрашивающем порку ребенке.       Так прошли месяцы, год, другой… Марьяна выработала даже режим «приема ремня» — два раза в неделю, чтобы можно было спокойно спать, не просыпаясь от ужаса. Не задумывались и родители, хотя чего проще, казалось бы… Адреналин, которым Марьяна компенсировала свое состояние, не делал хорошо ни сердцу, ни сосудам, поэтому рано или поздно это должно было случиться.       В тот день девочка получила двойку и уже предвкушала «лекарство», ждавшее ее дома. Марьяна даже получала удовольствие от боли, которую ей дарили родители, по крайней мере, ей самой так казалось. С ней в классе училась еще одна девочка, по имени Катя, у нее было похожее состояние, но на нее не плюнули, Кате поверили. Может быть, это случилось потому, что папа подружки был врачом? Закончились уроки, но Марьяна почему-то не могла встать из-за парты. Ей было как-то очень тяжело и кружилась голова. За Катей пришел ее папа и, видя, с какой нежностью и лаской обращается рано поседевший мужчина с дочерью, Марьяне почему-то захотелось поплакать. Она всхлипнула, а потом все погасло, как будто выключили свет. Девочке казалось, что она взлетает, куда-то вверх, стало холодно. Марьяна знала, что наверху очень холодно, поэтому не удивилась.       Эта женщина будто возникла из ниоткуда перед готовившейся умереть Марьяной. Боль становилась все сильнее, как и надежда — все закончить. Но черноволосая женщина с такими понимающими зелеными глазами, в которых не было жалости, просто обняла тринадцатилетнюю девочку, погладив своими сиявшими золотом руками. И боль уходила вслед за этими поглаживаниями, будто растворяясь.       — Ты теперь будешь здоровой, Марьяна, — произнесла незнакомая женщина.       — А можно, чтобы Катя… чтобы Катя была? — тихо спросила девочка. — Если нет, то я согласна не быть здоровой, но она заслужила, ведь ее так любят!       — Можно, — улыбнулась Мелисса, сил у которой далеко не всегда хватало на чудо, но тогда помогали все — и муж, и братик с сестренкой.       — Спасибо… — прошептала Марьяна, и в следующий миг все изменилось.       Александр уже метнулся ко второй девочке, когда Катя замерла. Почему-то ничего не болело, просто совсем ничего, что было очень странным. В этот момент открыла глаза и Марьяна, поняв, что ей хорошо дышится и в глазах совсем не темнеет. А в следующее мгновение тишину класса прорезал счастливый визг двух здоровых девочек, оставшихся, разумеется, подругами. Плакал Катин папа, боявшийся поверить в такое чудо, и совсем ничего не поняли родители Марьяны, но девочка была согласна на что угодно, лишь бы не жалость. Она на всю жизнь запомнила, как опасна жалость для таких детей, и став врачом, никогда не забывала рассказать родителям пациентов, как убивает жалость.       Сказка закончилась. Возможно, Боши и Грейнджеры еще встретятся нам, ведь они бессмертны, возможно – нет. Но не желавшие становиться высшими сущностями молодые люди стали кем-то гораздо более важным — людьми. Они были людьми, жили, рожали детей, растили и никогда не забывали о тех, благодаря кому это стало возможно. Казалось бы, это очередная сказка о редких болезнях, но нет… Эта сказка о том, что и высшая сущность может ошибиться. Оказывается, не только человеку свойственно ошибаться…