Мальчики

Луи едва исполнилось девять лет, когда от удара кинжалом скончался Генрих IV. Ла Фер плохо запомнил, что происходило вокруг него в те дни. Он помнил только бледного принца – уже короля, – сидящего с поникшим видом в огромном для него кресле, помнил, как непрошеные слезы текли по носатому мальчишескому лицу, а Луи упрямо смахивал их рукой. Потом был Париж и прощание. И – шелестящий, еле слышный шепот “Принц пропал!” Ла Фер несся по коридорам незнакомого доселе Лувра, совал свой нос в каждую дверь, взглядом выискивая своего короля. А потом заскочил в королевскую опочивальню, увидел сброшенный на кровать дорогой траурный колет и мальчика-пажа в одной рубахе. – Какого цвета была твоя одежда?! – Такого, с зеленым… А, и на берете – перо цапли! – Ты видел, куда он пошел? – Н-н-нет… – Врешь! – Да с чего бы?! Не видел! Да и зачем мне видеть, если тут выход один, – и паж указал на потайную дверь, полускрытую балдахином кровати. Ла Фер опознал короля не по колету, а по взъерошенной шевелюре и узнаваемому профилю – сущий вороненок! – когда тот взобрался на парапет вдоль берега Сены и чуть не свалился в воду. Он дернул Его Величество за ногу вниз в последний момент, и вдвоем они покатились по земле: король – отчаянно отмахиваясь, виконт – пытаясь остановить его. Вокруг начала собираться толпа, шумно осуждая хулиганистых мальчишек. – Это я! – прошипел на ухо королю Ла Фер, когда с трудом, но сумел прижать его к земле. – Я, вашество! – А! Что, моя мамаша тебя прислала?! – Нет! Я не от нее. Я сам по себе. Давайте отойдем, а то еще схватят – не докажем, что вы… кто вы… – Ла Фер запнулся: Луи уже не был принцем, но и королем называть его было боязно. – Они ничего мне не сделают. Ты видел, видел как они любили моего отца?! – Луи всхлипнул. – Вас они еще не знают в лицо, – резонно заметил Ла Фер. Луи попытался встать. – Слезь с меня! – А вы не убежите? Луи вместо ответа с размаху ударил отвлекшегося Ла Фера в челюсть, и тот невольно высвободил короля. Луи поднялся. – Не убегу, – фыркнул он. – Вставай уже, оболтус. Переводя дыхание, они стояли у парапета, провожая глазами толпу горожан, искренно горевавшую по своему убитому королю. Ла Фер раздумывал, как бы побыстрее и не слишком приметно для самого Луи увести его в Лувр, да еще и умудриться не заслужить в итоге его гнев и обиду. Он вздрогнул, когда последний резко развернулся и уткнулся лицом в его плечо. – Вашество, – тихо и намеренно коверкая титул, чтобы не догадался иной случайный зевака, проговорил Ла Фер, – что с вами? – и с ужасом обнаружил, что король рыдает. Цепляясь пальцами за его плащ, Луи безудержно лил слезы и всхлипывал, размазывая сопли по ткани. Ла Фер гладил его по растрепанным волосам, по подрагивающим плечам и не мог подобрать слов утешения. “Глядите, даже детям ясно, какого короля мы потеряли!” – сказал кто-то в толпе. “Ну-ну, не рыдай, малец. Сдается, и сын его будет сносным королем,” – кто-то успокоительно потрепал Луи по плечу, и тот резко развернулся. Прохожий охнул и отступил. “Вот и все, узнали,” – невесело подумал Ла Фер, но прохожий только хмыкнул: “Десятки пацанов теперь будут рыдать по отцу-королю, по всей стране, уж поверь мне, не один ты такой”. И ушел, оставив Луи соображать, вытирая рукавом нос. – Вашество, – Ла Фер потянул его к себе, – идемте, здесь наверняка где-нибудь можно поужинать. Во дворец же мы сейчас не пойдем. Король с благодарностью взглянул на друга и молча кивнул. В шумной таверне невдалеке от Нового моста два мальчика уселись в дальнем углу. Старший, Ла Фер, еще ни разу в одиночку не бывал в таких местах, но уверенно заказал ужин и вина. Луи ковырял замызганный стол и все еще иногда всхлипывал. Две крошечные куропатки с ломтем хлеба и парой луковиц не вызвали его аппетита. – Простите, на большее у меня нет денег, – виновато сказал Ла Фер. – Я не захватил кошелек, что нашлось в карманах… – Спасибо, – Луи поковырял несчастную жареную птицу и откусил хлеб. Больше энтузиазма у него вызвало согретое вино со специями – Ла Фер намеренно потратил на него большую часть суммы, чтобы его король мог согреться и хоть немного расслабиться. – Здесь можно снять комнату на ночь, – озабоченно проговорил Ла Фер, – только денег у меня на нее нет. Но посмотрим, я что-нибудь придумаю. Луи оторвался от стакана вина и вытащил из-за шиворота длинную цепочку с золотым медальоном. – Возьми, – он стянул украшение через голову, – заплати этим. – Что это? – Ерунда какая-то, – Луи пожал плечами, – Ее Величество вечно навешивает эту дребедень на себя, на меня, на брата… На всех, до кого дотянется. – Я позже выкуплю его, – пообещал Ла Фер. Когда он вернулся за стол с ключом от комнаты, раскрасневшийся Луи сидел перед двумя пустыми тарелками – его и своей, – и догрызал крошечное крылышко. – М, нам хватит еще что-нибудь заказать?.. Из-за тонких стен комнаты слышался шум, крики, говор. Где-то за окном заиграла тоскливая музыка. Луи с внезапно проснувшимся аппетитом жадно поглощал жаркое, сыр, какую-то зелень (даже не вникая, что это за трава), запивал все это разбавленным вином (Ла Фер справедливо посчитал, что более чистого вина мальчишечий организм не выдержит). – Мне плохо, – заявил король, отодвигая тарелку с объедками, и согнулся пополам на стуле. – Вашество! Луи тяжело дышал, обхватив руками живот. Перед его глазами качался грязный пол, в ноздри бил какой-то кислый запах, ладони и ступни холодели и покрывались потом. – Хотите водички? – Ла Фер сунул ему под нос стакан. – Нет, – Луи отодвинул его, расплескав. – Может, позвать кого? Хотя бы служанку с солью… – Нет!!! – Луи еще немного подышал. – Пройдет. – Я могу принести таз… или миску поглубже… или… – Полотенца хватит. Все прошло так же внезапно, как началось. Луи на ослабевших ногах перебрался на кровать, не снимая туфель, уселся поверх одеяла. – Иди сюда, – он похлопал ладонью по одеялу. Ла Фер послушно взобрался и устроился рядом. – Хотите поспать, вашество? – Нет. Спать совсем не хочу, – ответил Луи, глядя в одну точку. – Ты знаешь, Оливье… Мне казалось – я такой взрослый, а меня маменька постоянно шпыняет… папенька подшучивает… А я, оказывается, еще совсем не вырос, а уже надо… Ла Фер молча слушал своего короля. – Я тут понял: моего отца так любил народ, так любил… а что ему остается после? Я жалок, Оливье! – Вряд ли можно назвать жалким того, кто готов в этом сам сознаться, – заметил тот. – Возможно. Но я… Луи говорил долго. Жаловался, что не знает, с какой стороны листа ставить королевскую печать, не умеет толком считать, зато отлично ловит соколов, дерется на шпагах и знает наизусть все балеты. Рвался показать, как танцует, но чуть не упал с кровати и передумал. Рассказывал, как в детстве с отцом ездил на охоту, плавал, учился скакать верхом, как мать ругала за рваные штаны и неподобающую компанию, за перепачканные в варенье щеки – тут Ла Фер почему-то решил сгонять вниз и притащить абрикосовый джем, который оба с удовольствием слопали. Затем Луи заснул на его плече. Ла Фер собирался бодрствовать до утра, но не выдержал, и король его разбудил с рассветом. – Нас обыскались, небось, – хитро, но еле-еле из-за плохо сдерживаемых слез, сказал он.   * И не просто обыскались. Король в первые же дни на престоле получил знатную трепку от матери. “Какой прок быть королем, если тебя дерут как последнего крестьянина?” – размышлял он, кривясь от боли. Юный Ла Фер был отставлен прочь от двора. Несмотря на все заверения короля, что виконт отправился его искать, нашел, накормил, не позволил ночевать на улице – королева-мать была непреклонна. Не помогло – а, может, и навредило, – ее благосклонное отношение к матери виконта, уже несколько лет служившей статс-дамой при дворе Ее Величества. Ла Фер почти что с позором вернулся в фамильный замок.