Protect me in all worlds

Рома проснулся поздним утром, что само по себе было странным. Умывшись, он прошел на кухню, где без сознания на столе развалилась женщина. Раздраженный вздох сам по себе вырвался из горла. Порой ему было тяжело называть её матерью. Никакого тепла между ними не осталось. А было ли оно? Наверное, когда он только родился и отец ещё не загремел за решетку. Какая разница? Сейчас-то их положение хрень. Встряхнув головой, Рома подошёл к матери и, не особо нежничая, дёрнул её за плечо, намереваясь разбудить. Не вышло. Тут же в голове созрел план и Рома принялся в исполнение. Уже через пару секунд на весь дом был слышен вопль, и Пятифан довольно ухмыльнулся, глядя на облитую ледяной водой мать. Её зелёные глаза со злобой посмотрели в его, отцовские, и сильнее раззадорили её. — Совсем охренел?! Весь в отца, выблядок! — на эту реплику Рома даже не обиделся, лишь достал почерневшую со временем сковородку и принялся готовить яичницу, не без удовольствия отвечая матери: — Хоть протрезвела, алкашка. Возмущенно фыркнув, мать ретировалась с кухни, и вернулась уже умывшись, без острого запаха перегара, садясь за готовенькое. Пережевывая, женщина с подозрением глянула на сына. — А ты чего не в школе? Прогуливаешь, бестолочь? — и тут же зашлась кашлем, когда локон её длинных рыжих волос вместе с вилкой попал ей в рот. — Нет, — Рома оскалился. — Но тебе-то откуда знать, что сегодня за день? Мать нахмурилась, значит, попала на крючок. — А что за день? — День всех влюбленных. Но! — точно собираясь треснуть вилкой, Рома поднял её над головой. — Зная, какая безграничная у тебя любовь к алкашке, надеюсь, что ты отпразднуешь ваши отношения «до гроба» вне дома. Гаденько усмехнувшись, мать якобы поинтересовалась, лишь бы вывести сына из себя: — А что? Подружку привести удумал? Неужели какая-то дурочка на тебя запала? — Рома в долгу не остался. — Ага. Вот потому и говорю, съебала бы ты с хаты, а то стыд за тебя берёт, — уже начиная раздражаться, Пятифан с звоном бросил посуду в раковину, направляясь в комнату. — Можешь не говорить, к кому свалишь, мне плевать. Такие вот разговоры стали для Романа обычным делом с класса, наверное, четвертого, как отец помер в своей тюряге. Даже воспоминания о нем давались трудно и хотелось выть от злости. Ведь если бы не он, всё было бы заебись. Раньше он не понимал, как мать могла терпеть это животное в своем доме, а потом вспоминал материнские рассказы, в детстве больше похожие на сказки, о том, каким прекрасным был его отец:

«Макс был лучшим мужчиной во всем селе, добрым, отзывчивым. Таким смелым, ещё и красивым. По-настоящему красивым, хотя сам он утверждал, что «мужчина должен быть чуть красивее обезьяны». Но в нем было прекрасно всё: такие шелковистые волосы, карие глаза, большие губы и сильное тело. Он нравился всем девушкам, но выбрал меня. Он всегда говорил о том, что мои волосы словно пламя. Ох, он был настоящим романтиком. Говорил, что в моих глазах вся зелень земли. И я ему верила…»

Порой Роме было даже жаль эту женщину. Ведь они когда жили хорошо, но что-то пошло по пизде. Возможно, это из-за тронувшегося, после войны, умом отца или из-за рождения ребёнка, к которому они не были готовы. Сейчас это уже не важно. — уверил голос в голове. — И вообще, плевать я хотел на всё это. Отношения родителей — их проёбы, меня это никаким хером не касается. Поэтому было решено пойти в душ, привести себя в порядок и найти приличную одежду, помимо своей спортивки. Время уже было без десять пять, как Антон постучал в их двери. К ужасу Ромы, встретила его мать и он уже был готов ко всему, выбегая в прихожую, на ходу надевая рубашку поверх футболки. Конечно, Антону мать ничего не сказала плохого. — О! Добрый день, тётя Вероника! — прямо-таки засветился Антон и протянул небольшой пакет, поправляя очки. — Это вам. С праздником! Мать мягко улыбнулась, и Рома замер. Давно такого не было. Да уж, Антон творит чудеса. — Что ты, не стоило, Антош, — но по её глазам можно было понять, что ей это приятно. — Ладно, не буду вас задерживать. Повеселитесь, ребятки! Было какое-то негласное правило у них — строить счастливую семейку. Наверное, чтобы сохранить частички репутации, которая и так была утеряна после того, как на всё село разлетелась новость о Пятифане за решёткой. Но, возможно, ради матери можно было и потерпеть. Из размышлений его вывел голос Антона. — Бяша! — оказалось, они уже дошли до дома третьего мушкетёра. Так их называла тётя Карина. Уже через секунду Бяша вылетел из дома. — Оба! Пацаны-на! Ну чё, пошли-на? — и кивнув буряту, все поспешили в школу. Уже у ворот была слышна громкая музыка 80-ХХ. Антон начал пританцовывать, пока двое его товарищей страдальчески застонали. У Антона чертовски старомодный вкус. Стоило им зайти в большой спортзал, как Антона тут же увела Смирнова, явно успевшая чем-то похмелится. Ну или просто смелости набралась. Музыка менялась, старшеклассники становились всё пьянее, а те немногочисленные учителя, которые ещё остались смотреть за детьми, спускали это всем с рук. Рома уже стоял один. Бяша свалил через двадцать минут после Тохи, когда они поспорили, сможет ли он подцепить кого-нибудь. И смог же, чёрт бы его побрал. Конечно, и Ромке дохера раз предлагали потанцевать, но каждой он отказывал. Не выдержав всего шума и собственного раздражения, — ревности, услужливо подсказывал голос в голове — Рома вылетел на улицу. Ну, глупо было соглашаться на это с самого начала. Знал же, и все равно пошёл. И хоть бы причина была веская, но нет. Рома просто с места подорвался, стоило Петрову попросить. Боже, этот человек даже не знал, что творит с ним. На нос упала снежинка, и Рома невесело усмехнулся. — С днём всех влюблённых, Рома. От резкого поворота в глазах потемнело. Полина. Кто бы сомневался. Парень дёрнулся, ощетинился, всем видом показывая недовольство от общества Полины. Та лишь усмехнулся, питая те же чувства. — Чего уставилась, Морозова? — рука потянулась к сигаретам. Как же отчаянно захотелось сделать затяжку. — Да нет, ничего, — синие глаза ехидно сверкнули. — Представляешь, вышла свежим воздухом подышать, смотрю — ты стоишь. Думаю, подойду, наверняка тут и Тоша рядом, а его нет. — Ну и что? — Рома угрюмо нахмурился. — Он мне, чё, мамка, везде за мной таскаться? Сам справлюсь. — Конечно, Пятифан, — она согласно кивнула. — Тебя кинули, да? — слова первой скрипки школы заставили дернуться. Рома скривил губы, надеясь, что не высказанное отвращение нежеланная собеседница поймет сама. — Грустно, наверное, когда тебя любимый человек забывает, в такой-то день. — Чё сказала? Я не педик! — А я про Тошу и не думала даже, — издевательский оскал стал шире на её лице, и она усмехнулась. Рома тут же понял, что сам себя выдал. — Пиздишь! — на самом деле, нет, Пятифан и сам понимал. — Да ты только и делаешь, лишь бы на нервы кого-то вывести! Полина, деланно охнув, схватилась за куртку, там, где находится сердце, словно его слова серьезно её задели. — Грубо, Ромочка, — она покачала головой, точно разочарованная поведением своего чада мать. — А ведь я тебе хотела показать кое-что. — Знаешь, на чём я вертел это твое «кое-что»? Полина рассмеялась, звонко, словно они снова в шестом классе. И тут же разрушила воспоминания, протягивая фотографию. Рома поднял бровь, задавая немой вопрос. И она ответила, кивнув на листок в руке. — Ну ты глянь хотя бы, чего как рыба на суше, — Рома так и сделал. Слишком резко забрал у неё листок, и пожалел, как только увидел, что на нём. Точнее, кто. В груди заныло. Как будто его два часа к ряду пинали в одно и то же место, и теперь даже вдохнуть больно. По-другому нельзя было объяснить эту агонию от вида целующихся Кати с Антоном. Рядом Полина предвкушающе засопела. Грудная клетка тяжело поднималась и опускалась. Полина довольно ухмыльнулась. — Я смотрю, наш Тошик времени зря не теряет, да? — подняв на неё глаза, Рома голов был поклясться, что дьявольские рога ему не показались. — Больно, наверное? — Ха! — Рома выбросил фотографию на землю и оскалился. — Ещё чего? Рад за Тоху, хрена ли меня это должно как-то задеть? — Я ведь вижу, как ты на него смотришь. — Глаза свои протри, никак Я на него не смотрю, выдерга. Сейчас же Полина выглядела сочувствующе. От этой жалости в глазах хотелось взвыть. — Отвали, а. Заебала. Чё те надо от меня? — парень было двинулся ко входу в здание, как его остановила рука поперёк груди. Рома зарычал, скинув с себя руку одноклассницы. — Не ври хотя бы себе, Пятифан, — синие глаза, уже без издёвки, понимающе засверкали. — Нет ничего страшного в том, чтобы признаться. — Ты ебу дала? Последний раз говорю, Я не педик. Сочувствие исчезло и Полина снова приготовилась язвить. — Скажи это Тошеньке. Рома весь затрясся от злости. И как она могла ему когда-то нравится? Хуже Катьки, та хотя бы не скрывает свою гниль. — Свали, Морозова, — Полина, наверняка довольная произведенной реакцией, улыбнулась. Нет, оскалилась. Так злобно… в её взгляде Рома увидел себя. — Вали по-добру, по-здорову. Иначе, поверь, закрою глаза на то, что ты девка. Полина улыбнулась. — Правда глаза режет, Ромочка? — Да пошла ты! Внезапно перед глазами возник ослепляющий свет. И сразу же потух. Стало страшно. Ни звука. Одна лишь темнота. Сколько прошло времени? Минута? Час? Неделя? И тут, из самой кромешной тьмы, его позвал голос. — …ома! Рома! Что же за мальчишка такой… Рома, вставай! Рома никогда не забывал этот голос, хотя хотелось. Узнал бы его из тысячи других. Но это было невозможно. — Боже, завтра ему в новую школу, а он даже в час дня не встаёт! Он не мог ошибаться. Рома резко вскочил с кровати и глазам своим не поверил. Отец. Живой! — О, оклемался, малец, наконец таки. Умывайся и дуй на кухню, мать юшки наварила. Поля уже за столом, одного тебя ждём, — мужчина хлопнул тяжёлой рукой по плечу и вышел из комнаты, а Рома так и остался стоять. Что, блять, это было? То, что перед ним был отец — никаких сомнений. Этот низкий тембр просто въелся в память, но что-то с ним было не так. Роме он запомнился другим. Не с аккуратной причёской, горящими теплом карими глазами и выглаженной одеждой. А выглядел отец именно так. Он ещё долго пялил в дверной проход, пока в комнату не зашла Полина, и по её взгляду Рома понял, что не он один ни черта не понимает. — Морозова! Что за пиздец вообще творится?! — Рома тут же налетел на собрата по несчастью, надеясь услышать ответ. Но девушка лишь пожал плечами, нервно забегав глазами. — Знать не знаю! Но разберёмся с этим позже, Пятифан, тётя Вера и дядя Максим ждут за столом. Меня попросили поторопить тебя. — Чё? — парень перешёл на шепот, не желая, чтобы родители его услышали. — Допустим, мой батя как-то ожил, а ты-то что тут забыла? Ответом ему послужил взгляд Полины, направленный за спину Пятифана. И тут его конкретно вырубило. На стене, такой ухоженной, были развешаны разные фотографии. Шок сковал конечности. Тихое «что за» так и не было услышано, когда Рома, спотыкаясь, приблизился к стене. На каждой фотке был он. Не один. То с Полиной, где они совсем мелкие, где-то чуть постарше. Много было фоток где Полина, Рома и родители были в одном кадре. Это было странно. Словно они одна семья. — Бред, — Рома покачал головой. — Быть того не может! — он развернулся к Полине, но её лицо выражало то же непонимание. — Мой батя помер, ещё когда я был пиздюком, мать моя алкашка, а с тобой мы начали разговаривать только в третьем классе, не могут эти фотки быть здесь! Полина уже хотела открыла рот, дабы хоть что-то сказать ему, но в двери появилась ещё одна фигура. Мама. Конечно, это была она, но тоже какая-то… другая. Её вечно лохматые волосы были собраны в низкий хвост, редкие рыжие пряди падали на лицо. Глаза сверкали зеленью, горела та искра, что делала её живой. — Дети, ну что вы застряли, мы с папой уже кушать хотим, — Вероника ласково улыбнулась, и, подойдя к сыну, наклонила его к себе, чмокнув в лоб. — Что-то ты поздно, сынок. Не надо было вчера до полуночи гулять, — тут же, развернувшись к Полине, наигранно строго покачала головой. — Поль, ты же была за главного, присмотрела бы за братом. Полина резко посмотрела на одноклассника и в глазах её читалась паника. Рома дёрнулся от слов матери. Что, блять?