«Ноль-один»: Страж

      Цукаучи опросил нескольких сотрудников о том, где они были в день первой (ночь с девятого на десятое октября 2127 года) и второй (утро десятого октября 2127 года) смертей тела мафиозника (естественно, он не стал упоминать о том, что именно произошло в эти дни).       Выбрал сотрудников Цукаучи на основании их причуд и положения в участке: могли ли они провести кого-то с собой и стереть это с камер или могли ли их причуды иметь неизвестные стороны. Даты были выбраны исходя из появления (а, точнее, непоявления) трупных пятен: при транспортировке тела в морг (два часа ночи десятого октября) их не было, в самом морге (два тридцать ночи десятого октября) — тоже, примерно через четыре часа тело оживили, и трупные пятна слабо проявились через три с половиной часа после оживления. В восемь утра к телу подошёл Изуку, в восемь тридцать тело было повторно осмотрено патологоанатомом, в десять появились первые трупные пятна. Было интересно, почему пятна не проявлялись ранее: патологоанатом же объяснил это довольно большой кровопотерей от пулевого ранения. Из-за нехватки крови пятна могут проявляться слабо или вообще не быть. Умер же мужчина не мгновенно, что тоже послужило причиной меньшего проявления пятен. Хаясэ Юи — охранник, причуда: увеличение физических показателей; — удивилась вопросу, но, задумавшись, ответила:       «Я с восьми вечера девятого октября была на посту охраны. Почти всё время. Сменилась в шесть утра десятого октября. Больше в участок не возвращалась».       У Юи была размыто описанная причуда, также она имела доступ к камерам. Тацумаки Ген — криминалист, причуда: видение прошлого неодушевлëнных предметов; — ответил почти сразу:       «Работал. В буфет заходил пару раз. Часа в три точно, я тогда ещё на часы посмотрел. Во второй раз... Может, около пяти. Не помню. Не уходил, сам знаешь. Почти живу здесь. Как и ты».       Ген был исследователем до мозга костей: ему, чисто теоретически, могло бы стать интересно, «расскажет» ли ему мëртвый человек о том, что его душили, или тот не является неодушевлённым предметом. Но он не солгал о том, что выходил лишь в буфет: камеры там это подтвердили. Агасэ Хаято — оперативник, причуда: скрытность; — застыл на минуту, пытаясь понять, что от него хотят:       «На выезде был. Ну, ночью. Там тело мужика привезли ещё. Как там его... Да чëрт-те знаю. А потом... не, не вспомню, чувак, извини. Спать завалился, утром, когда семь ещё не стукнуло, свалил».       Его причуда была описана одним словом: кто знает, что ещё она могла скрывать. Тем более, с такой причудой несложно достать труп из-под чьего-либо носа. Но ушёл он раньше семи и записи подменить бы не смог. Чихая Хацунэ — следователь, причуда: развитая интуиция; — даже не подняла голову, только странно прищурилась, будто что-то почувствовала:       «В три часа приехала в участок. До этого на месте преступления возилась. У тебя же тот день был не выездной, да? Да. После... Час с бумагами провела. Такая себе компания. Потом уснула. Около девяти проснулась. Работа не ждëт, всё-таки».       Та же ситуация, что и с Хаято: возможно, это была лишь часть причуды. Также следователи имеют прямой доступ к камерам. В её же кабинете камер не было.       Мияги Тенëта — патологоанатом, причуда: не указана, — уже знал, в чëм дело, но его руки были чисты: в ночь с девятого на десятое он провёл в буфете с Хидэ Нанами — криминалистом. Нанами утверждала, что они смотрели сериалы и играли в карты. И это продолжалось в течение семи часов. Обоих сотрудников и свела эта невероятная усидчивость во время просмотров сериалов. Ладно, по большему счëту они болтали. Нанами почти никуда не отходила: только на пять-шесть минут. Тенëта на более длительное время выходил лишь раз: вскрытие не ждало. Оно проводилось с половины третьего до половины четвëртого. Камеры в буфете говорили о том же.       Наомаса застал патологоанатома не в морге только после десяти утра, там его и расспросил. Вместе с подвернувшейся под руку Нанами. Санса, который тоже был в буфете, промурчал что-то вроде: «Всю ночь тут болтались и до сих пор здесь». На это хмыкнула уже Нанами: «Ты сам-то не в свою смену в участке всю ночь что делал?» — Санса на это лишь отвернулся, дëрнув ухом, и ушёл.       Записи с камер в морге и рядом с ним с трёх до семи утра десятого октября были затëрты. Кто-то использовал старые записи и поменял на них дату. Именно из-за исчезновения с камер Тенëты и было видно, когда новые записи подменили старыми. Сделать это можно было только в семь-восемь утра: программа не давала менять записи до того, как указанный фрагмент будет записан, и через пять часов после записи. Таким образом, сделать замену куска записи с трёх до семи утра можно было лишь в течение пяти часов после трёх и точно после семи утра. Выходило, что поменяны они были именно в восьмом часу десятого октября.       Итак, что Наомаса имеет: ~00:10 — первое убийство; ~00:40 — транспортировка тела на оживлённую улицу; ~01:00 — обнаружение тела; ~01:15 — прибытие полиции; ~02:00 — подготовка к транспортировке тела в морг; ~02:30 — начало осмотра тела в морге, трупных пятен нет; ~03:30 — окончание вскрытия, трупных пятен всё ещё не было, помещение тела в холодильник; ~6:30 — второе убийство; ~7:30 — замена записей с камер наблюдения; ~8:00 — Изуку подошёл к телу; ~8:30 — начало второго осмотра тела, наблюдение за его изменениями; ~10:00 — появление слабых трупных пятен.       Если показания были верны, а это, учитывая причуду Наомасы, точно было так, то выходило, что убить в первый раз мог Хаято, который не сказал, что он конкретно делал в ночь во время первого убийства; а убить оба раза могла лишь Хацунэ, которая, как и Хаято, не рассказала точно, где была в ночь с девятое на десятое, а также не уточняла, просыпалась ли она до девяти утра. Чихая отлично знала, как работает причуда Наомасы, и могла избежать точных ответов специально. Также она могла без проблем подменить записи.       Расспрашивать их снова — подозрительно; можно спугнуть крысу и получить за неофициальный допрос.

***

      Наомаса вновь расхаживал по кабинету, думая о том, кто же, чëрт возьми, виноват во всей этой кутерьме. Его нервная привычка давала о себе знать. Остановился детектив лишь в тот момент, когда его за ногу схватил Изуку. Опустив взгляд, Наомаса улыбнулся.       Изуку был замечательным. Его интересовало буквально всё, чем занимался детектив. Мальчик был немного своеволен и не слишком эмоционален: открывался он только перед Наомасой. Более свободно говорил с патологоанатомом. С остальными он вёл себя «дежурно»: тонко, будто с усмешкой, улыбался, и смотрел-смотрел прозрачными зелёными глазами. Словно видел насквозь.       Глядя на Изуку, Наомаса задумался. Мальчик часто отвлекал его мысли от работы. Но потом думалось намного лучше.       Причуда Изуку позволяла выстраивать логические цепочки, да? Но по прошлому опыту её проявления выходило, что эта способность настолько сильна, что буквально угадывает будущее. И это было невероятно. Наомаса знал одного героя, который мог предсказывать будущее, но тот ни в какую не менял его масштабно, опираясь на фактор судьбы. А ещё он был несколько отчуждëн. Ребëнку вряд ли стоит с ним знакомиться.       А вот с кем стоит, так это с Сотриголовой. Тот уже согласился прийти ближе к ночи в участок. Если ему будет по пути. Собственно, по этому пути он лишь провожал преступников.       Кинув взгляд на часы, Наомаса покачал головой, поднимая на руки Изуку (который был совсем не против) и садясь за стол.       — Изуку, — детектив решил обратиться к самому мальчику. — Как ты узнал о том, что мужчину убили дважды?       Мальчик задумался лишь на секунды:       — Царица сказала о пуле и ударе. Я предположил, — Наомаса кивнул, призывая продолжить. — Оставалось найти подтверждение, — а вот это уже что-то новое. Значит, Царица что-то сообщала, Изуку выдвигал теорию, а потом должен был подтвердить её (скорее всего косвенно; дальше Царица вновь помогала соединить все точки). — И, — мальчик заглянул в тетрадь, в которой Наомаса изобразил ход расследования с предателем в участке. — Иногда виноватыми оказываются те, кого меньше всего подозреваешь, — с умным видом кивнул Изуку.       После этого мальчик соскочил с коленей Наомасы и закружил по кабинету, отбивая странный ритм. В последнее время он не мог усидеть на месте. Зато научился заставлять детектива стоять как вкопанного.       — Так, ладно, — Наомаса потëр виски. — Разберëмся позже, — был уже вечер. В кабинет постучали. Кажется, Сотриголова явился.

***

      Изуку отстранëнно смотрел на Сотриголову. Тот несколько секунд выдерживал зрительный контакт, а после вздохнул, будто признавая поражение:       — Какая морока, — и вновь вздохнул. Устало. — Ладно. Кто он? — Сотриголова обратился к Наомасе.       — Это Изуку. Мой... — детектив посмотрел на мальчика, который схватил его за штанину. — Сын, — лицо ребëнка посветлело, но, стоило ему перевести взгляд на Сотриголову, как нейтрально-отчуждëнное выражение вернулось. — А это... — Наомаса кивнул на уставшего от жизни мужчину, но Изуку его прервал.       — Знаю. Сотриголова.       Глаза названного слегка распахнулись.       — Ты давал ему мою характеристику? — Сотриголова прожигал взглядом детектива.       — Нет, — ответил за Наомасу Изуку, в защитном жесте делая шаг вперёд. Это было мило. Для детектива. Сотриголова же сильнее нахмурился.       — Так, откуда... — героя перебили.       — Нет.       Изуку был твёрд и стойко выдерживал тяжëлый взгляд Сотриголовы. Наомаса лишь слегка закусил щëку изнутри. Изуку не любил говорить полноценными предложениями с незнакомцами. В участке он говорил свободно лишь с патологоанатомом Тенëтой и самим Наомасой. Это не было удивительным, как и то, что мальчик мог говорить нормально. До пяти лет родители проявляли к нему заботу и внимательность, после отец Изуку ушёл, а мать за несколько лет сгорела, не обращая внимания на сына. Детектив узнал об этом из личного дела мальчика. Первые года жизни — одни из самых важных в общении ребёнка с окружающим миром; они учат языку, эмпатии и отношениям людей в обществе. Эти года не были упущены в жизни Изуку, но последующие стали для него травмой, которые и закрыли его от большинства других людей.       — Ладно, — герой махнул рукой. — Что-то о твоей причуде, да?       Изуку с подозрением кивнул. Да уж, это будет... Напряжно.

***

      Наомаса не мог оставить Изуку наедине с Сотриголовой: мальчик этого явно не оценит. Потому те остались в его кабинете. И, пока сам детектив перебирал бумаги, Изуку показывал свою причуду Сотриголове. Она была довольно интересной мутацией: герой мог стереть её внешнее проявление, но Царица всегда была в голове Изуку. Сам же мальчик выбрал себе довольно удобную (на его взгляд) позицию: он сидел на столе Наомасы. Из-за этого герою пришлось со вздохом двигать стул, чтобы сесть ближе к Изуку.       Наомаса изредка отрывался от бумаг, что-то говоря Сотриголове или прося о чём-то Изуку, если тот не хотел слышать просьб героя. Для него тот пока не являлся авторитетным взрослым. В это время детектив пытался работать. Листая бумаги, связанные с причудами сотрудников полицейского участка, он наткнулся на интересный момент: один из сотрудников когда-то упомянул, что может связаться с мëртвым человеком при определëнных условиях. Это не было использовано: дело раскрыли и без причуды. Но запись осталась.       Кто же знал, что крысой окажется кошка.