Die Schweigereltern

      — Дедушки — не лучший пример для подражания, — заявляет как-то Гин. Её привычка забираться с ногами на кровать брата и сидеть у подушек появилась раньше, чем Ацуши появился у её брата, и остаётся просто по праву первенства. Ацуши, которому эта кровать теперь тоже частично принадлежит, кажется, не имеет ничего против.       — Родители тоже, — кивает Рюноске от своего стола. Он бесится, когда его отвлекают от работы, но разве это хоть кого-то волнует?       — Ну нет, — задумывается Гин. — Они, конечно, постоянно ссорятся и кричат, но хотя бы не пытаются друг друга извести.       — И не устраивают общегородскую войнушку, чтобы выяснить, кто изобретательнее… — бормочет себе под нос Ацуши, поглубже зарываясь в подушки, но брат с сестрой не слишком обращают на него внимание.       — У них обоих проблемы с гневом и отвратительные характеры, — парирует Рюноске, повернув голову. — Отец манипулирует папой, а папа — отцом, и так при каждом удобном случае. И дедушки хотя бы не переносят свои разногласия в семейную жизнь, а у родителей вечное поле боя.       — Кто бы говорил, — подкатывает глаза Гин. Рюноске оставляет её выпад без ответа. — И всё равно! У родителей более здоровые отношения. Дедушки, конечно, очень друг друга любят, но мне кажется, они и ненавидят друг друга так же сильно. Родители ссорятся от скуки, а вот они — ради самой ссоры.       — У родителей здоровые отношения? — переспрашивает Рюноске, пересев на стуле так, чтобы видеть сестру, не выворачивая шею.       Вместо его следующего аргумента с кухни раздаётся оглушительный металлический грохот, а потом звон разбивающегося стекла и крики. Рюноске указывает на дверь с а-что-я-говорил-лицом и возвращается к работе, теряя настрой продолжать. Ацуши, пару минут вместе с Гин повслушивавшись в шум, сползает из-под одеяла и выглядывает в коридор.       Чуя-сан, размахивая телефоном, на который, как можно подумать, он злится сейчас больше всего, обещает, чуть не рыча:       — Я этого идиота в окно выкину!       — Лучше меня! — с щенячьей готовностью просит Осаму-сан, тут же отставляя свою кружку.       — Тебя! — Чуя-сан угрожающе разворачивается и, ткнув в грудь мужа пальцами, почти на одном дыхании произносит: — Тебя, зараза, в бетон живьём закатать мало, ты, ошибка эволюции, да на тебе природа не просто отдохнула, она ещё и посмеялась, у-у, как ты меня бесишь!       — И я тебя люблю! — с энтузиазмом кивает Дазай, улыбаясь, чем злит и без того рассерженного омегу ещё больше. Но теперь его гнев, по крайней мере, имеет новую цель.       — Что происходит? — тихо спрашивает выбравшаяся из комнаты Гин у с интересом наблюдающего за «зверушками в естественной среде» деда.       — Не имею понятия, — безмятежно пожимает плечами Ринтаро-сан, пока Чуя шипит в лицо его сына, ухватив того за воротник рубашки и притянув ближе к себе. — Когда я пришёл, так уже было.       — Дурдом, — вздыхает Гин и уходит обратно в комнату. Ацуши, вытянув шею, осторожно спрашивает у прислонившегося к стене мужчины:       — Разве Осаму-сан не специально раздражает его ещё сильнее? — и под взглядом фиалковых глаз смущённо поясняет: — Ну, чтобы Чуя-сан просто наорал на него и успокоился, а не злился дальше?       — А ты умнее, чем кажешься, — даже с неким одобрением поджимает бледные губы Ринтаро-сан, покосившись на сына и зятя. Между ними уже трещит воздух и назревает что-то, что Ацуши совсем не готов увидеть, а потому он тактично следует за Гин, удивляясь, как она и Рюноске могут не замечать очевидного…