Die Schweigereltern

      Влажные поцелуи касаются шеи, и Ацуши, запрокинув голову, тихо урчит, чувствуя, как у альфы на загривке дыбом встаёт шерсть. От тёмных волос запах мяты такой крепкий, что почти отдаёт чем-то спиртным, колется в глотке, шершавым комом спускаясь под рёбра.       — Мой, — тихо рычит ему в ухо Рюноске, прижимаясь носом к виску. Ацуши трётся о его ладонь, дрожащей рукой убирает со стола за своей спиной бумаги и тянет юношу за собой. Тот без труда поднимает его на столешницу, сжав в пальцах худые крепкие бёдра, и рык вибрирует в его груди, сочится сквозь ощеренные клыки. Ацуши мутными глазами с расширенным зрачком следит за его руками, машинально отпихивает голову, потянувшуюся к надплечью, хоть всё естество и желает, чтобы челюсти альфы сжались, раня кожу, на шее. — Ты только мой, ясно? — глухо клокочет Рюноске, и Ацуши, сглотнув, торопливо кивает, непослушными пальцами расстёгивая рубашку.       Стол широкий, а они почти ложатся на него тут же, оба. Ацуши — спиной, Рюноске — нависнув прямо над ним. Целует светлую тонкую кожу на груди, и плотная влажная дорожка спускается вниз к животу, замирает на плотном комке напряжённых мышц над поясом брюк.       — Давай, ну! — шипит рассерженно Ацуши, поднимая голову, и тоже показывает широкие острые клыки, на которые Рюноске, удивлённо моргнув, несколько секунд просто молча пялится. Ацуши пихает его коленом в живот, чтобы отмер, и сам тянется к пряжке.       Навязчиво лезущие когти мешаются, и альфа помогает ему, отпихнув пальцы, щёлкает ремнем, расстёгивает ширинку на брюках, тянет вниз.       Ацуши обвивает его крепко за шею, притягивает к себе, не давая отодвинуться, целует, пока Рюноске вслепую ищет брошенный где-то на столе тюбик, стаскивает с него рубашку и ведёт ладонями по спине альфы, цепляя кожу острыми коготками. Запах крови, проступающей каплями, мутит сознание не хуже аромата мяты, наполняющего кабинет.       — Хороший мой, хороший… — шепчет рассеянно, когда чужие пальцы забираются под бельё, стонет полувсхлипом, ощущая, как они собственнически сжимают ягодицы.       Когда щёлкает ручка и открывается дверь, Ацуши с грохотом падает под стол, больно приложившись лбом о колено застывшего над ним альфы. Слышит, как чертыхается знакомый голос, торопливо затворяя дверь, и обречённо зажмуривается.       — Ладно, ладно, я не смотрю, — оправдывается почти виновато Чуя-сан. — Ты там живой, малыш?       — Ага! — пищит Ацуши сдавленно, упираясь в брючину Рюноске лбом. Кажется, так стыдно ему не было ещё ни разу в жизни.       — Я просто положу документы и уйду, и мы забудем об этом, — флегматично тянет старший омега, и Ацуши слышит, как по краю стола шуршат бумаги, а потом снова хлопает дверь.       Шипит, не разгибаясь:       — Ты не заперся?!       И Рюноске молча поправляет одежду, сосредоточенно нахмурив тонкие тёмные брови.