По другому пути

И... очередное собрание в Комнате, которое они решили совместить с тренировкой заклинания Ступефай. – И что думаете? Малфой обычный пустозвон или ему действительно... предлагали вступить? – Кто ж знает... Или он уже вступил. Под мантией Знака не видно. – Так его может и не быть пока. По их представлениям, Знак надо... его надо заслужить верностью Волди. – Кстати, насчёт представлений. Я и подумал, раз уж «Алиса» хорошо у нас пошла... Кстати, неудивительно. Волшебникам близок такой сюжет, и вот я тут ещё решил поискать что-нибудь... магоориентированное из классики и наконец нашёл... точнее говоря, вспомнил на досуге... про нашего дорогого Профессора. – Дамблдора? Ты хочешь поставить спектакль про него? – Да нет же, Лиззи, ну, немного тебе намекну. Хоббиты... – А, ну... и ты что ж, хочешь уложить это всё в полчаса или около того? – Во-первых, не всё, а возьму самое главное, а во-вторых... ну почему это полчаса? Я вполне могу и на часик-полтора это всё расписать... Кстати, дорогой кузен, ты ж всё равно у нас почти что хоббит... мелкий и живёшь в норе, да ведь, Фродо? Эта шутка ходила в их компании с третьего ещё курса, по поводу того, что в общую комнату Хаффлпаффа (где и учился Гарри) вела дверь не обычная, а круглая, да и внутри все двери были такими. Как в жилищах некоторых героев произведений известного писателя. Плюс то, что Гарри был на голову ниже кузена. – Ну разумеется, Хамфри. – Хамфри вообще-то был горбатый. – Ну и что такого, мы ж судим не по внешности. Он ведь не был виноват в своей... особенности. – Ага, а Голлума сыграет Добби. – Кстати, идея. – Что, ты и Добби возьмёшь? – А что? Революция так революция. Уж если открою театр в магическом мире, так играть там смогут все! Не только одни волшебники, а вообще кто только захочет. Во-первых, это будет справедливо. Во-вторых, вот нужно тебе кого-то на роль, не знаю, гоблина. А кто же с этим справится лучше, чем, собственно, гоблин? – Гоблины вряд ли пойдут. Слишком они гордые. И нас недолюбливают. – Тебя что, Добби ничему не научил? Ведь обычно домовые эльфы очень расстраиваются, когда лишаются хозяев. А Добби был только рад от Малфоев избавиться... Все же люди разные, а я бы даже сказал так: все существа разные. Так неужто среди всего сообщества гоблинов вдруг не найдётся тот, что захочет играть в театре? А потом, быть может, он ещё и своим расскажет, что на самом-то деле не все волшебники плохие. Тем более он и увидит, что к нему здесь относятся с уважением. Кстати, тут я уговорил Сири наведаться в дом его предков на Гриммо. Во-первых, он оттуда заберёт портреты Рега и их дяди Альфарда, чтоб с ними чаще общаться, а во-вторых, вот как раз там очень много вещей гоблинской работы. Сири и его родным они не нужны, так почему бы не отдать их гоблинам? Помните же, что говорил тогда профессор Люпин? Гоблины считают, что мы лишь платим за то, чтобы взять вещь взаймы, а после смерти владельца её надо вернуть. Если Сири так сделает, с гоблинской точки зрения он поступит хорошо. Так Сириус и поступил. Гоблин, что являлся старшим уполномоченным хранителем его сейфа, конечно, был удивлён, что кто-то из волшебников высказал подобное желание; но он был удивлён приятно. Бандгард – так звали гоблина – посетовал, что на его веку (гоблины могут прожить сотни лет, и Бандгард успел недавно отметить свой триста шестидесятый день рождения; с гоблинской точки зрения – уже не юность, но старость пока далеко) ни один волшебник до Сириуса так не делал. Бандгард, по крайней мере, не слыхал об этом. Когда он заехал в дом на Гриммо – за портретами – он вдруг услышал тихий голос. Исходил он от портрета темноволосой женщины с тонкими бровями. Глаза у неё были синевато-серые, а нос её был с горбинкой. По изображению на этом портрете ей можно было дать лет сорок. Он был написан, когда оба её сына, Сириус и Регулус, были ещё маленькие. – Ох, так я и знала... Явился сюда за Альфардом и Регулусом, а о родной матери совсем позабыл. Сириуса это удивило. Не то, что этот портрет с ним заговорил – в мире волшебников это обычное дело – и даже не тому, что именно сказала Вальбурга Блэк. Он удивился тому, что ранее – ни при её жизни, ни уже когда общался с её портретом – он не слышал у матери такого голоса. Гневный – да, презрительный – да, возмущённый, равнодушный (если честно, мать и сын не очень ладили, особенно когда Сириус подрос), да, в конце концов, как называл Сири эту интонацию, голос «я-терпеть-их-не-могу-но-надо-делать-вид-что-мы-им-очень-рады-потому-улыбаемся». Но сейчас мама сказала это совсем по-другому: печально, задумчиво и лишь слегка укоризненно. – С чего вдруг такая перемена тона? – Сириус, веди себя прилично, – на миг в голосе Вальбурги мелькнули привычные для Сириуса жёсткие нотки, однако продолжила она уже примирительно и... мягко, – прошу, просто выслушай меня. Итак, я знаю и уверена, что и ты знаешь, как и из-за кого погиб твой брат... – При чём здесь Рег? – Подожди. Регулус... – Да, мама? – отозвался портрет её младшего сына, который старший так и держал в руках. – Если я не ошибаюсь, незадолго до того, как оказаться в... нашем мире, ты ходил к Сириусу. Напомни-ка, для чего именно ты туда пошёл? – Помириться с ним... – Это понятно, а ещё? – Я узнал ужасные вещи о Тёмном... о Волдеморте, ужасные вещи, и мне больше не хотелось иметь ничего общего с ним. – Так... какие именно вещи ты узнал об этом полукровке? – Так ты знаешь, что он... – Да, Сириус. Так, и что же ты узнал о нём, Регулус? Расскажи. И Рег рассказал... Как-то раз, когда он состоял в рядах Пожирателей и пока ещё восхищался идеями, как он тогда думал, величайшего мага всех времён, он случайно наткнулся на одну книгу, перебирая полки в поисках нужной (библиотека у них в доме всегда была внушительной, а Рег всегда любил читать, Шляпа ему даже предлагала Рейвенкло). Книга эта, которую он нашёл, называлась «Наитемнейшие уголки магии». Рега охватило любопытство. Неужели он сейчас может узнать, как Тёмный Лорд добился своего величия? Рег мог бы стать таким, как его кумир, столь же могущественным (Регу, не забываем, на тот момент было даже меньше двадцати и он восхищался этими идеями), столь же великим, и он мог бы столь же много значить в магическом мире... Итак, Регулус взял «Наитемнейшие уголки магии» и взялся за чтение, он даже и позабыл, за какой книгой он сюда, собственно, пришёл. Юноша с упоением вчитывался в описания тёмномагических заклятий, зелий, ритуалов. Но дойдя до очередной главы, он вдруг увидел следующее: Душа человека является неделимой материей — и следовательно, чтобы разорвать её на части, необходимо совершить акт насилия над самой природой, т. е. совершить убийство (обычно это деяние осуществляется использованием заклинания Авада Кедавра). Душа убийцы тогда будет разделена на части – но желающих этого было бы немного. После чего маг, пожелавший создать хоркрукс, проводит особый ритуал и в ходе его произносит заклинание, которое и помешает эту оторванную часть его души в ранее выбранный им для этой цели предмет. Предмет тот и зовётся хоркруксом. Само же это заклинание, как и описание ритуала, мы не будем здесь приводить даже намёками, из этических соображений. Регу стало, хотя всё ещё ему и было интересно узнать, что это, несколько жутковато. Это что же выходит, эта магия настолько тёмная, что даже в книге, посвящённой самым-самым что ни на есть тёмным искусствам, не хотят описывать процесс? Хоркруксов можно создать один и даже несколько, однако даже одно подобное преступление — это уже страшное дело. Мы говорим это не только из соображений морали, но и из тех соображений, что создающий хоркруксы без меры становится все менее и менее похож на человека, и ту ужасную трансформацию, которую он претерпевает, можно объяснить только тем, что его душа становится ужасно изуродованной вследствие того, что он перешёл границы того, что называется злом. Это делает его внешность, а также его мир чувств и ощущений сильно отличающимися от тех, что присущи обычному человеку. Рег был умным молодым человеком и умел анализировать информацию. Тёмный Лорд частенько хвастался тем, что он и только он один «сумел далеко раздвинуть границы тёмных искусств». Так неужели он... Да-да, всё сходилось одно к одному. Посоветовавшись со своим другом и однокурсником Стивеном, Регулус решил, что а) они больше не хотят иметь дело с Тёмным Лордом и его идеями, и б) хоркруксы нужно будет как можно скорее уничтожить. Увы, второй пункт ни он, ни Стив Селвин, который был убит сохранившими верность приспешниками Лорда в том же самом году, что сам Регулус, осуществить не успели... А тем временем уже наступил март, и третьего числа Катажина родила сына. Назвали его Станислав (в том числе и в честь Гротовского). Он же (Станислав Гротовский, в смысле) и стал крёстным мальчика. Станислав Крауч-Слободзянек, или, как его называл Барти, Стэн, он же, как его называла Катажина, Стась, явно унаследовал зеленовато-карие глаза бабушки Розалинды. В целом же похож он был на Катажину. Тем временем мистер Каттермоул поправился; Ремус, который готовил юного Джо Монтгомери к первому превращению, подробно расписав, как принимать зелья – то, которое облегчает неприятные ощущения при трансформации и то, которое поможет ему сохранить рассудок на время полнолуния, теперь учил его, что отвечать на вопросы типа: «А ты что, оборотень, что ли? А ты меня не укусишь? А... ночью? А ты разве не каждую ночь кусаешься?». – И в любом случае, – говорил он, – не все волшебники относятся к нам предвзято. Есть и такие среди них, которые не делят мир на хороших людей и оборотней, как, например... – ... Гарри Поттер? – Да, как Гарри. Как Тадеуш. Как Джеймс и Лили. Как Сириус, как... как любой, кто умеет видеть дальше своего носа, – усмехнулся он.