Цена твоего молчания

      Начало битвы обозначил рев множества байков. В унисон с ними колотилось сердце где-то в глотке и шумела в ушах горячая кровь. Такемичи видел то, как началась драка; огромное множество людей суммарно стремилось к тысяче. На таком большом пространстве это выглядело невероятно. Понять, когда именно все началось было невозможно, как нельзя было сказать о том, кто начал драку первым. Тем не менее Такемичи беспристрастно наблюдал за тем, как летела во все стороны кровь, как люди падали один за другим и он надеялся лишь на то, что никто не умрет, ведь именно это обещал ему Изана вчера на крыше. И Такемичи очень хотелось ему верить.       От завороженного наблюдения его отвлек ленивый голос Ханмы над самым ухом:       — Это, на самом деле, забавно.        Обернувшись, Такемичи взглянул на него с застывшим в глазах вопросом. Пожалуй, Ханма был единственным человеком, понять мысли которого было практически невозможно. Он был настолько же непредсказуем, насколько удивителен.        — Вы та-а-ак долго устраивали все это, чтобы совершить свой грандиозный переворот за одну ночь? – Такемичи усмехнулся и повернул голову обратно, устремляя взгляд в толпу дерущихся. У него никак не получалось разглядеть Манджиро, хотя он и был уверен, что его здесь нет. Наверняка он явится позже. Такемичи просто не верил в то, что этого не случится.       — Ты бы предпочел растягивать удовольствие? – задал риторический вопрос Ханагаки, доставая сигарету и щелкая зажигалкой. Дым приятно наполнил легкие. — Изана стремился к этому слишком долго, чтобы у него было хоть малейшее желание оттягивать момент.       Ряды Свастонов медленно редели. Численный перевес Поднебесья позволил им продержаться дольше, но среди лежащих на бетоне было не мало тел в красной форме, так что недооценивать Тосву явно не стоило. И Такемичи даже не переживал, пока не услышал до щемящей боли в сердце знакомый рокот мотора. В один миг все внутри перевернулось и он каким-то невероятным образом пропустил тот момент, когда Изана спрыгнул вниз. И Какуче последовал за ним.        Сигарета выпала изо рта, как только в его поле зрения оказался байк Манджиро, постепенно сбрасывающий скорость до полной остановки. Следом за ним спешил Доракен, что Такемичи смог разглядеть с ощутимым трудом из-за особенной притягательности собственного взгляда к Сано.        Стоило Манджиро оказаться на ногах, как взгляд заскользил к Эиджи, все это время сидящего позади. С силой моргнув, Такемичи потер глаза ладонью и холодно приказал самому себе: «Довольно». Мало было приятного в том, чтобы залипать в одну точку и пропускать мимо ушей и глаз все происходящее внизу.          Глотку начало саднить. Сдавленно кашлянув, Такемичи прикрыл рот рукавом, отчетливо ощущая вкус привычный крови на языке. Убрав руку он отметил, что крови на форме совсем не видно и тут стоило отдать должное Изане. Правда вот этому мешало слабое головокружение и мерцающие перед глазами цветные огоньки.       Взгляд упрямо двоился и Ханагаки с трудом смог сфокусироваться на осторожном взгляде Харучие. Если Такемичи не страдал от галлюцинаций, то глаза Акаши сейчас выражали целый калейдоскоп эмоций, что для него было совершенно не свойственно. И Такемичи не нашел в себе сил, чтобы ответить и потому лишь моргнул, говоря, что все нормально. Даже если это не так.       Харучие слабо кивнул и снова обратил свой взгляд к тому, что происходило внизу, вынуждая Такемичи проследить за его вниманием, чтобы наткнуться сначала на Изану, а после на Манджиро. Звон в ушах не позволил услышать злость Курокавы и холодность в кратких ответах Сано, но все это было наглядно видно в жестах и мимике. Из-за этого Такемичи упустил тот момент, когда сам начал спускаться, перед этим остановив Харучие безмолвным жестом. Не стоит ему идти следом. Такемичи должен разобраться самостоятельно.        Грохот металла от соприкосновения с ним не мог не привлечь внимание, потому Такемичи едва смог проигнорировать направленный на него взгляд Манджиро. Несмотря на положение, он смотрел на него, как и раньше, будто ничего не изменилось, будто они не по разные стороны и все осталось как раньше. От этого стало только больнее. В чувства же его привел тяжелый взгляд Эиджи; он смотрел на него неотрывно, со сквозящим холодом и откровенным отчаянием.       На подходе к Такемичи обернулся Изана и медленно зашагал к нему. Будучи друг напротив друга они остановились и Изана положил руку ему на плечо, слегка сжимая и уходя дальше – за спину Ханагаки, который двинулся вперед. Слабое чувство поддержки позволило ему двигаться дальше и настроиться на предстоящие события.       — Очень рад, что вы здесь и бла-бла-бла, – Такемичи лениво раскачался с носка на пятку и коротко глянул в усеянное звездами небо. Пауза вышла совсем короткой, прежде чем он невозмутимо продолжил. — Предлагаю отложить лирику и побыстрее начать. – К счастью Такемичи, откровенная провокация не осталась без внимания. Вперед выступил Эиджи. Как он и рассчитывал.       — Зачем этот фарс? – с явным пренебрежением отозвался старший. Вся его серьезность и сосредоточенность окончательно убедили Такемичи в том, что он выбрал правильную тактику: провоцировать, выводить на эмоции. Все, лишь бы добиться такого результата, какого он хотел и на который страшно рассчитывал. — Начинай, раз тебе так не терпится, брат.        — Попытка вызывать у меня жалость кровными узами – дешевый трюк, – голос Такемичи приобрел демонстративное равнодушие, что не могло не вызывать у Эиджи ответную реакцию.        — Но действенный, – откровенное раздражение говорило об одном – направление верное. Оставалось только понять, что сказать Манджиро, но Такемичи упорно отказывался от этого до самого последнего момента лишь бы не сбиться. Если он позволит боли затопить его сердце, то это будет обозначать безвозвратный проигрыш.        — Черта-с два, – закатывает глаза Такемичи. — Думаешь, сможешь сделать это? Тогда получается, что я зря решил обозначить свою позицию настолько откровенно? Это смешно. – Главное – вывести брата на эмоции. Вызывать шторм. А что будет дальше уже не столь важно, ведь начало уже положено. Так что у него просто нет права отказаться. Но игнорировать взгляд Манджиро с каждой минутой все сложнее...        — Ты просто исчез! – Эиджи сделал еще шаг. Громкий, отчетливый, разнесшийся эхом по всему порту. — Ничего, блять, не сказав! Я просил тебя об одной простой вещи: не убегать. Но ты и это обещание нарушил! – скопившаяся в его глазах обида и откровенная злость заставили Такемичи опешить на мгновение, прежде чем он снова смог взять себя в руки. Они не могли говорить о будущем сейчас, когда вокруг столько народу, но Такемичи нужно было объясниться.        — Все это ради тебя же, – его губы искривились в подобии улыбки и пока Эиджи не сказал ничего в ответ, Такемичи продолжил: — Все, что строилось годами... – он обвел руками окружавшее его пространство. — В конце концов сведется к одному. Просто не мешай мне. Я сделаю это даже если ты выступишь против.        Такемичи знал – Эиджи не вернется в будущее, он просто не успеет. И это было его преимуществом. Возможностью, за которую он так отчаянно хвастался. За нее он готов был стать самым отвратительным уебком в глазах брата. Плевать. Главное – обеспечить его собственную безопасность, позволить жить в прекрасном будущем. Довольно с Такемичи всей этой защиты. Настала его очередь определять исход.        — Я никогда не был против тебя! Я...        — Эиджи, – на памяти Такемичи это был первый раз, когда Манджиро не коверкал имя брата. Слышать это было достаточно непривычно для того, чтобы вызывать удивление. — Не мешай, – Манджиро невесомо коснулся его плеча и Эиджи отступил назад, крепко стиснув зубы и проглотив недовольство. Внимание Такемичи бесцеремонно забрали красивые глаза Сано, мигом сметающие любые баррикады. Манджиро тепло улыбнулся. — Все еще обещаешь мне свой секрет?        Губы Такемичи дрогнули и он ломано улыбнулся. К глазам медленно подступили удушливые слезы, которые он смог удержать одним только железным усилием воли. Как он мог что-то ему обещать и в итоге оказаться последним лжецом? Предавать чужое доверие оказалось невыносимо и Такемичи жалел, что почувствовал это снова. Уже в который раз.       — Конечно... – только и сказал он, точно зная, что снова врет. Он ничего ему не расскажет. Манджиро сам все поймет. Вот только... — «Станет слишком поздно».        — Я не хочу драться с тобой, – совершенно честно отозвался Сано и Такемичи дернулся, как от удара. Его взгляд опустился к бетону под ногами. Глотку снова начало предательски саднить и Такемичи из последних сил сдерживал рвущийся наружу кашель.        — Давай, Тенши, – раздался четкий голос Изаны. — Ну же!        Такемичи не успел ему ответить. Боль пронзила легкие и вышибла из них весь воздух, набранный для ответа Изане. Покачнувшись, Такемичи схватился за грудь и что есть силы сжал пальцами ткань: на мгновение ладонь свело мучительной судорогой, которая словно импульс передалась дальше, скручивая в тугой узел легкие где-то глубоко внутри. Горячая кровь полилась изо рта вниз по подбородку, окропляя фирменный плащ Поднебесья. Такемичи пошатнулся, теряя равновесие.        Приземление болезненное, до ломоты в костях, но по сравнению с болью в груди, эта – ничто. Такемичи задыхался. Слышал громкую ругань Изаны словно из-под воды. Оттуда же до него донесся голос Манджиро сразу после того, как он ощутил тепло его рук и мягкость колен под своей головой.       — Дыши. Пожалуйста, Мираж... Только дыши.       На дыхание ушло несколько тщетных попыток, сопровождающихся аккуратным прикосновением в щеке. Это и стало его спасением. Путем к кислороду.        Такемичи дышал хрипло, превозмогая себя, со свистом устремляя воздух к прогнившим легким. Стоило сделать несколько вдохов, как снова стало невыносимо больно и из горла вырвался болезненный кашель с обильным количеством еще горячей крови со странным зеленоватым оттенком.       И только когда приступ закончился, Такемичи понял, что его глаза крепко зажмурены, а по щекам размазана теплая влага слез. Разлепив веки, Такемичи несколько раз медленно моргнул и с явным усилием смог сосредоточиться на лице Манджиро. И лучше бы Такемичи не открывал глаз вовсе.        На лице Сано застыла нервозность, боль от осознания и неприкрытое отчаяние. Его черные, как уголь глаза лихорадочно блестели от застывших в них слез. И кровь на черной форме Тосвы. От этого Такемичи стало еще хуже. Набрав в грудь воздуха, он заговорил. А понимание того, что осталось совсем немного времени заставило его поторопиться.        — Эй, Манджи, – обратив к себе его внимание, Такемичи наметил на лице подобие улыбки и, подавив болезненный спазм, заговорил: — Я хочу, чтобы ты... Нет, все вы были просто счастливы, ладно? Ты – лучшее, что со мной случалось. Я... – хриплый кашель заставил его остановиться, выхаркнуть кровь и заговорить быстрее. — Люблю тебя. Пиздец, как сильно. Извини, что нарушаю обещание. Будет справедливо, если ты меня возненавидишь, – кажется, на его лице все же отразилась боль от пронзающего отчаяния, потому что Манджиро отрицательно покачал головой.       — Ты мне все расскажешь, слышишь? Еще не поздно, я успею те...        — Нет, – Такемичи прикрыл глаза, понимая, что умирает. Захотелось курить.        Он отчетливо чувствовал, как немеют конечности, чувствовал подбирающийся к нему могильный холод и то, как успокаивается боль. Оказывается, умирать не страшно. Страшно понимать, что не успеешь сказать напоследок все, что хочешь. И было невыносимо жаль, что он уходит вот так, но что он мог сделать?..       — Манджиро, просто... – Такемичи сжал челюсть от резкой боли в груди. Новый приступ кашля заставил его непроизвольно выгнуться и скорчиться от боли, хлынувшей в тело с новой силой. Дыхание вмиг перехватило, глаза широко раскрылись. Резко ударивший в зрительный нерв свет слишком быстро был поглощен тьмой. От боли у Такемичи онемел язык. — Не нужно больше... – голос дрогнул ослабевая. Чтобы выговорить еще одно слово, Такемичи пришлось потратить на это последние силы, на выдохе договаривая: — Драться...        Удушливая боль заставила его резко вдохнуть и снова погрузиться под воду. С каждым разом дышать становилось все труднее. Голоса Манджиро, Эиджи и Изаны мешались в один единый, но вскоре этот гул покинул его.        Такемичи приоткрыл веки. С ночного неба на его щеку приземлилась снежинка, холод которой почти не ощущался на мертвенно-бледном лице. Последнее, что ему удалось увидеть – сверкнувшая на полотне неба падающая звезда. Такемичи вдохнул последний раз, прежде чем сердце издало финальный удар. Ему больше не было больно. А страх и вовсе покинул его еще вчера, там, на крыше, на высоте 20-ти этажей. Не было ничего, кроме пустоты, очень похожей на глаза Манджиро. Очень красивые глаза.       И Такемичи уже не почувствует, как Сано касается его окровавленных холодных губ своими – живыми и теплыми, под звук приближающихся полицейских сирен.

***

                                                 Ночь 14 января стала точкой в истории Поднебесья. Последней волей Такемичи было прекращение драки и Изана, потерявший свой свет, сдался Токийской Свастике. Сражаться было больше незачем. Да никто и не хотел. В любом случае к приезду скорой помощи сердце Такемичи уже не билось. Опустошенный его смертью на своих руках и собственным бессилием, Манджиро почти ничего не сказал на допросе у полиции и вышел из участка совершенно разбитый, больше похожий на оболочку без чувств и эмоций. Но Черный Импульс не проснется. Его больше нет. Как нет и Такемичи, который стал причиной его исчезновения.        Манджиро продолжит командовать Тосвой еще несколько лет, прежде чем банда будет расформирована, а сам он станет слишком уж частым посетителем кладбища. Ведь там, неподалеку от Шиничиро, покоится он – Такемичи Ханагаки. Впрочем, Сано не единственный частый гость этой могилы. Изана и Какуче исправно посещают место захоронения лучшего друга, а иногда там можно встретить Эиджи, больше похожего на призрака самого себя, каким раньше был Манджиро. Будучи на могиле Такемичи Сано случайно увидел то, как на коленях перед холодной плитой рыдает убитая горем Каэде. И сидящего рядом Эиджи в безмолвной попытке успокоить ее.      Собственная смерть, заключившая вечный покой между байкерскими бандами и стала ценой молчания Такемичи, который больше не сможет проснуться.