Цена твоего молчания

      Подходя к дому, Такемичи увидел сидящего на ступеньках Майки. Украдкой переведя дыхание, он тихо – как привык – приблизился. На него поднялись угольно-черные глаза.       — Что ты здесь делаешь? – устало спросил Такемичи, по непонятной причине не испытывая прежней неприязни к Майки. Верно говорят: ничего так не сближает, как общая тайна, а Сано пока что медленно доказывает свою верность, иначе Эиджи сразу сообщил бы ему обо всем, даже несмотря на ссору.       — Мне скучно, – зная Майки, это можно было понять как «мне скучно без тебя», но Такемичи не хотел утверждать. Майки, видимо, заметив перевязку на руке, послал ему многозначительный взгляд. Такемичи лишь отмахнулся.       — Подрался.        Майки взглянул на него сквозь пелену задумчивости. Такемичи, к несчастью для себя, заметил в его взгляде оценку. Он рассматривал его на предмет других повреждений, но не увидев их лишь коротко кивнул собственным мыслям.        — Эиджи сегодня тише обычного. Плохой знак, – сообщает Майки, поднимаясь на ноги. Такемичи дернул уголком губ, удерживаясь от того, чтобы не скривиться от неприятного ощущения под ребрами. — Могу спросить?        — О чем? – во взгляде Такемичи проступило сомнение, на что Майки улыбнулся, пряча руки в карманы. Ханагаки не скажет об этом, но что-то заставило его сделать маленький шаг вперед и оказаться ближе. Ему казалось, что черные омуты глаз гипнотизируют и Такемичи с огромным трудом оторвал от них взгляд, чтобы спустя несколько секунд вновь стать их заложником, к удивлению ощущая от этого намек на удовольствие.       — Скоро пройдет осенний фестиваль в честь нового времени года, но ты и сам знаешь, – Майки прервался на несколько мгновений, глядя на Такемичи через чур внимательно. — Пойдешь со мной?        Сказать, что он удивился — ничего не сказать. Такемичи ожидал, что приглашение было шуточным и Майки вот-вот рассмеется, но он ожидал его ответа. Такемичи в серьез задумался. У него не было никаких планов и по пути домой он даже думал о том, чем заняться, а раз подвернулась такая возможность, которая крыла в себе шанс узнать Майки поближе...       — Почему я? – Такемичи чуть клонит голову к плечу, глядя на Майки с легким непонимаем. У него должно быть огромное количество друзей, так почему именно он? Действовал наугад?       — Ну... Кенчик идет с Эммой, а так как я хороший друг и брат, то не буду мешать их любовной идиллии, – пожимает плечами Майки.        — Хорошо, – он слабо кивает, дополнительно подтверждая свои слова, в то время как Майки от счастья переливается как китайский фонарик. — А когда?..       — Завтра, – на оторопелый взгляд, Сано лишь шире улыбается. — Вечером, часов в семь. Идет?       — Идет, – в конце концов соглашается Такемичи.         — Отлично! – Майки порывается тронуть его за плечо, но заставляет себя не делать этого. Такемичи отмечает это с удивлением, но ничего не говорит. — Тогда пойду. Не буду мешать, – прощается Майки. — Пока, Такечи!        — Такемичи, – закатывает глаза Ханагаки, пока Сано неспешно уходит, махая ему рукой напоследок. Глядя ему в след еще некоторое время, Такемичи поспешно отворачивается и поднимается по ступенькам. У самой двери он медлит, но в конце концов оказывается внутри, в залитом светом коридоре. Скинув обувь и стащив с себя ветровку, Такемичи не услышал шаги, пропуская чужое появление.        — Думал, ты вернешься раньше.       Обернувшись на голос Эиджи, Такемичи застыл. Ледяные глаза заглянули в самую душу и ему на мгновение показалось, будто на него смотрит Дьявол.        — Я тоже думал, что ты окажешься благоразумен. Надеюсь, что не ошибся, – не удержался от подшучивания Такемичи. В его словах не было злости или яда, скорее чистой воды ирония. Взгляд Эиджи изменился. Температура упала еще на несколько градусов и Такемичи едва удержался от того, чтобы поежиться от неприятного ощущения.        — Решил проверить свой лимит на жалость? – вздергивает брови Эиджи, вызывая новую волну дискомфорта, прокатившуюся вниз по позвоночнику.       — Я делал это тысячу раз, – Такемичи повел плечами, пытаясь сбросить с себя оцепенение. — Не имеет смысла пытаться снова. Я уже сделал это.        — Тогда на кой хер ты раз за разом заставляешь меня сомневаться? – взгляд Эиджи тяжелеет. Такемичи не сразу понимает, о каком сомнении идет речь, но когда к нему приходит осознание, тело прошибает электрический разряд.        — Мы доверили друг другу жизни! Ты, блять, издеваешься?! – Такемичи поддается вперед, повышая тон. — Что значит «заставляю сомневаться»? Ты вывернул мою душу наизнанку, а теперь говоришь о доверии?!        — Я говорю о том, что ты не думаешь башкой! – вспыхивает Эиджи. Его лицо искажает слепая ярость и Такемичи не хочет видеть того, как в синих глазах плещется обеспокоенность и намек на слезы. — Ты сдохнешь в будущем! Откуда мне знать, что этого не случится раньше?! Я делаю все для того, чтобы вытащить тебя из этого, хотя мог бы сразу же вернуться в будущее и даже не пытаться! Так почему ты ставишь все мои старания под удар?!       У Такемичи вмиг пропадает дар речи. Ему стыдно и больно. Он не умеет признавать промахи, он привык к тому, что стоит ему разрыдаться, как все обиды тут же забудутся, но это ведь не может работать вечно. Всему приходит свой конец. В том числе и терпению Такемичи. Он не чувствует удушливых слез и вставшего поперек горла кома, отрезающего путь дыханию. Ощущает лишь то, как сгорает в пламени последняя нить, удерживающая его от падения в бездну. Он больше не хочет плакать. Не хочет убегать, поджав хвост. Он хочет исчезнуть, даже если это означает умереть.       — Лучше бы ты меня не спасал, – едко бросает Такемичи, проходя мимо застывшего Эиджи.       — Мичи... – он ошарашенно смотрит ему в спину, скрывшейся за дверью ванной.       Съехав вниз по двери на холодный пол, Такемичи поджал колени к груди, утыкаясь в них лбом. Слез не было, но было отвратительное удушье. Сжимая пальцами собственное горло до того, что он ощутил, как немеют губы, Такемичи впился ногтями в шею, шипя от боли и царапая кожу. Вскоре хватка на горле исчезла, а вместе с ним и омерзительное удушье. С трудом поднявшись, Такемичи размотал пропитавшийся кровью бинт на руке, выбрасывая его в мусорную корзину. Рана была покрыта коркой засохшей крови и выглядела не так отвратительно, как несколько часов назад. Промыв рану и наложив чистую повязку, Такемичи открыл навесной шкафчик, доставая от туда черную краску.        Разведя ее в запасном стаканчике для зубных щеток и тщательно перемешав субстанцию, Такемичи нанес краску на всю длину волос, тщательно прокрашивая каждую прядь, чтобы не осталось ни единого следа от ослепительного блонда. Покончив же с этим, Такемичи промыл стакан и выбросил весь оставшийся мусор, садясь на бортик ванной в ожидании, пока подействует краска. Он молча сидел, неподвижно взирая в одну точку на полу и прошло не менее получаса, прежде чем Такемичи опомнился и начал тщательно смывать краску.        Высушив волосы феном, Ханагаки усилием воли заставил себя взглянуть в зеркало. Черные волосы, синие глаза, отчего-то кожа немного бледнее обычного... Хриплый кашель прервал его созерцание собственного отражения. Давясь поднимающейся из легких жидкостью, Такемичи выплюнул в раковину кровь, смешавшуюся со слюной. Алая капля потекла вниз по подбородку и Такемичи едва успел стереть ее пальцем, откручивая кран и умываясь ледяной водой. Его немного трясло, кружилась голова и перед глазами мелькали цветные точки, прогнать которые получилось далеко не сразу. Закрыв кран и вытерев руки вместе с лицом, Такемичи жалко всхлипнул, окончательно стирая влагу с лица и выходя за дверь.       — Мичи, – его окликнул Эиджи. Стоило только подумать о том, что он уже ушел из дома, пока Такемичи торчал в ванной более получаса. — С рукой что?       — Поранился, – отрезал Такемичи, запуская пятерню в волосы и не ощущая, что локоны были чуть жесткими от краски, как это было с блондом.        — Ты правда не хочешь, чтобы я тебя спас?        Такемичи застыл, как ледяная скульптура. Хотел ли он этого на самом деле — Такемичи не знал, но в тот момент он и правда желал навсегда раствориться, даже если он хочет этого и сейчас.       — Я соврал, – без зазрения лжет Такемичи. Этот ответ наверняка и хотел бы услышать Эиджи.        — Я тебе не верю, – вяло отзывается старший. Такемичи посмотрел на него с недоумением. Он ослышался? Должен был ослышаться. Эиджи всегда верил ему, всегда, вне зависимости от сказанного, а Такемичи всегда верил Эиджи. — Ты ужасный лжец, Мичи.       — Я не лгу, – снова врет младший, поджимая губы. Ему не хотелось верить в то, что его слова так легко разоблачить.         — Ты врешь, и врешь не впервые, – пожимает плечами Эиджи. Он не был зол или недоволен, иначе Такемичи бы точно заметил это. — Я вывернул твою душу наизнанку. Не забыл?       — Иди ты, – Такемичи морщится и скрывается за дверью спальни, запирая ее с громким хлопком. Сегодня он не пустит брата в комнату, пусть тот занимает диван. Меньше всего Такемичи сейчас хотелось видеть хоть кого-то, потому он плотно задернул шторы, отрезая от себя лучи солнца, ласково тянувшиеся к коже. 

***

      Утром следующего же дня Такемичи набрал номер Харучие. Он сам толком не понял, почему решил сделать это. Наверное, чтобы удостовериться в том, что он все еще жив и сохраненный в телефонной книге номер — не единственное, что доказывает подлинность их встречи. На удивление, звонок был принят после первого же гудка. Тишина стала почти что осязаемой.       — Хару? – через чур тихо спрашивает Такемичи, не узнавая собственный голос. Он слишком пытался скрыть волнение, переживая из-за того, что все это могло быть галлюцинацией, а номер он вбил самостоятельно в попытке вернуться в прошлое.        — Да, – ответ заставил его облегченно выдохнуть.        — Как ты? – это было единственным, что по-настоящему волновало его сейчас. На том конце провода застыла вязкая тишина.       — Я в порядке, – отрапортовал Харучие. В его голосе улавливались напряженные нотки, которые тот тщетно пытался скрыть.       — Не врешь? – уточняет Такемичи с явным скепсисом.        — У меня нет повода для этого, – тон немного снижается. Ханагаки молчит некоторое время, прежде чем нарушить тишину новым назревшим вопросом:        — Почему не писал? – не претензия. Беспокойство. Возможно капля грусти. Такемичи не знал точно, как интерпретировать то, как он это сказал.       — Не было повода?.. – неуверенно отвечает Харучие. — Думал, что ты попросил номер, чтобы не терять связь.       — Верно, – протягивает Такемичи. — И я ожидал, что ты напишешь в тот же день... Я бы, наверное, так и поступил бы.       — Ничего срочного, – вздыхает Харучие. — Тогда зачем? Я имею в виду, что не случилось чего-то важного, о чем стоило бы рассказывать. Вряд-ли тебе было бы интересно узнать, как я вернулся домой и чем был занят, но я не смею утверждать.       Насторожившись, Такемичи постарался придать своему тону осторожности, ведь действительно боялся сказать что-то не то, что-то, что может надломить часть и без того хрупкого, на его взгляд, механизма.        — Нет... Мне интересна любая мелочь. Используй мой номер как захочешь, разве я могу отказать? Между нами огромная пропасть в несколько лет и мне бы хотелось наверстать упущенное. Если этого хочешь ты.        Молчание затянулось. Такемичи, кажется, едва слышал краткие вдохи на том конце, словно Харучие хотел что-то сказать, но не мог решиться. Ханагаки тоже молчал в ожидании. Он не мог видеть лица Харучие, о чем страшно жалел. Он не мог даже предположить ход его мыслей, ведь он поражено молчит, не произнося ни звука.       — Хочешь, чтобы я писал по пустякам?– удивленно спрашивает Харучие с явным сомнением, словно это было для него чем-то странным.        — Да. По любой мелочи, даже самой не значительной.       — Я... – он осекся.— Хорошо. Будь по твоему.       — Спасибо, – абсолютно искренне благодарит его Такемичи, расплываясь в улыбке.        — За что?       — За все.       — Такемичи, – фраза, немного тише предыдущей.        — Да?        — Спасибо. За то, что я важен.       — За такое не благодарят.       — Но я скажу.       Такемичи усмехается. Звук приоткрывшейся двери заставляет его вздрогнуть и обернуться, чтобы увидеть застывшего в проходе Эиджи. Он взглянул на него вопросительно, на что Такемичи недовольно скривился.       — Таке? – на пробу позвал его Харучие, через чур аккуратно.       — «Таке?» – мимолетом пронеслось в голове Ханагаки. — Извини. Мне нужно идти. Ты не против?..       — Все в порядке.       — Тогда спишемся, – Такемичи лучезарно улыбается. – До встречи, Хару.        — До встречи.        Завершая звонок и захлопывая мобильник, Такемичи вновь недовольно зыркнул на брата.       — Что?        — «Хару»? – Эиджи явно ожидает пояснений, на что Такемичи лишь вздыхает.       — Харучие Акаши, – взмахивает рукой Такемичи, выводя короткий жест в воздухе. На сомневающийся взгляд он нехотя выдыхает: — Санзу.         Глаза Эиджи округляются. Конечно же, он вспомнил его. Просто не мог не вспомнить.       — Ну? Что еще?        — Откуда?.. – хрипит Эиджи.       — Встретились. Случайно, – теперь очередь Такемичи смотреть на брата с непониманием. — Что с тобой?       — Даже не знаю, с чего начать, – хмурится Эиджи, проходя глубже в комнату и плюхаясь рядом на кровать.       — Полагаю, сначала?       — Сначала не получится, – машет головой Эиджи. — Оттуда я сам не знаю.        — Тогда по существу, – Такемичи пожимает плечами. — По-другому не выйдет.       — Как хочешь, – вздыхает Эиджи, опираясь руками на матрас немного позади собственных бедер. — Твой «друг», – он делает пальцами кавычки, ловя тяжелый взгляд Такемичи, который не произвел на него никакого впечатления. — Состоит в Тосве. В особом отряде, у которого есть разрешение на допрос предателей, – и пока Такемичи удивлялся, Эиджи проворчал: — Допустить бешеного пса до такой должности. Майки совсем из ума выжил...       — Как-как ты его назвал?..        — Бешеный пес. Или дикая лошадь, как тебе удобно, – Эиджи коротко вздыхает. — Видимо, это из-за тебя он в последнее время ходит, как зомби. Смотреть тошно.       — Да о чем ты, блять? – раздраженно спрашивает Такемичи. — Какой еще зомби?       — Стремный такой. Как лунатик, только хуже. И зомби по приятнее будет в качестве товарища, – ловя затрещину, Эиджи примирительно поднял руки. — Все-все, молчу.        — Что там с Харучие? – переспрашивает Такемичи, недовольно косясь на брата. Делать вид, будто вчера ничего не произошло было трудно, но что еще он мог сделать, кроме как попытаться не делать ничего?       — Ну, если по симптомам... – уворачиваясь от тяжелой ладони, Эиджи произнес: — Ходит «сам не свой», точно зомби. Знаешь, как бы сказать... – старший на мгновение задумался. — Он обычно где-то в тени, наблюдатель, так сказать. Хмурый. А с недавних пор будто в облаках летает. Раньше такого не было. Смею предположить, что это из-за тебя. Только ты так людей дурманить можешь.       — Я тебя сейчас ударю, – предупреждает Такемичи.       — Не надо! – Эиджи отползает подальше. — Я правду говорю, нечего кулаками махать. Я тебе не боксерская груша!       — Но был ей, – напоминает Такемичи, лукаво улыбаясь, отчего Эиджи поморщился, словно съел что-то кислое.       Такемичи отлично помнил времена приюта, когда он только учился драться и то потому, что Изане надоело водить его в медпункт. Вместо этого он едва ли не силой заставил его учиться постоять за себя, чем заниматься Такемичи уж точно не хотел, но Изана был убедителен и имел достаточно крепкую руку, чтобы Такемичи не брался спорить.        Тренировки были по истине ужасными. Не потому, что Изана — плохой тренер. Дело в подходе. Курокава был плох в том, чтобы объяснять на словах, ведь гораздо проще один раз наглядно показать, чем объяснять все тонкости. То было быстрее, эффективнее и больнее. Такемичи вообще не хотел учиться применять насилие, а Изана был слишком упрям, чтобы позволить ему отказаться. Можно было считать, что у Такемичи не было права голоса. Он просто делал то, что ему скажут, потому что иначе Изана беспощадно колотил его до синяков. Было больно. Почти что до хруста в костях. Вспоминать об этом сейчас было не так болезненно, как переживать впервые, закрываясь руками от сокрушительного шквала, сжимая челюсть до боли в зубах и давясь слезами. Методика Изаны оказалась крайне действенной и сейчас Такемичи мог сказать лишь спасибо, раньше же это вызывало слезы и злость.        Перед Эиджи Такемичи плел что-то о том, что подрался с кем-то, иначе старший брат просто убил бы Изану, задушив во сне или нанеся удар чем-то тяжелым со спины. К безопасности брата он относился слишком радикально и устранял любую угрозу так, как умел лучше всего — раз и навсегда. Именно по этой причине близнецы и оказались в приюте, но помнил об этом детальнее всего лишь Эиджи, в то время как неокрепший разум Такемичи предпочел стереть эти воспоминания, оставляя лишь небольшие куски, словно не аккуратно вырезанные из старого фильма.       Боксерской грушей же Эиджи стал для него немного позже, когда Такемичи было не на ком тренировать удары, выученные до блеска у Изаны. Сказать о том, что Эиджи весь был в синяках — ничего не сказать. Удары Такемичи были точными, а самое главное болезненными и крайне тяжелыми, сшибающими с ног и вызывающими кратковременный звон в ушах. Эиджи пусть и дрался хорошо, но все равно от ударов брата уворачивался вяло, явно поддаваясь, пока Такемичи не заявил, что хочет серьезного сражения, а не игры в поддавки. В тот день оба остались с множеством синяков и ушибов, но Такемичи остался на удивление довольным.        — Не напоминай, – кривится Эиджи. Такемичи на это лишь ломано улыбается, когда старший вдруг опомнился: — Ты сегодня идешь с Майки, да?       — Да, – Такемичи смотрит на него с подозрением. — А ты откуда?.. – но договорить не успевает. Эиджи опережает его.       — Понятно же было, зачем он пришел, – старший махнул рукой. — Кстати... Я дал ему твой номер.       — Ты... Что? – глаза Такемичи округлились. Казалось, у него из-под ног ушла земля, и если бы он не сидел сейчас, то точно потерял бы равновесие.       — Не я один о тебе беспокоился, – Эиджи послал ему многозначительный взгляд. — Но это не важно, Такемичи, – вдруг он стал слишком серьезен для того, чтобы младший смог съязвить в ответ. Он лишь взглянул на него в ожидании продолжения. — Пока тебя не было, я прыгнул в будущее.        Все вокруг круто пошатнулось и Такемичи намертво вцепился в перекладину кровати, пока все вокруг медленно расплывалось, превращаясь в сюрреалистичный бред. Гулко сглотнув, он не нашел в себе силы сказать что-либо в ответ, молча уставившись на Эиджи со смесью недоумения и негодования.        — Сначала выслушай, – просит он. — Я сделал это, чтобы проверить; жив ли ты в будущем. Что-то ведь должно было измениться, верно?       — Верно... – хрипло выдавил из себя Такемичи, едва выталкивая из саднящей глотки слова. Он не сразу понял, к чему вел Эиджи, но когда стало понятно, у него снова закружилась голова. Эиджи хотел удостовериться в том, что ошибся, и Такемичи не умер в тот день, когда не отвечал на его сообщения, ведь только два человека знали где он и что с ним. И пока Такемичи мирно спал и беседовал с Изаной, Эиджи не находил себе места и все дошло до точки кипения, заставившей его совершить прыжок в будущее.       — Я... Блять, Такемичи, – Эиджи рвано выдохнул, сжимая пальцами переносицу. — Сука.       — Ну что опять? – вымученно спрашивает Такемичи. Ему не хочется знать о том, что скажет ему Эиджи, но у него снова нет права голоса. Нет права отказать.       — Майки снова сошел с ума. Блять. Все стало только хуже, Такемичи, – Эиджи взглянул на него настолько беспомощно, что младший едва не подавился. — Из-за того, что вы познакомились, Майки, он... – осекшись, Эиджи возвел глаза к потолку, прежде чем выпалить на одном дыхании: — Выбрал тебя своей главной мишенью.        Казалось, у Такемичи остановилось сердце на долгие секунды, растянувшиеся в целые года. В одно краткое мгновение, стоило ему услышать последнее предложение, весь мир исчез, сужаясь до крохотного пространства. Не было ничего. Все снова исчезает, меркнет в темноте. Тихо постукивает о стену открытая настежь форточка, колыхаясь от ветряных потоков. Сглатывая, Такемичи стер с глаз влагу, ощущая, как сильно начали дрожать губы. Поселившаяся в сердце надежда на то, что Майки не настолько ужасный, как Такемичи о нем думал, исчезла также быстро, как появилась. Ему должно было быть плевать, но щемящее под ребрами чувство не позволило даже попытаться убедить себя в этом.        — Такемичи, – зовет его Эиджи, но он не слышит. Не хочет слышать. Ему снова хочется испариться, навсегда исчезнуть, уйти в небытие и никогда не возвращаться. Он просто не может допустить мысли о том, чтобы подойти к Майки ближе, чем на пять метров. Что, если он решит воткнуть нож ему в спину как раз в тот момент, когда Такемичи будет наиболее уязвим из-за собственной наивности? Что, если он всего лишь пытается сыграть на чувствах? Такемичи не может быть уверен в его честности, он вообще не может быть уверенным ни в чем. Он даже не знает, стоит ли идти куда-то с ним, стоит ли оставаться наедине. Человек, прозванный Непобедимым, не может быть безопасен. — Такемичи!        Подняв голову, Ханагаки не сразу понял, что плачет. Одинокие слезы оставляли мокрые дорожки на побледневших щеках, от которых отхлынула кровь в приступе ужаса.        — Я что-нибудь придумаю, слышишь? Я спасу тебя, Такемичи, – от его серьезного взгляда младший позорно всхлипнул, отчего скривился, ощущая омерзение.        — Не убивай его, – дрогнувший в начале голос заставил подняться вверх по пищеводу тяжелый ком. Осознание собственной слабости ударило по нему хуже, чем любой из ударов Изаны. Острее, чем лезвие ножа. Больнее, чем перелом. Тошнотворнее вкуса крови, осевшего глубоко в легких, от которого хотелось блевать. Зажимая рот здоровой ладонью, Такемичи вцепился в нее зубами, сжимая челюсть так сильно, как только мог. Эиджи среагировал моментально, хватая Такемичи за запястье, другой толкая его в грудь. Он не разжал челюсть, наоборот — сжимая еще сильнее. Такемичи пришел в себя лишь после удара под дых, вышибающего из легких весь воздух и заставивший его выпустить изо рта ладонь.        Хватая ртом воздух, Такемичи низко склонил голову, цепляясь дрожащими пальцами за матрас, размазывая по нему кровь и слыша сквозь шумящую в ушах кровь, как Эиджи поднимается с кровати. Он отдышался как раз к тому моменту, когда старший плотно бинтовал прокушенную до крови ладонь. Такемичи даже не пытался сопротивляться. Из его головы вмиг исчезли все мысли, до того вихрем проносящиеся в черепной коробке. Резко и через чур сильно затянув бинт, Эиджи посмотрел на вскрикнувшего Такемичи с ядовитой смесью холода, неодобрения и жалости.        — Прекрати разрушать себя, пока я пытаюсь найти ключ к твоему же спасению. Я не смогу ничего сделать, если ты продолжишь наносить себе урон.       — Было бы лучше глотать дурь? – чуть клонит голову набок Такемичи.        — Я точно нахуй закрою тебя под семью замкáми! – от крепкой затрещины у Такемичи перед глазами замерцали яркие огни. Но что он мог поделать с пристрастием к саморазрушению?.. — Как ты предлагаешь мне спасать тебя, если ты сам пытаешься разрушить себя же как можно быстрее?! Я думал, что ты завязал с этой хуйней!        — «Ничего, Эи. Ничего», – проносится в голове Такемичи. Сам он молчит. Сказать ему нечего, совсем нечего. Он молчит некоторое время, прежде чем тихо спросить: — Что там с будущим?        — Если это попытка перевести тему...       — Это важно, Эиджи, – это и правда была попытка сменить тему, но ее важности это не отменяло, так что Такемичи не считал себя лжецом. Разве что косвенно.       Гневно выдохнув, Эиджи проговорил:        — Тосва снова разрослась на всю Японию. И снова встала на «темный путь». Отличие в том, то Майки не сумасшедший, а скорее одержимый, – Такемичи четко услышал недоговоренное «тобой», но предпочел молчать. — При этом всем Наото смог выяснить, что Доракен умрет третьего сентября. То есть завтра. Понимаешь, Такемичи?       Такемичи понимал и еще как. Завтра случится что-то, что положит начало отвратительному будущему, и им придется хорошенько постараться, чтобы изменить ход истории.