О яблонях и яблоках

      Квартира на Лиговском, хоть и не была коммунальной, но редко когда не напоминала проходной двор, в любой момент в дверь могли позвонить, постучать, поскрести, и кто-то из хозяев точно открыл бы, из вежливости, чувства долга, любопытства или просто потому, что лежал с краю и вставать было ближе.       На замок её уже давно перестали закрывать, цепочку зацепить — и готово, чтобы сквозняком не бахнуло.       В три часа раздался ритмичный стук.       Тук, тук-тук, тук, тук.       Константин вытер руки полотенцем и кинул его в прохлаждающегося за столом Юру, тут же подскочившего к раковине, чтобы домыть посуду.       Пройдя через гостиную и коридор, он постучал по двери два раза в ответ и, сняв цепочку, открыл, точно зная, кто за ней.       Неуправляемые вихры Игоря обычно обрамляли весёлое лицо, но сегодня парень не улыбался, смотрел, уже сейчас, в свои шестнадцать, вровень, и так же сурово, как отец на подозреваемых.       За правым плечом торчала чья-то рыжая макушка, а за левым возвышалась черноволосая голова с ещё более сложносочинённым выражением лица.       Сегодня был последний день занятий перед летними каникулами. Старшие взяли отгул, чтобы приготовить, в силу возможностей, праздничный обед. Закончив кашеварить, они разделились: Фёдор убежал в магазин за хорошей колбасой, а Константин и Юра принялись за уборку.       Всё шло по плану, пока Игорь не вернулся домой не один.       Сдвинув брови, он отчеканил:       — Папа, надо поговорить.       — Нарушаете устав, Игорь Константинович, где «здрасьте»? Кто это? — милиционер сложил руки на груди и встал ровнее.       Сын сдулся и отвёл взгляд.       — Привет, пап, — махнул рукой сперва за левое плечо, а потом за правое. — Олег и Серёжа, мои… друзья.       Лицо Олега не выдавало ничего, он только кивнул и поздоровался. А вот высунувшаяся из-за спины Игоря мордашка Серёжи была жалкой и красной, своё «здравствуйте» он выдал с запинкой.       Если бы Гром не перелезал каждое утро через два тела и не говорил бы всем, кто спрашивал, что втроём на зарплату милиционера жить дешевле, и всегда есть кому за сыном приглядеть, он бы не услышал паузу перед словом «друзья», которую и сам делал.       Если бы Гром был простым человеком, работал бы, например, на заводе или машинистом, может, торговал на рынке, он бы и не заметил, что сын держит Серёжу за руку (за спиной, негодник!), а Олег тянется к его плечу своей.       Вывод мог быть поспешным, конечно. Но маловероятно. Что-то Димку он так не приводил, а про Игната и говорить нечего.       Константину резко захотелось курить, хоть он и бросил год назад.       Яблоко от яблони, оказывается, не то, что далеко не упало, оно проросло в новое дерево из той же ветки, где висело.       Он медленно выдохнул.       — Ну, проходите… друзья, — руки опустил и отошёл в сторону, смотря только на сына. — Обед как раз. Руки мойте. Дядя Федя скоро из магазина вернётся, дядя Юра на кухне.       Игорь кивнул и пробормотал «спасибо», протискиваясь в квартиру мимо отца.       Тот хлопнул его по плечу и пошёл доставать коньяк из серванта, видит Бог, без него не обойтись.       Пока ребята разувались и шушукались в прихожей, Константин не только достал бутылку, но и опрокинул в себя крышечку для пробы.       Горло знакомо жгло… Он оставил коньяк на накрытом столе и прошёл на кухню.       Юра как раз выключил воду и протирал хрустальную салатницу сухой тряпкой.       Гром наклонился и, уткнувшись носом ему в пиджак, шумно вдохнул — Мальборо, воссоединиться с ними теперь можно было только так.       Выпрямившись, столкнулся с удивлённым взглядом Смирнова.       — Увидишь, Юра, увидишь, — ответил вместо объяснений и забрал из чужих рук тарелку с тряпкой. — Я дотру, тащи всё на стол.       Вдали хлопнула дверь в комнату Игоря.       Юра смотрел подозрительно, но послушался: перенёс полную супницу окрошки (на кефире и минералке, с мясом), миску с ещё горячей варёной картошкой, кувшин с яблочным компотом, доску с порезанной на треугольники половиной буханки серого, тарелочку с солью и маслёнку.       Вдвоём они переложили из кастрюли в свеженачищенную салатницу «Мимозу» и вместе вышли к столу.       — И где это уважаемого Фёдр-Иванча носит? — возмутился вслух Юра, оглядывая комнату, будто Федя должен был в ту же секунду вылезти из шкафа или выпрыгнуть из заброшенного горшка для растений, стоящего в углу по непонятной причине.       И как же он подскочил на месте, услышав раздавшийся из коридора голос:       — Фёдор Иванович им в магазин гоняет, а они ещё жалуются, что медленно!       — Федь, я молчал, — Гром тут же поднял руки вверх и усмехнулся, получив тычок под рёбра от Юры.       — Костя, это не по-братски!       Константин наклонился и коротко поцеловал его в скулу, в кончик носа и в уголок губ, гася все обиды.       Смирнов выпрямился и поправил волосы, довольно улыбаясь.       — Да-да, а, впрочем, чего это я?       — Ага, — Гром сдерживал улыбку, — Перед Федей извинись.       В гостиной как раз появился Федя с торчащей из авоськи палкой колбасы.       — Фёдр-Ива-анч, — Юра согнулся в реверансе. — Был неправ, прости засранца.       Когда он выпрямился, Федя молча клюнул его в губы и прошёл на кухню.       Юра стал совсем счастливый и расслабленно развалился на своём расшатанном стуле за столом.       Обеденное солнце светило сквозь толстое стекло стопок и фужеров, отправляя разноцветные блики танцевать по стенам.       Константин занял место во главе, как всегда, и они сидели, наслаждаясь редкой для дома тишиной, пока не вернулся Федя с тарелкой нарезанной шайбочками колбасы.       — Игорёк не пришёл ещё?       — Пришёл, — вздохнул Гром, складывая руки на столе. — Ещё на двоих поставь? Он с компанией.       Юра заинтригованно на него взглянул.       — А? Это конечно, это сейчас, я ещё колбаски тогда подрежу, хорошо мы окрошки намесили, а то бы…       Чего «а то бы» они так и не узнали, потому что Фёдор обещание исполнил и ушёл. Вернулся совсем скоро с двумя глубокими тарелками, ложками, фужерами и ещё одной тарелкой колбасы, поставил всё и сел рядом с Юрой.       Все трое подумали, что стол на шестерых сегодня в полной мере отобьёт потраченные на него когда-то деньги.       — Игорь, Олег, Сергей! К столу! — крикнул Константин, откидываясь на спинку стула.       Дверь в комнату сына тут же открылась, будто парни стояли за ней и ждали приглашения.       Игорь вышел первым. Занял место справа от отца. Рядом Олег посадил Серёжу, уверенно придвинул его к столу. Сам сел напротив Грома-старшего, ничуть не стесняясь смотреть ему в глаза и надёжно замыкая рыжего между собой и младшим Громом.       Король на d2, конь на c1, слон на e2.       Константин защиту оценил, хоть и не понял цели, и взял половник.       — Ну, с окончанием учебного года вас, молодёжь, — получив нестройный ряд благодарностей, он налил сперва всем детям по два половника окрошки, а потом только взрослым и, — в последнюю очередь, — себе. — Налетайте.       Ребята посмотрели сперва друг на друга, потом на Игоря, тот кивнул, — ложки тут же застучали, тарелки загремели, Серёжа даже закашлялся, вдохнув еду.       Федя и Юра недолго на них смотрели, ничего спрашивать не стали, сами принялись есть.       — Картошечки, картошечки берите. С маслом, с солью — во!       Игорь впервые в жизни не бросился к тарелке самый первый, а по-хозяйски предложил гостям всё, что было на столе, даже собрал обоим по бутерброду из хлеба и трёх кружочков колбасы.       На неё оба парня смотрели с нескрываемым благоговением и не спешили притрагиваться, дочёрпывая остатки супа со дна.       — Очень вкусно, Константин Игоревич, — Серёжа, судя по виду, с радостью бы вылизал тарелки всех сидящих за столом гостей. — А это что?       Большие голубые глаза смотрели на него с неподдельным восхищением.       Смирнов так тоже иногда глядит на них, когда думает, что никто не видит.       Федя хохотнул было, но замаскировал кашлем, а Юра бросил ложку и стал тыкать пальцем то в сторону Кости, то в ребёнка.       — Вот! Вот-вот! Да-даже пацан понимает, что твои художества — не окрошка ни разу! Окрошка должна быть на ква-а-асе, с колбаской варёной, а у тебя сборный «Стол номер один» какой-то получается! Пойми, Костя, это браво, но это — не окрошка!       Гром старший поднял глаза к потолку, мысленно спрашивая: нельзя ли было подобрать для него наказание за грехи чуть легче Юры Смирнова?       — Во-первых, — Константин повернулся к замершему Серёже, — просто дядя Костя, во-вторых, — обратно к Юре, — окрошка — такое блюдо, которое каждый по-своему наводит… Готовил я, значит, рецепт мой.       Федя покивал и поддерживающе помахал на него ложкой.       — Костик верно говорит, я вот вообще на айране люблю, а по-твоему это тоже «не окрошка»?       Юра замотал головой и обратился к Игорю:       — Игорёк, т-ты им хоть скажи, что это суп с кефиром, а не— а не окрошка!       Парень смотрел на него с нескрываемым весельем.       — Пап Юр, в следующий раз на квасе сделаем.       Константин, услышав обращение, которое при посторонних не использовали, отложил ложку и потянулся за коньяком.       Не показалось. Не посторонние.       Федя испуганно замер, заметался взглядом между детьми. Дети не сводили глаз с перепалки, но и жевать не забывали.       Смирнов же, захлёбываясь возмущением, ничего необычного не услышал и продолжил:       — Е-ещё один! Вы, Громы, как матрёшки: коварные, предательские матрёшки!       Игорь пожал плечами и стал подкладывать друзьям картошку, от которой ещё исходил соблазнительный пар.       Прокопенко не выдержал и спросил, наклоняясь к столу:       — Игорёк! Ты ничего не хочешь рассказать?       — Чего-то хочу, — парень кивнул и ободряюще потрепал по плечу замершего Серёжу.       У старшего Грома пульсировал шрам под глазом. Кончалось терпение.       — Игорь Константинович, — он опрокинул в себя стопку коньяка и шумно выдохнул. — По существу докладывай.       Игорь нехотя повернулся к старшим и, посерьёзнев, выдал:       — Я тоже люблю мужчин, и вот — мои мужчины.       Константин вместо ответа начал разливать коньяк взрослым.       Федя молча глотал ртом воздух.       Юра расхохотался.       — Браво, Игорь, это — браво! И давно? А как?       — Ты уверен, что они надёжные? — Фёдор скривил губы в виноватой улыбке, глядя на почерневшего от тревоги Серёжу и непроницаемого Олега. — Без обид, ребят.       Олег отмахнулся за двоих, всё так же следя только за лицом старшего Грома.       — Из всего, — взяв рюмку, Костя стукнул её об две другие, которые никто так и не поднял. — Чему ты мог у меня научиться, ты научился тому, что мужчин должно быть минимум два. И молчал!       Парень фыркнул и откинулся на стуле. Смерил взрослых недобрым взглядом.       — Вот потому и молчал, потому, — он указательным пальцем обвёл каждого. — Что вы вот так реагируете! Да, надёжные. Да, с осени. В одном классе учимся. Да, минимум два. Технически три, пап!       Теперь поражённо на него смотрели вообще все. Олег даже привстал, готовый то ли бежать, то ли броситься на него. Серёжа закрыл лицо руками.       — И-Игорь, как… как три? — Юра не потерял улыбку, но она стала натянутой.       — У Серёжи раздвоение личности, — Игорь сразу же поднял руку, пресекая комментарии. — Да, правда. Нет, не лечится. Да, мы справляемся.       Константин решительно отодвинул от себя коньяк и налил полный фужер компота, чуть не перелив через край.       — Дела-а…       — Кость, я, я тебя поздравляю, — Юра в напряжённый момент всегда начинал паясничать, поэтому табельное все закрывали в сейфе, приходя домой. — Это— это алгебраическая прогрессия! У тебя два, у сына три, у внука будет четыре, а это уже гарем, это уже—       — Скажешь браво — в нос получишь, — подал голос Прокопенко, неотрывно смотрящий в одну точку в центре стола.       Смирнов демонстративно захлопнул рот и выставил руки перед собой.       — Компот посахарить забыли, — заметил Костя, высадив целый стакан. — Игорь, сахар принеси с кухни.       — Но—       — Сейчас.       И хоть голос его не терпел возражений, сын ещё пару мгновений упрямился, смотря ему в глаза, но… сдался и вышел, громко задвинув за собой стул.       Серёжа от этого звука вздрогнул и притиснулся ближе к Олегу, тот глядел на Костю волком.       — Любите его или так? — Гром сделал неопределённый жест рукой. — Без вранья.       Оба кивнули, но только Олег сказал «люблю».       Константину этого было достаточно, потому что рыжий, судя по виду, вот-вот бахнется в обморок, и любое движение от него было героическим поступком.       — Ещё мне что-то знать надо?       Он крутил на столе пустой фужер, пока Федя не дотянулся и не остановил его, накрыв пальцы своими, на ребят всё так же не смотрел.       — Мы из детдома, — Олег пожал плечами. — Если это имеет значение.       Прокопенко тут же ожил, на его лице расцвело понимание, а вот Юра потерялся, глаза забегали.       — Я поэтому их и привёл, — объяснил Игорь, вернувшийся с сахарницей в руке. — Помощь нужна.       Он щедро сыпанул в кувшин сразу половину и стал перемешивать.       — Приют закрывают на лето, ремонт. Кто помладше, тех по лагерям раскидали, а старших… «Куда хотите, туда идите». Может, с нами поживут?       Фёдор тут же подскочил:       — Конечно! Игорёк, какие вопросы? Могут—       — Отставить! — гаркнул старший Гром и схватился за стол.       В секунду все присутствующие сжались и замерли. Федя — с открытым ртом, Юра — испепеляя его взглядом.       В глазах сына что-то сломалось. Он уронил ложку в кувшин, но даже не заметил этого, смотря на отца потерянно.       Костя за весь срок службы хватал и ножи, и пули, но ничего больнее, чем этот взгляд, ещё не чувствовал.       Внутри всё тянуло, от груди до кончиков пальцев, и пришлось сглотнуть вставший поперёк горла ком, прежде чем продолжить:       — Четыре мужика живут — уже дурдом! Шесть хочешь — не будет такого.       Игорь поджал губы и часто заморгал.       — Пап…       — Не перебивай, — Константин тряхнул головой. — Так, молодёжь?       Олег удивлённым не выглядел. Только глубоко разочарованным. А вот Сергей был больше похож на живой труп, чем на ребёнка, но оба нашли в себе силы посмотреть на него.       — Запоминайте, — он указал на себя, — папа Костя, — потом на Смирнова и Прокопенко, — папа Юра, папа Федя, — закончил, уперевшись двумя руками в стол. — На Галерной будете жить, не дворец, но на первое время пойдёт. Игоря Константиновича к вам отпущу, если проблем не будет.       Пару секунд после его речи никто не двигался. Он даже успел нацелиться на особо крупно порезанный кусок колбасы, как в плечо прилетел кулак Смирнова.       — Гром— Гром, ты… Ты… — Юра выскочил из-за стола и наворачивал круги от одной стены к другой. — Придурок! Кто— кто, я спраш— я спрашиваю, кто так делает?! Инсульт!       — Костик, я с Юрой, — Федя качал указательным пальцем его сторону. — Совершенно согласен, ты…       — Пап! — Игорь со всхлипом бросился ему на шею, обнимая так крепко, что дышать было тяжело. — Папа!       Костя одной рукой обхватил сына поперёк спины, а другой хлопал по плечу, посмеиваясь ему в живот. Еле-еле повернув голову, чтобы освободить лицо, увидел, как Олег точно так же прижимает к себе рыдающего Серёжу.       — Какие вы все неженки, — пробурчал он, вытирая подозрительно мокрые глаза об футболку Игоря.       Юра закончил бродить и повис на Прокопенко со спины, уткнувшись лицом ему в волосы, сам же Федя смеялся и пытался донести рюмку до рта трясущейся рукой.       — Браво, Костя, браво.