Апельсин, окруженный синим

      Они работают во благо отношений. Дела идут хорошо.       Лето подходит к концу, но их отношения нет. Они разговаривают почти каждый день, но даже в те дни, когда они не разговаривают, с ними всё в порядке. Они встречаются во время перерывов и длинных выходных. Они ходят на свидания и впервые пробуют что-то вместе.       Дела идут хорошо.       И пока Минхо приближается к концу своего первого семестра в университете в Сеуле, Сынмин заканчивает предпоследнюю среднюю школу, и ему предлагают контракт с KT Wiz на момент окончания учебы.       После своей семьи первым, кому он рассказывает, очевидно, является Минхо. Он даже не думает о том, что Минхо, вероятно, делает что-то важное в данный момент, потому что его переполняют радость, облегчение и волнение, но в середине второго гудка он понимает, что старший, вероятно, готовится к промежуточным экзаменам.       Однако, к его большому удивлению, Минхо отвечает секундой позже. — Сынминни? — Минхо звучит устало, и его голос немного хрипловат. Сынмин морщится, чувствуя себя плохо, потому что, вероятно, Ли спал. — Прости, хён, — говорит Сынмин, волнение немного угасает. — Я не хотел тебя будить. — Нет, нет, всё в порядке. — он слышит всхлипывание, а затем какой-то шорох с другой стороны. — Ты хотел мне что-то сказать?       Сынмин снова чувствует прилив волнения. Ему плохо из-за того, что он разбудил Минхо, правда, но он также трещит по швам от необходимости рассказать кому-нибудь об этом — рассказать об этом Минхо. — Хён. — Да, детка?       Сынмин лишь на секунду колеблется при этом имени, щеки начинают болеть от того, как его улыбка становится невероятно шире. — Я получил предложение от KT Wiz. В Сувоне.       Пауза, а затем громкий вздох, Сынмин думает, что с другой стороны что-то рушится. Он тут же хмурится, его глаза бегают по комнате, как будто Минхо каким-то образом появится. — Черт, прости, я просто… о боже, Сынминни, я так… — Минхо звучит так же запыхавшись, как и Сынмин. — Я так рад за тебя! Я так, о боже, я так горжусь тобой. Ты чертовски невероятен.       Сынмин чувствует, как его глаза наполняются слезами, прежде чем он успевает их остановить, потому что всё это кажется невероятно приятным. Минхо разговаривает с ним по телефону до самой ночи, пока им обоим не приходится вешать трубку, чтобы заснуть, но Сынмин едва может сдержаться, чтобы хоть немного отдохнуть.       Всё, о чем он может думать, это бейсбол и то, как в данный момент он чувствует, что добился успеха. Такое ощущение, что те минуты, часы, дни, годы, которые он провёл на этих полях, в этих клетках для игры в мяч, в этих играх — все они того стоят.       Сынмин заканчивает обучение через семестр и может провести всего пару недель со своими друзьями и Минхо, прежде чем его начнут готовить к сезону в команде. Он может проводить большую часть тренировок дома, но по-прежнему реже их видеть. Он беспокоится сам, пока Минхо не выбивает это из него однажды ночью, когда они запутались в постели Сынмина и разговаривают до тех пор, пока на следующее утро не восходит солнце. Он приходит на тренировку уставшим, но это ничто по сравнению с облегчением, которое он чувствует, потому что с его плеч свалился груз.       В конце августа Сынмин переезжает в общежитие Сувона со своей новой командой, и его встречают с распростертыми объятиями. Он и Минхо празднуют это, встречаясь и проводя вместе четыре дня, прежде чем им снова придется расстаться, но это нормально, потому что Сынмин в Сувоне и Минхо в Сеуле означают, что теперь они могут видеться, практически, когда захотят.       Год идёт сам по себе, Сынмин продолжает тренировки, пока Минхо учится. Они проводят время вместе, когда могут, но приближается апрель, и Сынмин знает, что как только сезон начнётся, им придется видеться меньше.       Они говорят об этом вечером после вечеринки по случаю девятнадцатого дня рождения Хёнджина, и тогда Минхо признается, что чувствует, что ситуация снова становится невыносимой, он чувствует, как всё это подкрадывается к нему, как это было после травмы, и он беспокоится, что его психическое состояние сделает всё ещё сложнее, чем сейчас. Они снова проводят всю ночь в разговорах.       Минхо начинает посещать терапевта в марте, Сынмин начинает сезон в апреле, и всё хорошо.       Минхо выглядит так, будто на его плечах с каждым днем ​​становится немного меньше груза, он и их друзья приходят на первую игру Сынмина, затем на вторую, а затем на все остальные, если их график позволяет им это. И сразу после своего девятнадцатого дня рождения и окончания сезона Сынмин получает титул «Новичок года».       Проходит октябрь, Минхо исполняется двадцать один год, затем приходит и уходит зима, а дела по-прежнему хороши.       Но, возможно, это его ошибка — он слишком сильно верит, что дела идут хорошо, позволяет себе слишком увлечься бейсболом и тем, какими счастливыми, по его мнению, они с Минхо являются.       Он считает, что это его ошибка, потому что в марте он проводит часть предсезонного перерыва с Минхо в Сеуле, и чувствует себя не так. У них нет секса, и это не проблема, потому что Сынмин никогда бы не ожидал от него этого, но, похоже, не только сексуальная близость тускнеет. Меньше объятий, меньше поцелуев, ещё меньше касаний. У них бывают большие паузы, даже больше, чем обычно, и Сынмин сначала пытается отмахнуться от этого, считая, что он устал из-за того, как тяжело он работал на тренировках, но это становится невыносимо.       Слишком скоро кажется, что их сказочные отношения разваливаются. Это больше не застенчивые и любящие взгляды, не нежные поцелуи и теплые объятия. Сынмин не знает, что делать, потому что в последний раз он чувствовал себя таким отстраненным после травмы Минхо, и ему пришлось неделями ждать, пока старший расскажет ему, что происходит.       Только Сынмину не хочется ждать так долго, так как он скоро вернется в Сувон, и он просто хочет провести это время с Минхо, прежде чем они разойдутся бог знает на сколько. И он осознает, что это эгоистично, осознает подсознательно, что в этом есть и его вина, но он слишком занят верой в то, что всё хорошо.       Он играет в бейсбол в Сувоне и стал ближе к Минхо, чем когда-либо. Минхо ходит в университет в Сеуле, изучая то, что ему нравится, и его психическое здоровье значительно улучшилось теперь, когда у него есть терапевт. По сути, они тосковали друг по другу почти четыре года, сейчас встречаются уже три года, и у них всё хорошо. Они оба стараются и оба счастливы.       Он настолько занят тем, как всё хорошо идёт на поверхности, что игнорирует тот факт, что всегда видна только верхушка айсберга — что под водой скрываются сложные структуры, которые видят только те, кто их ищет… Сынмин реагирует, потому что кажется, что проблемы возникают там, где их не должно быть, и поэтому он не ищет достаточно усердно дно айсберга, пока не утонет в ледяной воде и не будет вынужден противостоять этому.       Их первая настоящая ссора происходит за два дня до возвращения Сынмина в Сувон, и это жестоко. Они жестоки, нерешительно бросаются друг в друга словами, потому что за ними нет ничего, кроме намерения быть несправедливыми.       И они несправедливы во всех смыслах этого слова.       Это похоже на бросок ножа с лезвиями на обоих концах, потому что больно говорить вслух и больно оттого, что этот нож в кого-то попадет.       Сынмин говорит вещи, которые он не имеет в виду, вещи, которые он никогда бы не имел в виду за тысячи или даже миллионы лет. Он говорит это только потому, что хочет причинить Минхо боль за ту боль, которую он чувствует, но он всё равно говорит и не может вернуть слова обратно.       Они не имеют в виду свои слова, и они оба боятся того, что слетает с их губ, поскольку их крики и полурыдания наполняют каждый угол квартиры Минхо, но они не останавливаются, пока старший физически не уходит из этого пространства.       Сынмин засыпает на диване, ожидая его той ночью, но Минхо не возвращается до утра.       Они пытаются поговорить, но снова начинают спорить, если это вообще можно так назвать, потому что они оба уже слишком устали от всего. Их слабые крики переходят в отчаянный шепот, бормотание и извинения, но Сынмин знает, что бесполезно пытаться залечивать такие свежие раны.       Сынмин уезжает домой на день раньше, и они стараются, чтобы расстояние помогло — что-то слышали о том, как расстояние делает сердце любящим. Но, в конце концов, ссора только заставила их обоих осознать, как сильно они причиняли друг другу боль так долго, и что оставаться вместе не будет полезно ни для одного из них, если они и дальше продолжат в таком темпе.       И, возможно, это трусливый шаг с обеих сторон, и они в прошлом не поверили бы этому, если бы знали, что именно так они расстанутся, но это единственный вариант, который, по их мнению, у них есть.       Они знают, что чем дольше они будут откладывать, тем больнее будет, поэтому через месяц после визита Сынмина и их ссоры они встречаются на полпути между Сувоном и Сеулом и официально заканчивают отношения.       Это спокойно и чисто, насколько это возможно при расставании, — резкий контраст с спором, который в конечном итоге привел их к этому, даже если он уже давно угас. Это цивильно — смехотворная разница с тем, как они разговаривали друг с другом в ту ночь.       Несмотря ни на что, они говорят свои последние слова. Они выражают свои последние сожаления о том, как они хотели справиться со всем, свои последние извинения за то, что было сказано, но они не имели в виду, свои последние надежды ни на что, кроме самого лучшего друг для друга.       И впервые в их отношениях Сынмин приберегает свои слезы до тех пор, пока он останется один.

***

      Машина гудит, и звук переключений её передач доносится из-за стены, прежде чем мяч летит в сторону Сынмина.       Он дает секунду, затем размахивается и продолжает силой всего своего тела, отправляя мяч обратно в стену. Датчик скорости на выходе за пределами клетки мигает около 90-х, а затем достигает 96-го, и Сынмин выдыхает. — Это был хороший бросок, — говорит его тренер со стороны. Выражение его лица кардинально не меняется, но уже из этого комментария Сынмин понимает, что он доволен.       Один из его менеджеров останавливает запись, а тренер команды аплодирует с широкой улыбкой на лице, всегда более выразительно из всех троих в этой компании.       Сынмин скрывает свою гордую улыбку, потому что он не собирается производить первое впечатление на долбанных Доджерс, которым он кажется дерзким. Он смотрит на трех других мужчин, стоящих позади его тренера, менеджера и другого тренера. Они тоже выглядят впечатленными. На их лицах улыбки, подтверждающие, что всё было хорошо и что они довольны.       Он выпрямляет позу, снимает шлем и перчатку, прислоняя биту к стене клетки, выходя из неё. Он чувствует, как его грудь сжимается от нервозности, ощущение, будто земля под ним в любую секунду упадет, и всё это будет просто сном.       Один из парней говорит что-то, что Сынмину трудно понять, поэтому он смотрит на переводчика, который у них есть. — Они сказали, что довольны увиденным, — говорит он ему. — У тебя отлично идут дела, Сынмин. Они собираются прислать ещё несколько документов для тебя и твоего менеджера, чтобы поработать, но уже сейчас им нравится то, что ты делаешь.       На его лице расплывается широкая улыбка, и он издает запыхавшийся смешок, вспоминая английский, который выучил в старшей школе, чтобы что-то сложить в голове и сказать, и пожимает им руки в знак благодарности.       Земля не уходит из-под ног. В груди уже не так тесно. Это не просто мечта.

***

      Сынмин бросает свою сумку на пассажирское сиденье и садится перед рулем, не запуская двигатель сразу, потому что ему нужна секунда, чтобы осознать, насколько сильно изменилась его жизнь только за последнюю неделю. Он не переставал улыбаться с тех пор, как покинул встречу с командой юристов и тренерами «Доджерс», где официально ознакомился с контрактом, который они хотят подписать с ним.       Если он согласится, он напишет свое имя в документах на следующей неделе, но они здесь для него. Ему предлагают контракт, потому что они хотят его.       Он вдыхает и выдыхает, а затем снова улыбается, потому что ситуация настолько сюрреалистична. Его грудь разрывается от множества чувств одновременно, мысли окружают его разум, но на самом деле все они просто сводятся к осознанию, которое повторяется, как заеденная пластинка. «Я собираюсь играть в MLB. Доджерс хотят меня.»       Он достает телефон и сначала звонит родителям, делая паузу, прежде чем набрать контактный номер матери, потому что его руки дрожат, дыхание прерывистое, а щеки болят от собственной улыбки. На самом деле они даже не знают, что предложение было в разработке, потому что Сынмин не хотел говорить им, пока оно не будет подтверждено.       Но теперь это подтверждено, и он знает, что ему нужно поговорить со своей семьей.       Он хочет контракт — он хочет этого очень сильно — но он всё ещё сын своих родителей и брат своей сестры, и ему нужен их совет, потому что это, возможно, самое важное решение, которое он примет за всю свою жизнь. Это его карьера. Это его жизнь, которая навсегда изменится в зависимости от того, как пойдет дело.       И прежде всего ему нужна их поддержка. Ему нужно подтверждение того, что он не действует иррационально, что это правильное решение. Ему нужен кто-то кроме него самого, чтобы быть уверенным в том, что он сможет добиться успеха, потому что у него не очень хорошо получается убедить себя в этом, а слова его тренеров и товарищей по команде не являются словами его семьи. — Хэй, прости, малыш, дай мне секунду, нужно выключить плиту, — говорит его мама, как только отвечает. Сынмин ждёт, блуждая глазами по парковке, пока она не возвращается. — Хорошо, я вернулась. Как дела, Сынмин-а? Вообще-то, я хотела позвонить тебе сегодня вечером. — Я в порядке, мам, — отвечает Сынмин, и это ещё слишком мягко сказано. — Я просто… папа здесь, с тобой? Мне нужно кое-что вам сказать.       Он слышит, как она движется. — Дорогой, Сынмин на телефоне. Он говорит, что ему есть что нам рассказать, — говорит его мама отстраненным голосом. — Что-то случилось? С тобой всё в порядке? — Да, да, я в порядке, — говорит Сынмин, слегка посмеиваясь. — Это хорошие новости. Действительно хорошие новости. — Мм, ладно, ну, твой отец сейчас здесь, и я включила для тебя громкую связь. — Привет, Сынмин-а, — говорит его отец. — Привет, пап, — отвечает Сынмин, затем вдыхает и выдыхает, потому что ему нужна секунда.       Как он вообще может выразить это словами? Эта мысль не давала ему покоя с тех пор, как ему сделали предложение, с тех пор, как он увидел внизу контракта строку, где будет стоять его имя, — но он ещё ничего не сказал об этом вслух.       Он покусывает внутреннюю часть губы. Его родители сидят по другую сторону от его звонка, ждут, пока он заговорит, и, вероятно, волнуются, потому что он этого не делает. — Ты уверен, что с тобой всё в порядке, милый? — его мама говорит первее. — Почему ты так притих?       Почему он так притих? Это должна быть хорошая новость. Так почему же он чувствует, что радость и волнение, возникшие раньше, растворяются в страхе? Почему ему кажется, что вся гордость, которую он чувствовал, была связана с неуверенностью, которая теперь вырывается на свободу?       Он хочет этого. Он знает, что хочет этого, но боится. В конце концов, он парень из маленького городка у моря. Он ребёнок, который носит слишком большую для него перчатку, который коллекционирует бейсбольные карточки и обговаривает со всеми, кого может найти, обо всём, что связано с его видом спорта.       Он всего лишь ребёнок из маленького городка у моря, который хочет больше и пытается быть выше, чем он есть. Он слишком жадный? — Сынмин, ты меня пугаешь.       Сынмин смаргивает влагу в глазах. — Я получил предложение от Доджерс.       Он выглядит менее взволнованным, чем он чувствовал в начале разговора. В горле стоит ком, который он с трудом глотает. — Боже мой, это потрясающе! Малыш, я так горжусь тобой, — подбадривает его мама по телефону, но он всё ещё чувствует себя неловко. — Это потрясающе, Сынмин. Ты потрясающий. — Это потрясающе, Сын! — его отец говорит, и кажется самым счастливым за всю жизнь, последний раз таким радостным Сынмин слышал его, когда только подписал контракт с KT Wiz. — Мой сын собирается в главную лигу бейсбола! («— Я так, о боже, я так горжусь тобой. Ты чертовски невероятен». — слова эхом звучат в его голове необоснованно, и они принадлежат не его маме или отцу, а скорее ещё одному напоминанию о его жадности.) — Эй, меня ещё нет в ней, — усмехается Сынмин, но выходит немного натянуто. — Однако спасибо. Я просто, хм, позвонил, чтобы узнать ваше мнение по этому поводу. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает его отец.       Сынмин пожимает плечами. Эта часть разговора должна пройти проще. — Я имею в виду, вы мои родители, — говорит он. — Вы… вы думаете, мне следует подписать контракт? — Конечно, ты должен! Ты должен воспользоваться этой возможностью, Сын. Это то, чего ты всегда хотел, не так ли? — его мама отвечает. Она права. Это то, чего он всегда хотел. — Да, это так, но это не значит, что я принимаю какое-то маленькое, заурядное решение, мама, — говорит он. — Если я соглашусь, я уеду из Кореи. Я буду жить в Штатах полгода, а может, и дольше. Я не смогу часто приезжать домой. — О, Сын, — тон его мамы становится немного грустным, и Сынмин чувствует, как снова наворачиваются слезы. — Я понимаю, о чем ты говоришь, но подумай… Разве оно того не стоит? Это будет такой невероятный опыт для тебя и мы с отцом, твоя нуна и Хёнгу, твои друзья, мы все знаем, что ты там преуспеешь.       Сынмин изо всех сил пытается дышать сквозь ком в горле. — Я просто… что вы будете делать? — спрашивает он почти шепотом. — Что я буду делать? — Не волнуйся о нас, Сынмин. Это шанс. Это большой шаг в твоей жизни, который ты сделаешь сам в том смысле, что нас физически не будет рядом с тобой. Я всегда буду здесь, поддерживая тебя, и мы всегда будем здесь для тебя, — отвечает его отец. — Это часть твоей жизни, которая предназначена только для тебя и всё. Мы не сомневаемся, что у тебя всё будет хорошо, но ты тоже должен в это верить.       Сынмин хочет сказать больше. Он хочет сказать им, что его волнение сменилось мучительным страхом, который лежит глубже, но его мама снова заговаривает, прежде чем он успевает. — Ты талантлив, Сынмин. Они хотят тебя по какой-то причине. Ты талантлив, но, прежде всего, ты трудолюбивый, и они это видят. Они видят, что ты молодец и можешь стать лучше. — прямо говорит она, и в его груди поднимается какое-то давление. — Даже если твой первый сезон с ними пройдёт неудачно, ты чему-то научишься и вырастешь. Тебе следует принять предложение, милый. Не позволяй своим страхам мешать достижению того, чего ты хочешь. Ты ведь так усердно работал, чтобы добиться этого.       Слёзы Сынмина текут, но он снова улыбается. Даже если он проснётся завтра и его мышление вернется к исходному состоянию, прямо сейчас всё в порядке, потому что его родители здесь, разговаривают с ним и знают, что он может преуспеть — что он преуспеет. И даже если он не может принять это предложение из-за неуверенности в себе, он сделает это ради них и их доверия к нему.

***

      Сынмин опаздывает, джинсы чертовски отстойные, а ремень бесполезен.       Сынмину уже пришлось трижды поправлять ремень за последние двадцать минут. Он либо застегивает его слишком туго, либо слишком свободно, но никогда правильно.       Эти джинсы он носит с третьего года обучения в старшей школе, и раньше у него никогда не было с ними проблем. Это должны быть его легкие джинсы, те, которые он может просто надеть и лениво завязать ремнем на талии. Но поскольку он носил их так долго, они изношены и растянулись, и он не может подогнать их по размеру. Сынмин борется с поясом ещё несколько минут, проверяя все его дырочки, а затем пробуя те, которые, как он знает, не сработают. Он уже собирается сдаться, когда Хёнджин возвращается в комнату и вздыхает.       Сынмин смотрит на него с гневным выражением лица, которое только усиливается, когда он видит, что Хёнджин оделся, казалось бы, без проблем. — Этот дурацкий ремень не подходит, — жалуется Сынмин. — Что бы я ни делал, они либо слишком свободные, либо слишком тугие.       Хёнджин вскидывает руки на грудь, защищаясь. — Эм, ладно, но почему ты смотришь на меня так, будто я их такими сделал? — он закатывает глаза, но заходит в комнату. — Почему бы тебе просто не проделать в ремне новую дырку, придурок? Сынмин растерянно моргает. — Что… зачем мне это делать? — Э, чтобы ремень подошёл? — говорит Хёнджин, глядя на него, как на дурака. — Не будь придурком. — Сынмин закатывает глаза. — Что я использую для этого? — А сам как думаешь? — Хёнджин смотрит на него с раздражением. — Просто воспользуйся ножницами. Сначала сделай отверстие канцелярской кнопкой, а затем подкопай или что-то в этом роде. — Это звучит… как-то грязно. — Заткнись, — говорит Хёнджин, но ему плохо удается скрыть фырканье. — У тебя мыслительный процесс, как у гребаного двенадцатилетнего подростка. — Я… ладно, да, конечно. Может быть, в следующий раз постарайся более хорошо спрятать смех, и я буду более убежден… — Не глупи. Пойду возьму канцелярскую кнопку.       Сынмин самодовольно улыбается, когда слышит, как Хёнджин тихо смеется про себя, уходя в другую комнату. Младший снова садится, снимая ремень. Он шарит вокруг кровати Хёнджина в поисках телефона, но тяжело вздыхает, когда понимает, что тот лежит на другом конце комнаты на столе. На самом деле это не так уж и далеко, но кажется, что это требует больших усилий, и ему не хочется пытаться.       Сынмин смотрит на него, надеясь, что, возможно, если он посмотрит на него достаточно долго, он обнаружит, что силы, которые, по его словам, были у него в молодости, реальны.       Проходят секунды. Они сливаются в минуты. Глаза Сынмина слезятся, а зрение настолько затуманено, что он больше не видит даже телефона. — Хорошо, я… что ты делаешь?       Сынмин моргает, зажмуривает глаза и открывает их, чтобы очистить зрение. Он смотрит на Хёнджина, и на его лице снова появляется хмурое выражение. — Перестань смотреть на меня так, будто я только что пнул твою собаку, — бормочет Хёнджин, подходя к нему с канцелярской кнопкой и ножницами в руках. — Надень ремень обратно.       Сынмин вздыхает, хватает ремень и снова встаёт. Он оборачивает его вокруг себя и продевает через талию джинсов, удерживая их там, где должна быть новая дырка. Осторожными руками Хёнджин прижимает кнопку к коже. — Нормально? — спрашивает он, и Сынмин лишь на мгновение смотрит вниз. — Ага. — Хорошо, не двигайся.       Проходит секунда, а затем Хёнджин протыкает пояс канцелярской кнопкой, вызывая у Сынмина драматический вздох. — Что? Я сделал тебе больно? — Хёнджин тоже задыхается, отступая назад с выражением ужаса на лице.       Сынмин фыркает на его реакцию, затем снова хмурится. — Нет, но ты мог бы! Почему ты решил, что было бы неплохо сделать это, когда они всё ещё были на мне? — Я не знаю! Я же говорил тебе не двигаться! Вернись, — говорит Хёнджин, хватая Сынмина за плечи, чтобы приблизить его, прежде чем вытащить ремень из его джинсов. — Боже, ты так драматичен. Я думал, что пронзил тебя или что-то в этом роде. — О, да, ну, ты мог бы, — повторяет Сынмин, сидя на кровати, а Хёнджин использует ножницы, чтобы сделать дырку побольше. — Что бы ты сделал, если бы я, черт возьми, умер в массивных старых джинсах на полу твоей спальни?       Хёнджин на мгновение делает паузу, чтобы подумать, а затем возвращается к работе. — Я бы, наверное, взял их и убедился, что они чистые, — говорит он как ни в чем не бывало. — Настоящие винтажные джинсы сейчас стоят дорого.       Сынмин закатывает глаза и встаёт, проходя мимо Хёнджина, чтобы взять со стола телефон.       Он проверяет свои текстовые сообщения, пока Хёнджин всё ещё борется с поясом, и обнаруживает, что у него есть уведомления из группового чата, в котором они оба находятся. Они встречаются со своими друзьями, чтобы отпраздновать контракт Сынмина и недавний статус Чанбина и Феликса как владельцев жилья (они вместе купили квартиру, и это не дом, но по-прежнему наиболее близкое понятие к собственному дому, так что это повод отпраздновать).       Сообщение от Чонина приходит лично над чатом. Ян Чёрешин: когда придут Ру и Хёнджин Ян Чёрешин: привет Ян Чёрешин: Ынкён меня бросила, потому что она меня ненавидит, так что теперь я ОДИН и без автомобиля Пожалуйста, помоги мне       Сынмин фыркает, закатывая глаза, потому что Чонин — самый драматичный придурок, когда дело касается его девушки Ынкён. Насколько известно Сынмину, Ынкён строила планы на сегодняшний вечер и взяла машину, потому что с ними будет Чонин, так что да, он без машины, но он определенно не одинок. Может быть, драматичен и одинок в прямом, физическом смысле, но всё же не одинок. — Чонин спрашивает, когда мы его забираем. Он закатывает истерику, потому что Ынкён ушла, — говорит Сынмин, не оборачиваясь, и отвечает: Хватит драматизировать. — Ты готов идти? — Это у тебя этот чертов ремень, который нас держит, — парирует Хёнджин. — Но да, я в принципе закончил, напиши ему, что мы будем там через двадцать минут.       Сынмин передает сообщение Чонину, а затем идет проверять свою электронную почту. Вверху его письма находится подтверждение от KT Wiz и Dodgers с информацией о его контракте и трансфере, которые он подписал неделю назад. Перечитывая это, он никогда не перестанет чувствовать себя так странно, но сейчас большинство чувств положительные. — С тобой всё будет в порядке сегодня вечером? — голос Хёнджина прорывается сквозь крутящиеся мысли, формирующиеся в голове Сынмина.       Сынмин поворачивается к нему и ведет себя смущенно, хотя и знает, о чем тот говорит.       Хёнджин поднимает взгляд от пояса и останавливается, чтобы взглянуть на него, показывая, что он знает, что Сынмин знает, что он имеет в виду. — Минхо придёт, — всё равно говорит он, явно обеспокоенный.       Сынмин переминается с одной ноги на другую. — Я знаю. Всё будет хорошо, — отвечает он. — Теперь мы просто друзья, между нами нет плохих чувств.       И это правда, по большей части. В прошлом году на двадцать первый день рождения Феликса, Джисона и Сынмина все восемь из них отправились в недельную поездку на Чеджу. Он и Минхо почти не говорили друг другу ни слова, за исключением разговоров, в которых участвовали все, но их друзья начали это замечать, и в ночь перед отъездом они согласились, что им следует поговорить.       Это было неловко, как и любой разговор между бывшими с такой историей, как у них, но ссоры не было. Возможно, что-то и было бы, если бы это произошло раньше после того, как они расстались, но у Сынмина было больше времени, чтобы смириться с этим фактом так, что к тому времени всё было лучше. Никаких драк или пассивно-агрессивных уколов друг другу не было, да и не имело смысла. Они согласились, что не хотят полностью отрезать друг друга, частично ради их общей группы друзей, но также просто потому, что, опять же, это не имело бы смысла.       И конечно, возможно, называть их друзьями — это преувеличение, но он точно знает, что между ними нет плохих чувств. Они по-прежнему важны друг для друга и, вероятно, всегда будут такими, независимо от того, каковы их отношения. Сынмин по-прежнему ценит Минхо как человека в своей жизни — человека, который помог ему стать тем, кем он был тогда и является сейчас, — и Минхо чувствует то же самое.       Но Хёнджин не выглядит удовлетворенным. Во всяком случае, сейчас он выглядит более обеспокоенным. — Ты знаешь, я не это имел в виду.       Он всё же говорит это, но младшему бы хотелось, чтобы этого разговора не было. Сынмин втягивает воздух. — Со мной всё будет в порядке.       Хёнджин просто смягчает свой обеспокоенный взгляд и закрывает тему.

***

Сынмин не в порядке, как он уверял Хёнджина. С ним всё не так хорошо, как ему казалось.       Время приближается к часу ночи, и большинство его друзей либо пьяны, либо уже на полпути к этому. Сынмин, по общему признанию, тоже немного подвыпивший, но он достаточно трезв, чтобы не чувствовать особой разницы, что возлагает на него, Джисона и Минхо ответственность за то, чтобы все вернулись домой. Минхо. Ли Мин Хо.       Сынмин не в порядке по ряду причин, и почти все они связаны с ним — Минхо, Минхо, Ли Минхо.       Во-первых, сегодня он выглядит хорошо, хоть и удручающе. На нем что-то простое, но в сочетании с тем, как он уложил волосы (которые теперь длиннее, черт возьми), ожерелье, свисающее с его шеи, и изящные браслеты на запястье — он выглядит чертовски хорошо.       Но Минхо объективно привлекателен, верно? Он всегда был красивым. Он всегда был горячим. Так что это нормально, что он так думает, потому что любой в здравом уме так бы подумал.       Во-вторых, Минхо поздравил его. В этом нет ничего удивительного, потому что на самом деле он уже отправлял что-то такое, когда Сынмин объявил об этом в их групповом чате, но совсем другое дело услышать это вслух. — Поздравляю, Сынмин-а. Я рад за тебя, — сказал Минхо. — Ты там преуспеешь.       И от этого Сынмину стало легче — его сердце забилось немного быстрее, а плечам стало немного легче — но это нормально, правда? Минхо не лжёт, а Сынмина уже некоторое время мучают опасения по поводу контракта, поэтому приятно слышать, что кто-то ещё верит в него.       Наконец, Минхо прямо сейчас смотрит на него. Он выглядит обеспокоенным, но Сынмин не знает почему, и по какой-то причине это кажется проблемой. — Сынминни?       Он вздрагивает — типа, вздрагивает физически — и не потому, что отвлекся от своих мыслей, а из-за того, насколько поразительно знакомо это имя, насколько оно ужасно утешительно.       Минхо быстро моргает, реагируя на реакцию, ресницы трепещут по его щекам. Сынмин сглатывает, его взгляд опускается ниже по лицу. Он сделал всего пару глотков, но чувствует себя пьяным из-за того, как мало у него сейчас контроля. Он быстро поднимает глаза, и видит, как во взгляде Хо мелькают вина и сожаление. — Прости, — Минхо откашливается, явно сожалея об этом. — Я не хотел этого говорить.       Сынмин хочет сказать, что всё в порядке, что он хочет, чтобы Минхо сказал это ещё раз, потому что, каким бы пугающим ни был комфорт, он скучал по этому.       Но он не должен этого желать, потому что они больше не вместе.       Он не должен и не делает этого, даже если для того, чтобы вызвать в воображении, ему потребуется немалая сдержанность, ему придётся приложить унизительное количество энергии. — Ох, знаешь, я могу забрать Хёнджина и Чонина домой, — говорит Сынмин, предпочитая полностью игнорировать всё, что только что произошло.       Брови Минхо хмурятся. — Дай мне ключи. Я отвезу вас троих домой. — Что, почему?       Сынмин знает почему. Он не пьян, но, вероятно, для него сейчас не самая лучшая идея вести машину, и Минхо знает это тоже. Сынмин знает, что это делается из соображений безопасности и только из соображений безопасности, но он подвыпивший, и взгляд Минхо заставляет его чувствовать, что они единственные за этим столом. — Ты просто отключился от меня примерно на пять минут, — говорит Минхо, не показывая никаких признаков того, что заметил внутреннюю борьбу, которую Сынмин сейчас ведет с самим собой. — Я отвезу вас троих домой, так как дом Хёнджина находится рядом с моим, а Джисон заберет остальных.       Сынмин оглядывает остальных друзей. Джисон оттаскивает Феликса и Чанбина друг от друга, вероятно, защищая их от выгона, в то время как Чан аккуратно складывает использованную посуду и мусор так, чтобы сотрудникам было легче их убирать. — Нет, перестань! Здесь не разберешься! — Джисон вскрикивает, зажимая рукой рот Феликса и отталкивая Чанбина. — Вы можете целоваться и быть счастливыми дома!       На другом конце стола Чонин устало прислоняется к плечу Хёнджина и выглядит грустным, бормоча что-то о том, как сильно он скучает по Ынкён. Хёнджин внимательно подпевает, обожая младшего, в то время как его глаза слезятся, как будто это он так отчаянно скучает по своей девушке. — Она такая милая, понимаешь? — Чонин всхлипывает. — Я люблю ее так сильно, и я просто… типа, хочу на ней жениться!       Сынмин гримасничает, отбрасывая в сторону всё, что Минхо заставляет его чувствовать сейчас, ради того, чтобы вернуть своих безнадежных друзей домой.

***

      Поездка в машине тихая, если не считать тихого гудения Day6 в динамиках.       Если раньше Сынмин был навеселе, то сейчас он полностью протрезвел.       Молчание с Минхо никогда не было некомфортным, и это осознание поразило Сынмина. Осознание того, что они уже не те, кем были раньше, поражает.       Он знает, что они отдалились друг от друга и, очевидно, изменились с тех пор, как встречались.       Но странно чувствовать это сейчас, потому что они находятся на новом этапе своей жизни. На самом деле, они оба в действительно хороших отношениях, и это было именно то, чего они желали друг другу, когда всё заканчивали, и это делает ситуацию горько-сладкой.       Минхо сейчас работает, и морально, в целом, он, кажется, чувствует себя намного лучше, чем раньше. У него постоянная работа в крупной компании, и дела там идут хорошо. Контракт Сынмина подписан, и для него открывается новый путь в карьере. Плоды его упорного труда начинают расцветать, и его детская мечта теперь становится реальностью.       Прошло всего три года, но они уже сильно выросли. Сынмин в последнее время особо не задумывался об их отношениях и о них в целом, не учитывая то, о чем ему уже приходилось думать, но сейчас он оглядывается назад, и это открывает ему глаза.       Сынмин учился в последнем классе средней школы, а Минхо пошёл в колледж, когда они начали встречаться, но Сынмин утверждал, что тогда они были ещё детьми. Даже когда они расстались на третьем курсе колледжа Минхо и втором курсе Сынмина в Сувоне, они были детьми. Они были первыми друг у друга во многих вещах — от таких вещей, как секс и наличие парня, до того, что у них был кто-то, кого можно было бы любить романтически, как они и любили друг друга с самого начала.       И Сынмин знает, что не существует правильного способа строить отношения, потому что у каждого он свой, но он также знает, что есть вещи, которые они делали неправильно просто из-за своей неопытности — даже из-за своей наивности. Для них наладить дружбу было проще, чем романтические отношения.       Сынмин был наивен, полагая, что с ними всё будет в порядке, если они будут путешествовать на большие расстояния, и что с ними всё будет в порядке просто потому, что они этого хотят, и потому, что до этого они, по сути, делали это на протяжении всей своей дружбы. Но как бы ему ни хотелось верить, что всё не так уж и изменилось, всё изменилось, когда они начали встречаться.       Раньше Сынмин сидел и кипел от разочарования, вины и сожаления об их отношениях и о том, как всё закончилось, но он старается не позволять этому больше поглощать его. Он до сих пор иногда расстраивается, когда оглядывается назад на то, что он сказал и на то, как он действовал, и даже сейчас он не стал бы пытаться оправдать что-либо из этого, но это не заставляет его чувствовать себя так ужасно, как раньше, потому что он позволил себе в молодости немного изящества.       Итак, он задается вопросом, позволит ли его будущий «я» своему нынешнему «я» такую ​​​​же милость, оглянется ли он назад на то, что Сынмин позволяет безудержно бушевать в его голове прямо сейчас, и не позволит этому поглотить его вновь.       Он и Минхо уже не те, кем были раньше, но поймет ли Сынмин из будущего, как и почему нынешний Сынмин отчаянно желает, чтобы они такими стали?       Машина замедляет ход, и ключи звенят в руке Минхо, когда он вылезает из машины. Сынмину требуется секунда, чтобы осознать тот факт, что они дома, а затем он тоже выходит из машины. Он помогает Минхо вытащить Хёнджина с заднего сиденья и морщится от рвоты на боковой стороне двери, которую Хёнджин пытался перенаправить, когда ему стало плохо на полпути домой.       Им обоим приходится удерживать Хёнджина в лифте, пока он болтает обо всем, что приходит на ум, и доставлять Хёнджина в квартиру.       Как только они попадают внутрь, Сынмин идет на кухню, чтобы принести ему воды и обезболивающих от похмелья, которое у Хёнджина будет завтра, а Минхо умывает и переодевает мальчика. Сынмин возвращается в комнату и обнаруживает, что Минхо укладывает Хёнджина на свою сторону. Сынмин оставляет воду и таблетки на прикроватной тумбочке Хёнджина, вытаскивает мусорное ведро на случай, если ему снова станет плохо, а затем они оба на цыпочках выходят из комнаты.       Сынмин чувствует, что его дыхание становится поверхностным, когда Минхо идет на кухню и начинает копаться в шкафах.       Сынмин и Минхо слаженно работали вместе, чтобы благополучно доставить Хёнджина внутрь и уложить его в постель. С тех пор, как они вошли, они не обменялись ни одним словом, но каким-то образом знали, куда идти и что делать.       Сынмин реально понимает, что это ничего не значит, потому что они сталкивались с подобными ситуациями со своими друзьями в прошлом, и это не имело никакого отношения к их свиданиям, но это просто напоминание, которое его зацепило. Это напоминание о том, что они так хорошо знали друг друга и что подобные вещи происходили с ними так легко. Это напоминание о том, что все эти инстинкты высечены в груди Сынмина — высечены в его существе — даже несмотря на то, что человека, вокруг которого он их построил, больше нет в его жизни.       Дело в том, что сегодня уже в девятый раз Сынмину напомнили о чувствах, от которых, как он думал, он наконец-то ушел, хотя его подсознание, вероятно, всегда знало, что он никогда по-настоящему этого не делал и никогда не будет. — Куда ты идешь? — голос Сынмина звучит далеко и напряженно.       У Минхо есть только ведро с водой и чистящие средства, но он оборачивается, как будто его поймали. — Эм, я пойду помыть машину, — говорит он. — Наверное, не стоит оставлять это там на ночь.       Да, Хёнджин ведь всё там заблевал. — Ох, ладно.       Минхо неловко кивает и выходит из квартиры.       Сынмин забирается в душ, пока Минхо нет. Поначалу он быстр, часть его не хочет пропустить Минхо перед тем, как он уйдет, но потом он замедляется, потому что это чертовски смешно. Горячая вода на его спине и одиночество в ду́ше Хёнджина заставляют Сынмина понять, что он не мог быть таким трезвым, если бы думал о Минхо. Он не может думать о таких вещах, особенно сейчас.       Ради бога, он собирается на полгода поехать в Штаты. Он не может сделать это с Минхо, и он определенно не может сделать это с самим собой, только не снова. И он даже не знает, чувствует ли Минхо то же самое — даже не знает, хочет ли Минхо снова называть его этими нежными прозвищами, не знает, заметил ли Минхо, как легко они раньше двигались друг вокруг друга, не знает. Не знает, хочет ли Минхо, чтобы они были такими, как раньше.       И было бы несправедливо со стороны Сынмина пытаться это выяснить, даже если его сердце ужасно болит в груди от любопытства и отчаянной надежды.       Он ненавидит это, независимо от того, насколько он старше, зрелее или рациональнее, вид Минхо всегда заставляет его чувствовать себя тем маленьким ребенком, которым он был, когда они встретились, мальчиком, подающим надежды, которым он был, когда задавался вопросом, когда же его лучший друг начнет снова навещать его, и он снова стал влюбленным, сокрушительным подростком.       Он ненавидит то, что он должен был повзрослеть — что он прожил дольше и теперь должен быть мудрее — но ему всё ещё кажется, что в двадцать один год он почему-то знает меньше, чем в девятнадцать.

***

      Сынмин не идеален, и он это знает. Он принял свои недостатки и осознал, что иметь их по природе человека — абсолютно нормально, и сделал всё возможное, чтобы работать над ними, чтобы стать лучше.       Но единственное, что не дает ему уснуть по ночам и с чем он никогда не знает, как справиться, это то, что он всегда был эгоистичным, особенно когда дело касается Минхо.       Его эгоизм подобен океану — всепоглощающему и полному опасностей, спрятанных в его траншеях, — но Минхо подобен луне, создающей трещины и волны на поверхности своего океана. Он заставляет Сынмина узнать те части себя, которые он ненавидит и боится больше всего — те части себя, которые хотят, чтобы старший был рядом с ним, потому что, хотя сейчас у него уже всё идет хорошо, он жадно хочет Минхо. У него уже так много всего есть, но его сердце неумело желает только Минхо.       Сынмин не должен смотреть на него вот так. Он не должен позволять себе хотеть Минхо.       Но он здесь, и волны разбиваются о него, и младший знает, что это лишь вопрос времени, когда они выльются на берег, неся за собой разрушения.       Прошла неделя с тех пор, как все восемь из них ходили выпить, и теперь Сынмин находится на новогодней вечеринке, которую Чанбин и Феликс устраивают в их новой квартире. Всё началось хорошо.       Сынмин пришел с Хёнджином, но его друг исчез, чтобы о чем-то поговорить с Ынкён и Чонином. Феликс провёл ему небольшую экскурсию по квартире, которая, учитывая все обстоятельства, на удивление просторна, но она действительно хороша, и Сынмин позаботился о том, чтобы Феликс знал, что они с Чанбином проделали хорошую работу. — Спасибо! — Феликс удовлетворенно чирикнул, затем счастливо вздохнул и повернулся обратно к Сынмину. — Но хватит обо мне и Бин-хёне. Как твои дела?       Сначала он был озадачен, потому что сам вопрос не был чем-то необычным, но тон был странным. Феликс откашлялся, и Сынмин соединил точки, когда увидел, как глаза веснушчатого мужчины скользнули по небольшой группе людей, стоящих у кухонной стойки. Минхо оторвался от напитка, как только взгляд Сынмина остановился на нем, и они смотрели друг на друга несколько секунд, прежде чем Сынмин отвел взгляд. — Всё прошло нормально, — ответил Сынмин, пытаясь отогнать всплывшие на поверхность мысли.       Феликса, похоже, это не убедило, но то, как он посмотрел на него и прекратил эту тему, напомнило Сынмину о Хёнджине на прошлой неделе.       И теперь Сынмин стоит один у окна и кружит по спирали, не отрывая глаз от Минхо. Он думает, что уже выпил слишком много (на самом деле он выпил только два стакана, хотя работает над третьем), потому что не может заставить себя отвести взгляд.       Минхо сегодня хорошо выглядит. В другом смысле хорош, чем на прошлой неделе, потому что сегодня вечером он одет немного наряднее, но Сынмин чувствует то же самое.       Минхо замечает его, а Сынмин всё ещё не отводит взгляд, потому что, вероятно, в его голове уже открутилось несколько винтов.       Минхо извиняется, прекращая разговор, и подходит к Сынмину, который не спускает глаз со старшего, пока тот не оказывается перед ним.       Он достаточно близко, чтобы Сынмин мог чувствовать запах его одеколона — того, который так долго ассоциировался у Сынмина с Сеулом, который ассоциировался у него с долгими ночами и поздними поездками, с желанием и желанием. — Привет, — приветствует его Минхо. Сынмин больше не уверен, что дышит. — Привет, хён, — отвечает он.       Пальцы Минхо сжимают стакан с напитком, и он отрывает взгляд, чтобы выглянуть в окно. — Ох, извини, что я ушёл, ничего не сказав на прошлых выходных, — говорит он, застигая Сынмина врасплох. — Я подумал, что ты уже изрядно устал, и не хотел, чтобы я оставался слишком долго. — О, всё в порядке, — говорит Сынмин, внутренне съеживаясь от того, как неловко это звучит. — Ты благополучно добрался домой? Минхо мычит и кивает, а Сынмин снова говорит: — Как прошла твоя неделя?       Минхо выглядит немного менее напряженным. Когда он подошёл, на его лице была вежливая улыбка, но теперь она стала расслабленной и более искренней. — Всё было хорошо, работы было не слишком много, — говорит он. — Как твои дела? Ты тренируешься больше теперь, когда подписал контракт? — У меня всё здорово. И да, тренировок стало больше теперь, но это не так уж и плохо, — сухо отвечает Сынмин. — Где ты работаешь? — Я работаю в Сеуле.       Сынмин мычит. Он знал это, но пытается завязать разговор, хотя у него это не очень хорошо получается. — Что ты делаешь там?       Минхо немного шевелится. — Я занимаюсь количественными исследованиями. — О, это круто.       Честно говоря, Сынмин понятия не имеет, что это за херня. Он помнит, как Минхо специализировался на информатике и изучал некоторые другие математические предметы в колледже, но Сынмин тогда мало что знал об этом, и уж точно не знает ничего об этом сейчас. Минхо, вероятно, понимает это.       Улыбка более низкого мужчины становится напряженнее. — Ага. Сынмин чувствует себя подростком, пытающимся подобрать лучшие слова, чтобы начать разговор со своим возлюбленным.       Они говорят ещё немного, но как только они осваиваются и обретают ритм в разговоре, все перемещаются на крышу для обратного отсчета.       Оставшуюся часть ночи они не разговаривают, но взгляды, которыми они обмениваются, когда фейерверки разлетаются по небу и вокруг них раздаются хлопки, говорят достаточно.

***

      Минхо чертовски восхитителен на вкус, а Сынмин гоняется за его губами, будто бы он голоден.       Сынмин задыхается, когда рука старшего запутывается в его волосах, нежно поглаживая пряди, пока он тает рядом с ним. Целоваться со своим бывшим в квартире бывшего, где он не был уже много лет, не идеально, но Сынмин не мог легко подавить желание, растущее в его желудке, и оно становилось удушающим.       Сынмину едва удается заставить себя отстраниться, грудь поднимается и опускается, пытаясь вдохнуть воздух, пока он смотрит в глаза старшему. — Ты… ты хочешь остановиться? — Минхо выдыхается.       Сынмин не идеален, и он это знает. Он знает, что он слаб, поэтому качает головой, прежде чем успевает полностью обдумать вопрос. — Нет, — выдыхает он, но делает паузу, страх скручивается внутри него. — Ты?       Минхо смотрит на него остекленевшими глазами, его губы слегка приоткрыты, и он ровно дышит. Часть макияжа, который он наносил сегодня вечером, размазалась, если не считать мерцания теней в уголках его глаз, а щеки и уши покрыты розовой пудрой. Сынмин чувствует почти невыносимую жару вокруг них, чем больше он смотрит на него, его взгляд скользит по каждой его идеально вырезанным чертам лица. — Нет, я не знаю.       Минхо едва успевает закончить предложение, как Сынмин наклоняется вперед, чтобы поцеловать его в шею, и младшему явно нравится, как он издает тихий вздох удивления. — Блять, Сынмин…       Сынмин чувствует, как страх разливается в его желудке, связывая его внутренности узлами.       Сынмин не идеален, и он это знает. И хотя он не знает, к чему это приведет, он знает, что ему нужен Минхо. Он просто хочет продолжать пробовать старое, держать его в своих объятиях, даже если это займет немного больше времени, потому что это слишком приятно на ощупь.       Это кажется таким правильным, хотя, возможно, это и не так, но Сынмин позволяет себе быть жадным сегодняшним вечером.

***

      На следующее утро Сынмин просыпается и обнаруживает, что Минхо спал на диване. На этот раз, когда он чувствует страх, его не пересиливает ни желание, ни похоть, поэтому он уходит, прежде чем страх станет слишком сильным, и Минхо не остановит его.       Однако это не последний раз, когда они видят друг друга. После этого они встречаются ещё раз, но по-настоящему не разговаривают. Иногда они вместе ужинают, иногда занимаются сексом, иногда даже просто спят вместе — буквально спят вместе — но они не разговаривают, по крайней мере, о чем им следует.       Сынмину становится слишком комфортно в таком распорядке дня. Он теряется в ночах, когда Минхо наедине с ним, в трапезе, которую они делят в конце долгой недели, в комфорте сна рядом. Такое ощущение, что они провели несколько месяцев до того, как официально начали встречаться, только без любви, как у влюблённых подростков.       Когда он это понимает, он пытается вернуть их туда, где они были раньше, хотя это больно и мучительно. Сынмин знает, что такая близость вредна для здоровья, но легче проснуться рядом с Минхо и спокойно смириться с тем фактом, что он хочет чего-то, чего не должен, чем вернуться к тому, кем они были до. Это легче сделать, чем осторожно ходить вокруг него всякий раз, когда они видят друг друга, и снова притворяться, что он не хочет быть с Минхо, хотя они оба знают, что это не так.       Он хочет рассказать Минхо о том, как он хочет снова быть с ним, о том, как он хочет попробовать ещё раз — как он хочет по-настоящему попытаться, а не просто о том, что они делали неправильно.       Но он знает, что не должен этого делать, и не может заставить себя поднять этот вопрос, потому что как только Минхо полностью подтвердит, что он тоже этого хочет, а Сынмин знает, что он это сделает, ущерб будет неизбежен, и он не сможет вынести мысли о потере Мино. Снова.       Он говорит себе, что в долгосрочной перспективе ему будет легче, если он сейчас отрежет любые возможности для большего, вместо того, чтобы цепляться за зыбкую надежду на то, что пребывание на совершенно разных континентах не разрушит их. Снова.       Тем не менее, отчаяние ощутимо и болезненно растёт в его груди. И он реально знает, что они должны быть честными в том, чего хотят, и что поездка Сынмина в Америку не обязательно означает, что они не могут быть вместе, но он не может перестать чувствовать себя жадным и эгоистичным, поэтому пытается сказать себе, что так проще и лучше.       Сынмин справляется с этим, перегружая себя. Он проводит дни, тренируясь, тренируясь и делая всё возможное, чтобы не думать о Минхо.       Его друзья начинают беспокоиться, но он даже не видит их достаточно долго, чтобы слышать их опасения. И он знает, что ведет себя грубо и что они просто заботятся о нём, но Сынмин боится, что, если он остановится, всё это обрушится на него, и ему будет казаться, что он снова всё теряет.       Но чувства не уходят, и с каждым днём ​​они становятся сильнее, а решимость Сынмина ослабевает, пока однажды она просто не ломается.       Он выходил из душа, когда услышал стук в входную дверь. Его сердце чуть не вылетело из задницы, потому что он никого не ждал, поэтому он оделся и пошел проверить камеру.       Сынмин столкнулся лицом к лицу с Ли Минхо, стоящим у его двери, и весь страх, сожаление и вина — всё это — вернулось. Его руки дрожали, когда он открывал дверь. — Привет, — произнес Минхо едва громче шепота. — Привет, — слабо ответил Сынмин.       Минхо выглядел удивленным, как будто не ожидал, что Сынмин ответит. Сынмин тоже не совсем понимал, почему он это сделал, но пригласил его войти.       И теперь они здесь. Минхо сидит за стойкой, а Сынмин стоит с другой стороны, на ногах, хотя ему кажется, что он вот-вот упадёт в обморок. Тишина, окружающая их, ощущается как тяжелое давление на его грудь.       Минхо начинает первым. — Мы можем… мы можем поговорить? — он спрашивает. — И я не имею в виду разговоры о том, как мы можем забыть обо всем этом или о том, что мы будем избегать друг друга в течение следующих трёх лет, притворяясь, что всё нормально. Я не думаю, что кто-то из нас этого хочет. Надежда мерцает в его груди и оставляет за собой горящий путь.       Сынмин кивает. — Я не хочу этого.       Мгновение проходит в тишине. Минхо облизывает губы, прежде чем заговорить снова. — Чего же ты тогда хочешь?       Он не должен быть эгоистом, но он таким и является. Если это касается Минхо, то он жадный эгоист. Так всегда было. — Я хочу тебя, — говорит Сынмин. — Я… Минхо, я хочу быть с тобой. Я правда хочу. — Но? — Минхо прощупывает почву.       Минхо выглядит таким уязвимым, каким Сынмин его не видел уже очень давно. Он выглядит таким же уязвимым, как в старшей школе, когда сказал Сынмину о том, что бросил футбол, когда они начали встречаться и когда расстались. И это настолько жестоко, что Сынмину хочется отступить, потому что он не может избавиться от ощущения, что он снова причинит ему боль.       Сынмин сглатывает. — Но нам не следует этого делать.       Минхо ничего на это не говорит. Его глаза слезятся, и Сынмин ненавидит себя. Он ненавидит себя, он ненавидит эту ситуацию, он ненавидит то, как сильно он хочет быть эгоистичным, — он ненавидит всё.       Но он продолжает, потому что теперь очевидно, что он причинит Минхо ещё большую боль, если будет держать рот на замке, что в любом случае будет больно. — Я собираюсь в Америку через месяц, — говорит он. — А потом меня не будет полгода. Это будут шесть месяцев, когда я буду находиться на расстоянии целого полета самолета, а не просто поездки на машине.       Минхо смотрит на Сынмина, а младшему приходится смотреть вниз, потому что у него начинают выступать слезы. — Мы не можем сделать это снова, хен, — говорит Сынмин. — Я не хочу снова делать тебе больно. — Мне? — Минхо повторяет. — Сынмин, ты ничего мне не делаешь… — Но я сделаю это, — выпаливает Сынмин, перебивая его. — Я это сделаю, так или иначе, в какой-то момент. — Что ты думаешь сделать? Почему ты так в этом уверен? — спрашивает Минхо, отчаянно пытаясь понять. — Я понимаю, что ты колеблешься, но я… — Нет, Минхо, ты не понимаешь… — Тогда помоги мне понять! Сынмин чувствует, как вода вокруг него становится неистовой.       Он эгоистичен, он жадный и хочет слишком многого. У него уже нет сил ехать через полмира ради бейсбола, но теперь он хочет и Минхо?       Он эгоистичен, он жаден и убежден, что причинит вред Минхо, но он всё ещё хочет его. Сынмин не может отпустить его и, что ещё более невыносимо так это то, что Минхо тоже не хочет этого. Он не хочет, чтобы Ким это сделал. — Я хочу быть с тобой и хочу попытаться снова, но я не могу, и нам не следует, — говорит Сынмин. — Я люблю тебя. Всегда любил, и когда мы расстались, и сейчас. Я так сильно тебя люблю, но не могу смириться даже с возможностью того, что что-то произойдет. Я так боюсь того, что могу снова причинить тебе боль. Или то, что ты можешь причинить боль мне опять. И я не… я не могу перестать думать о том, как всё может пойти плохо, если мы снова будем вместе, а потом я уеду, и всё вернется к тому, как было тогда.       Минхо снова замолкает, и Сынмин видит, как в его голове крутятся шестеренки, пока он пытается обдумать свои слова. Сынмин видит, что Минхо тоже боится, что он, вероятно, боится, по крайней мере, наполовину по тем же причинам, что и он.       Но Сынмин не может остановиться. — Всё получится, если я останусь, не так ли?       Этот вопрос заставляет его рот гореть.       Минхо вздрагивает от этого. Он переходит от растерянности к боли, сожалению и вине, а затем снова к растерянности. — Ты шутишь? Сынмин тонет. Он не может дышать. Почему он не может остановиться? — Ты хочешь, чтобы я остался, хён? — Пожалуйста, не делай этого. — Минхо звучит грустно. — Ты не можешь спрашивать меня об этом. — Хён, пожалуйста, просто… — Что ты хочешь, чтобы я сказал? Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, чтобы ты остался здесь и прервал свою жизнь и мечту, пока я живу своей? — Минхо задает вопросы, дрожа. Сынмин колеблется. Это то, чего он хочет?       На первый взгляд это так. Вроде.       На первый взгляд, он хочет признания от Минхо, потому что его собственной уверенности в себе никогда не было достаточно, но он использует страхи, которые, как он знает, были у Минхо в прошлом, против него же, и это непростительно. Он жесток и несправедлив, и он это знает, и всё это потому, что он действительно хочет знать, хочет ли Минхо его настолько, чтобы желать, чтобы он остался. Он хочет знать, действительно ли Минхо верит, что они смогут это сделать       Он ведет себя грубо, потому что не может смириться с тем фактом, что Минхо хочет его, несмотря на то, через что они — через что Сынмин — снова будут проходить в своих отношениях, особенно после всей боли, через которую они прошли в первый раз. Он не может смириться с тем фактом, что старший хочет быть с ним, хотя он жадный, потому что желает воспользоваться самой большой возможностью в своей жизни, но при этом ему нужно, чтобы Минхо был рядом. Такое ощущение, будто Сынмин погружается всё глубже и глубже на темное дно океана. — Ты не можешь заставить меня чувствовать это снова. — голос Минхо срывается. — Не тогда, когда мы оба знаем, что ты не можешь остаться. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, и я готов попробовать ещё раз, если ты готов тоже, но я сказал это тогда, и ничего не изменилось — я не собираюсь просить тебя бросить карьеру, то, над чем ты работал всю свою жизнь. Я никогда не захочу быть этим человеком, а ты пытаешься превратить меня в этого человека, потому что боишься — это, просто, так чертовски подло.       Сынмин знает. — Мне жаль. — он смотрит на Минхо, надеясь, что тот увидит в его глазах, как он сожалеет о том, что только что сделал, о том, как всё это произошло.       Минхо смягчается, но всё ещё выглядит грустным. — Я знаю. Мне тоже, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы между нами всё закончилось именно так.       Сынмин сдерживает слезы и резко вздыхает. — Я тоже не хочу. Я тоже хочу попробовать, но боюсь, хён. — Я знаю, — говорит Минхо. — Нам обоим будет очень тяжело. — Я знаю, Сынминни. — Будет разница во времени. У тебя будет работа, а у меня — тренировки, тренировки и игры. — Сынмин чувствует, как его кровяное давление снова повышается. — А как насчет того, чтобы видеться лично? Я не хочу… как я смогу полгода не видеться с тобой? — А что, если этого станет слишком много? Что, если нам обоим надоест ждать? — Сынмин продолжает, чувствуя, что чем больше он говорит, тем он становится слабее. — Я не смогу пережить это снова, и я не думаю, что ты тоже этого захочешь.       Минхо вдыхает и смотрит на свои колени. — Нет, — медленно говорит он. — Я… я знаю, что будет сложно из-за расписания и расстояния, но я готов подождать тебя. Я могу уйти от тебя ещё на шесть месяцев, если это означает, что у меня появится ещё один шанс быть с тобой потом.       Сынмин рушится и чувствует, что его сердце вот-вот разорвётся. — Я не хочу снова тебя потерять, — едва выговаривает он.       Минхо смягчается, его ресницы хлопают по щекам, он пытается сморгнуть слёзы. — Я знаю, — шепчет он. — Но теперь мы знаем друг друга лучше, не так ли? Это совсем необязательно.       Сынмин провел последние полтора месяца, убеждая себя, что их с Минхо больше не может быть, что это будет слишком больно и что он будет слишком жадным, чтобы даже попытаться. И эти страхи не исчезнут сразу, но теперь поверить словам Минхо намного легче. — Это не обязательно должно быть так.       Это действительно не так.       Сынмин не хочет терять его и Минхо тоже, и кажется, что между ними существует воображаемая линия, которая никогда не позволяет им отходить слишком далеко друг от друга, так что, возможно, этого не должно быть.