Убегая, вернись.

Глухие шаги и гудящие лампы – так звучала база заветов. Проходя по длинному лабиринту коридоров, Изуку научился прислушиваться к этому месту, к разговорам вокруг и дыханию проходящих мимо него коллег. В тренировочном зале он прислушивался к дыханию, сердцебиению и движениям других людей. Звук, он шелушился здесь и ощущался под кожей. Самый тихий тёк по его венам, ревел в ушах. Громкие крики, приказы, стоны боли шептались на заднем плане. Весь этот мир переворачивается с ног на голову и превращается в раковую опухоль при слове "дисциплина". Этот мир был циничным, жестоким, помешанным на месте и нищим. И Мидория, вместе с бессонными ночами и днями голодовки, с синяками под одеждой, научился там жить, не употребляя и таблетки обезболивающего. Хотя так хочется. Привыкай к этому, просто привыкай. Позволить им ломать тебя медленно, но со вкусом, да так, чтобы ты гнулся, словно ветвь какой-то там ивы, и в нужный момент не сломался. Глаза режет от света, и парень почти готов засунуть спички под веки, лишь бы не на миг их не закрывать и не поддаваться соблазну закрыть их на чуть подольше. Его живот мучили спазмы, он хотел есть, но глупая программа, построенная Чисаки, не позволяла насытиться чем-то, кроме искусственного света. Странная диета должна продолжатся три дня. Срок подходил к концу, оставалось пару часов, а после его ждёт неделя очередных тренировок, здорового потребления пищи, протеиновых коктейлей, что не должна была позволять ему терять мышечную массу. Он был куклой в их руках и разрешал творить с собой это ради достижения своих целей, так что они были в расчёте. Пока что. Удивительный факт, что во время дней так званных «выживаний», что должны способствовать развитию его выносливости, когда его единственной задачей было не упасть в обморок, у него были свободные часы. Возможно, лучше сказать дни, но Изуку бы не был Изуку, если бы позволил себе отдохнуть. Так что его тренировки переходили в мозговой штурм. И он должен признать, контролировать мысли в таком состоянии очень непросто. Да что там не просто, это просто пиздецки сложно, ведь его мозг забит лишь мыслями о той холодной, твёрдой, но такой удобной для сна лавки. Или о когда-то не доеденной свиной котлете пару лет назад. Эх, и что, что Бакуго тогда специально опрокинул его ланч-бокс на землю, подумаешь, песок в зубах, это не так плохо, как туман в глазах. Но когда эти мысли всё же слаживались в его голове в здоровые предложения, он понимал, что они гениальны, чуточку безумны, но они действительно были хороши. Неудивительно, что художники пишут посреди ночи, поскольку их музы посещают под покровом звёздного неба; очевидно, писатели тоже знали их секреты. Ай-да молодцы. Бормоча себе под нос безумные мысли, глядя на носки своих красных ботинок, он сворачивает, не оглядываясь, по уже незнакомому ему коридору. Хотя Изуку не замечает, в какой именно момент лампы перестают так ярко светить и начинают мигать, однако он ловит себя на мысли, что никогда тут не был. Даже с плохим освещением он абсолютно точно уверен в этом. На его уши давит какой-то гул моторов и оседает аж в грудной клетке. Где он оказался? От попытки вспомнить собственно начерченный план здания его прикрывает болезненный и громкий вскрик. Животный ужас и крик на грани срыва чешется в ушах. Это такой звук, он должен привыкнуть. Изуку, слушай своё сердце, дыхание. Отбрось остальное на второй план. Привыкай к этому. Да, просто привыкай к этому. Он знает, что ему нужно привыкнуть к этому. И до этого момента он был уверен, что у него почти получилось, но этот звук нанёс ему отрезвляющую пощёчину, заставляя вынырнуть из-под воды. Всё же он оставался человеком, неспособным выносить чужие страдания. Неужели он настолько мягкосердечен? Или ему всё же не удалось вытравить из себя то семя желания геройствовать? Если это действительно так, то он предпочтёт кинуться под поезд, дабы окончательно убить в себе эмпатию. Но... Он знает этот голос. Помнит. Эри. Она тоже здесь. Она всегда была здесь. Изуку слышит ещё один крик, от которого его сердце готово разорваться на части и плач. Громкий, навзрыд, задыхающийся слезах плач. Вокруг будто бетонные стены. И они сдвигаются, сдвигаются, зажимают со всех сторон. Скоро повернуться нельзя будет. Захочешь найти дверь, чтобы выбраться, и хрен найдёшь. Но проблема даже не в этом. Проблема в том, что Изуку и не ищет дверь. Он слушает. – Прекрати, прошу, не трогай, дай мне отдохнуть, пять минут, прошу! Что там происходит? – Пожалуйста... – Прошу... Всё стихает: машина, что недавно гудела где-то из недр кабинета, мольбы, крики. Слышны только тихие всхлипы и нервные шаги. Раздражённый голос вдруг рассекает воздух словами: «Я приду завтра, сегодня ты ни на что не годна». И тут у Изуку в сонной голове много мыслей, но главная сейчас орёт сиреной и красной надписью перед глазами. Куда бежать?! Что делать?! Совсем через пару мгновений кто-то выйдет из дверей и узрит его перед собой. А Изуку уверен, что здесь он явно быть не должен. Но вокруг пустые гладкие стены и громкое эхо. Хоть бы фикус в уголок поставили, и то поуютней было б в прятки играть. Нет, он не просит живой: кто бы его тут поливал, правильно? Хотя он бы вызвался, да, после такого... Но хоть искусственный. Вот тут в уголке немного зелени, хуже бы не стало. Мозг в панике, но ноги сами его несут к двери, что вот-вот грозит открыться. И парень не понимает, вспоминают его ноги инстинкт самосохранения или отдаются прошлым желаниям самоубийства, потому что, если честно, первым здесь и не пахнет. Дверь открывается, и Изуку готов благодарить застройщика этих туннелей – дверь открывается наружу, что даёт ему прекрасную возможность находиться в слепой зоне. На адреналине Мидория и не понимает, кто стоит перед ним, ведь у него есть лишь секунда и пьяный сном мозг перед тем, как он забегает в комнату. И дверь за ним захлопнулась. Ну и отлично. Комната перед ним в полумраке, а единственный источник света — настольная лампа в нескольких метрах от него. Она освещает какие-то записи, разбросанные по столу, и непонятные колбы, но не это привлекает его внимание. А кушетка с привязанной к ней маленькой девочкой. Её блёклые волосы были ей словно одеяло, а она сама лежала, скрутившись калачиком, пытаясь быть ещё меньше, вжималась в кушетку, от которой к её ногам тянулись длинные цепи. Одним своим видом она выкрикивала, что она заложница этого места и ей некуда идти. Она, похоже, и не замечает его присутствия, всё продолжая укутываться в волосы. А он смотрит на урну около её, по его плечам пробегает холодок: там рвота, кровь и несколько шприцов с разводами непонятных ему веществ. Что же здесь творится? [На другом конце здания в кабинете босса не горел свет, ведь Кай Чисаки, казалось, давно покинул своё рабочее место, но это было не так. Скрип дорогого кожаного кресла и вздох доносятся до абонемента на телефонной линии. – Чего ж вы так вздыхаете, как там тот мальчишка? Уже сбежал? А может умер? – с улыбкой произносит человек на другом конце провода. – Без понятия, я его уже пару дней не видел, хотя Шин сказал мне, что он не слишком туп, чтобы сбежать при первой возможности. – А что вы думаете на его счет? – Этому парню суждено стать никем или войти в историю. – Не боитесь пасть от его рук, Мистер Восстановитель? – Если он войдёт в историю, я сочту это за честь, – глухо смеётся босс.]