Неприкосновенный

      — Затяни туже.              — Еще туже?! — Люк слышит пыхтение брата над самым ухом.              Всего пятнадцать, а они уже почти одного роста. Страшно и представлять, каким он вырастет. А как его прозовет народная молва? Сир Джоффри Великан? Сир Джоффри Длинный? Может, Маленький Костолом?              — Да, — повторяет Люк, отогнав эти мысли прочь, — не чувствуешь, как болтается?              — Твоя роль тут самая важная, Джофф, — Джейс с добрым смехом ерошит ему кудряшки, проходя мимо. — Ты ведь не дашь братьям погибнуть из-за плохо надетых доспехов?              — Это ваш последний раз, наслаждайтесь им, — бубнит Джоффри себе под нос, туже затягивая на Люке нужный ремешок, — через год у меня уже будут свои шпоры, и тогда не видать вам никаких побед. Красуйтесь сегодня перед своими омегами постарательнее.              Люка на хохот пробивает от его совершенной серьезности, но он держится. И алеет заодно, призадумавшись над этими словами. Он справедливо думал, конечно же, что куда важнее доброе впечатление оставить о себе у принца Эймонда наедине, в простой беседе, но и турнир все же остается неотъемлемой частью ухаживаний… Будет ли Эймонд теперь искать его взглядом среди прочих рыцарей? Беспокойно привставать со своего места, как всегда делала матушка на турнирах, где выступал их отец, даже когда на свет у них уже появилась Висенья? Наглость ожидать подобного, надеяться на такую почесть, но если бы только ему свезло…              — Люк, — окликает его Джоффри на самое ухо, заставляя вздрогнуть, вырвавшись из сладких грез, — чего молчишь?              — Я? — Люк оглядывается на братьев. — Задумался… о чем ты говорил?              — Спрашиваю, попросишь ли ты у кого-нибудь знак? — Джоффри закатывает глаза, вынужденный повторять, а Джейс безуспешно прячет от них ухмылку. — Как Джейс у леди Уиллы.              Вот оно что. Выходит, старшего брата путь его ухаживаний за милой и смешливой леди из дома Фреев завел уже туда, куда Люку сунуться все еще ужасно боязно. Представить только — попросить принца Эймонда о его знаке… у Люка вся спина взмокает холодом от одного лишь подобного помысла.              — Не знаю даже, — блеет он совсем робко, — не уверен…              — Как не знаешь? — Джоффри отходит от него наконец, чтобы подать ждущий своего часа шлем, и так и застывает с ним в руках. — Если есть у кого спросить — чего тут ждать?              — Мне бы твою уверенность, Джофф…              — Не донимай его вопросами, — Джейс принимает свой шлем и водружает на голову, — если Люк кого и попросит о такой чести — ты с ристалища увидишь первым. Пусть все идет своим чередом.              Люк кусает себя за губу, устыдившись своей неловкости, но все же кивает брату в ответ, благодарный за поддержку. Ему страшно неловко самому сознаваться в подобной трусости. Бояться спросить омегу о праве биться за его честь, будто тысячи рыцарей до него (и собственный его отец в их числе) уже не делали подобного, подумать только…              Они вместе выходят прочь из шатра, когда внимание всех собравшихся привлекает пестрая процессия, опоясанная королевскими гвардейцами. Сердце у Люка из груди обрушивается в живот, когда среди фрейлин и служанок, прямо подле замедленной своим положением королевы, он узнает силуэт, который опасался не увидеть сегодня на турнире вовсе.              Вид у него должен быть совершенно нелепый, но Джейс приходит на помощь, споро ткнув его в плечо и потянув за собой королевской свите наперерез. Для них это не наглость, понимает Люк с запозданием, а вполне ожидаемый от королевских родичей жест… к его вящей радости.              — Ваша милость, — первым же заговаривает Джейс, и все трое они склоняют перед королевой головы. — Большая честь быть здесь сегодня по столь знаменательному поводу. Примите наши поздравления с именинами.              Сегодня ее сопровождают и трое сыновей, старшему из которых должно быть лет одиннадцать, не больше, но держится он уже с завидным воинственным достоинством, в чем ему подражает и средний. Младший же еще боязливо не отпускает материнской руки из своей ладошки — Люк улыбается ему, когда малыш впивается в него любопытным взглядом фиалковых глаз. Это о нем, должно быть, с таким восторгом рассказывал им давеча Симеон, как о своем новом знакомом, за пару дней ловко превратившимся в его историях в лучшего друга.              — Благодарю, мои принцы, — королева Бейла чуть склоняет голову в ответ. — Мне отрадно будет увидеть ваше мастерство на турнире в мою честь.              Джейс говорит еще что-то умело вежливое и ни к чему не обязывающее, отчего королева и ее фрейлины заливаются смехом, а Люк отмалчивается за братской спиной, как болван, бесстыдно глядя мимо всех лишь на принца Эймонда. Лица его не трогает всеобщая радость, оно и вовсе кажется Люку смурнее обычного — так, что страх как хочется протянуть руку и ласково коснуться неподвижной щеки, чтобы пробудить от тревожного сна… Боги, он ведь и впрямь совсем сдурел в своей горячке за эти дни. Как о таком подумать можно? Кем он мнит себя, чтобы это себе дозволить? Люк чувствует, что багровеет, будто вареный рак, и тем хуже дело от того, что сам принц вдруг поднимает на него прежде отстраненный взгляд, будто кожей это ощутив.              Люку неведомо, что именно он быстро шепчет держащей его сына служанке, или обернувшейся на его легкое прикосновение королеве, но будто в бреду он видит, как высокая фигура в черном полотне траурного бархата отделяется от остальных двинувшихся прочь омег и плывет в его сторону.              Джейс тоже видит, и дергает разинувшего было рот Джоффри:              — Идем.              — Но ведь…              — Идем!              — Мой принц… — лепечет Люк неловко, загодя смущенный тем, что Эймонд сам вновь ищет его общества. — Чем я могу быть вам полезен?              — Могли бы мы найти место укромнее? — спокойствию его голоса можно лишь позавидовать.              Люк оглядывается вокруг: на бесконечное поле рыцарских палаток разной степени богатства, на то и дело снующих мимо слуг и оруженосцев, на начинающих глазеть на омегу королевской крови с гнусным любопытством рыцарей, собранных уже для турнира…              — Наш с братом шатер совсем рядом, рукой подать, — он отступает в сторону, пропуская Эймонда вперед себя, — зайдем туда… если желаете.              Люк быстрым жестом отпускает прочь хлопотавших внутри слуг, стоит им с Эймондом лишь перешагнуть порог. Ему все жарче в полном доспехе, все труднее дышать, все невозможнее думать, пока Эймонд застывает, обратившись к нему будто палка прямой спиной. Молчание затягивается между ними неудобной петлей.              — Не следует мне донимать вас в день, подобный этому, — принц сам себе качает головой в недовольстве. — Напрасно я это именно сейчас.              Люк с лязгом доспехов своим телом преграждает ему путь прочь из шатра, опасно близко вдруг перед собой увидев потерянное лицо с залегшими под глаза тенями. Ему казалось, он уже видел Эймонда в миг слабости, в миг растерянной ярости, в миг ни с чем не сравнимого страха за собственное дитя, но теперь… Сердце наивно щемит в желании привлечь его к себе. Не от низменной похоти — от порыва унять его тревоги, стать ему столь нужной в это мгновение опорой…              — Что вас тревожит? — шепчет Люк высохшими совершенно губами. — Даже если чуть задержусь — без королевского племянника не начнут.              Эймонд сжимает губы, опустив взгляд.       — Вчера моего сына пытались убить вновь, — роняет он глухо, будто не своим голосом. — В моих собственных покоях.              Верно ли он услышал?!              — Как возможно…              — Если бы я знал, принц, то был бы не здесь, а собственной рукой истязал причастных, — Эймонд вскидывает голову с хищной резкостью, глядя ему ровно в лицо и присмиряя взглядом. — Весь яд достался вместо него моей служанке. Она жива и уже пришла в себя, но так и не сумела ответить, как именно могла его принять. Теперь на виду у всей столицы на турнире мне с сыном безопасней, чем в собственных покоях, — губы его кривятся в горькую усмешку за миг до того, как Эймонд отворачивается вновь и отступает на один неуверенный шаг. Его руки соединяются в беспокойном танце пальцев. — Теперь мне верят, но какой по сути в этом толк? Откуда ждать следующей подлости, если враг мой неуловим?..              Люк пристыженно глядит себе под ноги, ничего путного не имея сказать в ответ.              — Я обещал вам разузнать у слуг про день, когда в саду нашлись змеи, — давит он все же, — но боюсь, мне нечем помочь в вашей беде. Никто из них не сказал ничего толкового — даже увидев перед собой золотой дракон для развязывания языка.              — Слуг допрашивали этой ночью, — Эймонд качает головой, — сразу после того, как мой мейстер распознал яд. Никакого толку. Мне будто призраки мстят за преступленье, о котором мне неизвестно…              Голос его затухает, проглоченный одному ему известной мыслью, что ожесточает вдруг всю его фигуру, но ее он с Люком разделить не желает.              — Благодарю за время, что вы потратили на эту просьбу, принц, — лишь роняет он сухо, вновь обращаясь к Люку лицом. — Пусть вам будет известно, что больше в том нет нужды. Мой брат осведомлен обо всем и не считает больше это пустым порождением моего воображения, равно как и мой дед. Он теперь занят расследованием и не присоединится к нам на турнире. Рано или поздно дело будет улажено, я не сомневаюсь, и все виновные узнают темноту замковых подземелий и мастерство королевских палачей, — он вскидывает голову жестом невыносимо прекрасным, во всем естественно царственным, и серебро струится по острым плечам его камзола. — Я желаю удачи вашей руке с копьем на сегодняшнем турнире, принц. Вы проявили себя добрым рыцарем, отозвавшись на мою беду.              Люк может прямо сейчас поцеловать ему руку и попросить о чести нести его знак на турнире, отказ — самое страшное, что с ним может случиться. Представится ли иной шанс? Найдется ли у него и вовсе теперь достойный повод заговорить с принцем? Будет ли он сожалеть о проворной птицей упущенной из рук возможности?..              Люк лишь бессловесно наблюдает, как Эймонд покидает его шатер. Все, что ему остается от этого визита — расплывшийся по воздуху шлейф аромата, который во все эти дни в Королевской Гавани и так не оставлял его мыслей даже во сне.

***

      Рев зрительских скамей оглушает в первые секунды на ристалище — не такие громкие, какими они одарили первым выехавшего Джейса. Оно и понятно, наследником Харренхолла и первенцем возлюбленной народом принцессы Люк не родился, но и его они вовсе не обижают.              Он проезжает мимо балкона, отведенного для королевской семьи. Выше всех посажены король и королева, облаченная сегодня в пламенный атлас их драконьего знамени и подаренные морем жемчуга, рассыпанные по ее шее и волосам. По одну руку от них усажены принцесса Хелейна с леди Рейной и отец с матушкой, по другую — вдовствующая королева Алисента и (тоже вдовствующий, как уколом пустой ревности вспоминает Люк) принц Эймонд с сыном на коленях. Все остальные дети, кроме оставленной матушкой в замке Висеньи, тоже здесь — никто не может усидеть на месте, и они толпятся у балконного заграждения, невзирая на замечания старших, чтобы получше рассмотреть происходящее. Симеон прыгает на месте взбеленившимся зайцем, когда Люк машет ему рукой в латной перчатке, и что-то яростно шепчет младшему сыну короля, тыкая в брата пальцем, и даже спокойный обычно Родрик не может устоять на месте ровно. Ему уже как Джоффри настала пора идти в оруженосцы (только неясно покамест, к Люку ли или к Джейсу), и следующий их турнир он несомненно проведет в бегах по ристалищу, а не над ним с остальной семьей.              Принц Эймонд на Люка и не смотрит, и вверх по горлу вздымается непрошенная горечь. Он указывает на щиты того или иного рыцаря, что-то говоря сыну, и тот отвечает порой, вызывая отдающую печалью улыбку у слушающей его бабушки. Среди их пестроты Люк узнает черепаху Эстермонтов, синее поле с тремя бронзовыми пряжками Баклеров, висельника Трантов и ели с полумесяцем Феллов — все они вассалы юного лорда Штормовых земель и, должно быть, именно их и называет отцу малыш.              Люк опускает забрало, себя поймав на неуместной совершенно улыбке. Он сам несет сегодня в бой отцовский герб с начертанным поверх него матушкиным драконом, в отличие от выступающего лишь под знаменем Стронгов Джейса. С братом его не спутать уж хотя бы по значительной разнице в их росте (Джейса он в нем перегнал еще до того, как получил свои шпоры) и мало похожим доспехам, но он пожелал отличаться еще и так… и матушку тоже представить на турнире заодно с отцовским домом. Ему на миг прокрадывается в голову мысль спросить ее о знаке, раз ни у кого из свободных омег он его не взял. Чем же дурно? Он защитит ее честь, раз отец в этот раз не пожелал участвовать в турнире и по обыкновению яростно биться за нее, пока каждый противник не падет в грязь под мощью сира Костолома. Времени у Люка мало, им с Джейсом уже пора воспользоваться своим правом первыми выбрать противников, нужно решать…              — Люк! — голос Джейса заставляет его встрепенуться. — Ты что делаешь?              — Я?              — Ты! Попроси его знак, давай живо!              Люк вновь оборачивает горящее от смущения лицо к балкону, и в этот раз замечает перемену, какую заприметил, похоже, и брат. Из всей шеренги рыцарей Эймонд смотрит ровно на него.              Боги милостивые… не шутка ли?! Не издевка разыгравшегося после их встречи воображения? Люка тошнит от волнения, но все твердит ему о правоте брата, и он сам себя ни за что не простит, если и сейчас упустит свой бесценный шанс.              Он страшится дышать, подъезжая к все внимание устремившей на него с балкона семье. Не навлечет ли он на Эймонда беды, вопреки своему обещанию матушке? А как обратиться к нему, чтобы злые языки после не заговорили о нем дурно?              — Дядя, — решается он и тут же жалеет о выборе, осекаясь. Плохо это, не так! — Принц Эймонд, могу ли я… попросить о вашем знаке?              Люк смотрит с надеждой лишь на него, но слышит задорный смех королевы:              — Гляди-ка, братец, все же не даром я распорядилась заготовить венок и для тебя! Нашелся тот храбрец, что готов о нем попросить!              Люк ждет судьбы быть позорно отвергнутым, прилюдно поставленным на место, что не пристало ему донимать настырным вниманием вдовца старше себя, но Эймонд вместо того поднимается вдруг из кресла, усадив вместо себя сына. Алый венок кружится в его крохотных руках, будто игрушка, но Эйрис тут же отдает его отцу, стоит тому протянуть ладонь. Люк не верит происходящему и все глядит отчего-то на юного лорда, следящего за ними с особым вниманием и по-детски засунутым в рот большим пальцем.              — Я желаю вам удачи, принц, — роняет Эймонд тихо и сдержанно, водружая свой венок на вершину копья, — сразите своих противников в мою честь.              Люку хочется по битому стеклу к нему ползти, хочется глаз никогда не отрывать от него, взошедшего на свой пьедестал и как никогда прекрасного, когда глядит вот так, сверху вниз, хочется руки ему целовать, вдыхая аромат с запястий… Он лишь склоняет голову в покорном жесте и разворачивает коня, пряча от лишних глаз драконьим огнем горящие щеки. Ему теперь нельзя проиграть, ни за что нельзя.              Джейс нарочно отводит взгляд, когда Люк вновь встает подле него, но брата он знает достаточно хорошо, чтобы распознать в его лице задушенную усмешку.              — Ничего не говори, — шепчет он хрипло, умереть готовый от жуткого смущения, — слышишь?              Ждущий подле стойки с копьями Джоффри только глазеет то на Люка, то на балкон, без слов приоткрыв рот от изумления.              Еще один молодой рыцарь — Веларион, дальний родич королевы — подъезжает к балкону тут же вслед за ним, чтобы попросить о знаке ее саму, и нахальный жест Люка мигом забывается всеми, когда она исполняет его просьбу перед ничуть не возражающим королем. Отца и матушку тот изрядно веселит каким-то своим словом, а от собственных матери и младшего брата получает в ответ на сказанное два удивительно схожих недовольных взгляда.              Король объявляет турнир открытым, поднявшись из своего кресла и подсобив в том же королеве. Люку неловко видеть, как это ей тяжело, потому как виду она стоически старается не подать. Пустяк ли? Уж почти что готового к рождению человека носить под сердцем.              В его речах Люк разбирает что-то об именинах королевы и размере приза для победителя, в ее — что щедрый дар золотых драконов пополнится памятным подарком и от нее самой. Люк смотрит мимо них, на в холодном мраморе высеченный профиль безмолвного Эймонда. Плевал он на вес золота, что пророчат за победу — Люку бы его руку завоевать, и не важно ему совсем, в сколь трудном бою и против кого.              Люк и не вспомнит потом даже, как выбрал себе в противники молодого рыцаря Эстермонта, копьем стукнув о его щит. О чем думал и на что опирался? Ему бы быть помудрее — отец ведь его лет с восьми учил всем тонкостям, когда взял себе в оруженосцы в пару к Джейсу.              Люк, хоть и витал в облаках поначалу, собирает волю в кулак, прежде чем впервые сшибается с противником, и успевает нацелить копье ровно в цель. Тот не падает с коня, но могучий удар затупленного наконечника в щит откидывает его назад. Люк свое боевое преимущество отлично знает — рука у него крепка в отца. Они сходятся еще раз, и теперь Люк действует, как должно было сразу: всю силу вкладывает в удар по цветастому щиту, как следует прицелив копье в последний момент.              Рыцарь вылетает из седла под радостное улюлюканье толпы, а Люк ничего не в силах с собою поделать: он выглядывает в стороне от радостных родителей полюбившийся лик дяди. Эймонд не улыбается ему лукаво, не подскакивает от радости и не крутит волос в смущении, как юные омеги перед своими фаворитами, но что Люку с этого? Сердце рвется из груди и от его сдержанных аплодисментов и будто бы дернувшихся на миг ввысь уголков очерченных губ.              Джейс со своим противником управляется с первого раза, в отличие от брата расчетливо не глядя по сторонам в любовной рассеянности, и в реве аплодисментов Люк легко узнает свой крик, и радостный вопль Джоффри.              Они сходятся с еще несколькими противниками, всякий раз выходя победителями, и Люк от опьяняющей легкости в голове дразнит брата, копьем взмахивая у самого его щита с тремя полосами и тут же уводя его прочь, к щиту другого выбранного им противника. Матушка, он замечает, качает на них головой, но отец что-то говорит ей, тяжелую ладонь положив на плечо, и она не может удержать улыбки.              Принц Эйрис, Люк замечает, тоже внимательно следит за тем, кому достался знак его отца. В один миг он начинает капризничать от того, что Эймонд держит его за обе руки, пальцы не дозволяя больше сунуть в рот, и стоящая за ними служанка порывается было его забрать, но принц останавливает ее жестом, а внимание малыша вновь увлекает за собой алый венок на копье Люка.              Когда настает черед вновь найти противника, перед Люком оказывается чемпион королевы — молодой Веларион в богатых доспехах и шлеме, увенчанном позолоченным гребнем морского конька. Затупленный наконечник его копья стучит Люку по щиту, избирая принца себе в противники, и Люк снимается с места. Он краем глаза видит, как королева тянется и что-то говорит Эймонду через мужа. Они дружны, как Люк успел заметить, и он вовсе не удивится, если лишь для того и был выбран, чтобы позабавить этих двоих. Незнакомый ему рыцарь покамест держался весьма достойно, но кое-что в манере его боя Люк подметить успел.              Они разъезжаются к противоположным концам ристалища, Люк крепче сжимает копье в гудящей уже от ударов руке и пускает коня вперед. Барабан копыт, привычная музыка ветра, как вдруг… пронзительный крик из королевского балкона заставляет сердце оборваться.              Люк выворачивает шею в ту сторону, где ничего не разобрать в поднявшейся суматохе, но вместо того видит лишь небо. Боль настигает его с запозданием. Грохот собственных доспехов в ушах и вкус крови на языке — вот и все, что он ощущает сперва. Таково поражение, он знает.              Люк дергается, силясь подняться самостоятельно, силясь взглянуть, что же делается на балконе, и понять, кто и отчего там закричал столь страшно. Сердце больно бьется о ребра от пожирающего нутро страха. Матушка? Принц Эйрис?              Перед глазами у него вырастает вдруг напуганное лицо Джоффри, что вместе с парой слуг помогает ему подняться, и Люк плюет кровью из прокушенной по неосторожности щеки себе под ноги, прежде чем гавкнуть рваное:              — К-кто?..              — Он, конечно, — лепечет Джоффри, — ты ведь с коня упал…              — Кто кричал?!              Брат глупо моргает, прежде чем сообразить.              — Ее милость, — выдыхает он, — королева. У нее там началось…              Люк отворачивается от него, невзирая на боль, и срывает шлем с головы. Там фрейлины и гвардейцы выводят нетвердо ступающую королеву с балкона, и без прикрывающей уши стали Люк разбирает ее последние вымученные слова:              — Ужели тебе не подождать было еще хоть час?..              Король уходит следом, махнув им продолжать, и так же наблюдавший за ними рыцарь Веларион почтительно кивает Люку, прежде чем двинуться за следующим своим противником. Для Люка все на сегодня кончено.              На балконе принц Эймонд что-то говорит спрятавшему лицо у него на груди сыну, неловко поглаживая его по кудрявой голове нервной рукой. Его хватает еще на мгновение, но вот и сам он тоже поднимается с места, желая покинуть турнир. Не то озаботиться состоянием королевы, не то успокоить напуганного ребенка в уединении, не то сбежать от позора, который проигрышем своим принес ему племянник…              Люк глядит глупо на единственную сопровождающую их сегодня служанку, которая подбирает за принцем его драгоценную игрушку дракона, и страшная догадка вдруг разрядом молнии прошивает все его тело от груди. Может ли быть?!              — Принц Эймонд! — выкрикивает он от отчаяния, в сковывающих движение доспехах прорываясь через людей снаружи и отмахиваясь от лепечущих про мейстера слуг, пока тот не скроется от него. — Постойте!              Эймонд оглядывается на него удивленно, и Люк думает самым краем мысли, что, должно быть, он не слишком то рад тому, кто принес его имени постыдное поражение за шаг до победы… Раздумье это он душит в зародыше, схватившись за нечто, что кажется ему куда важнее.              — Ваша служанка, — выпаливает он первым делом, оказавшись перед средоточием всех своих страстей и желаний. — Та, что была отравлена…              — Тише, — шипит на него Эймонд, и передает сына служанке, кивая ей на двух ждущих их гвардейцев. Люка он вдруг дергает чуть ближе к себе за латный нарукавник, стоит девушке отойти, и рявкает шепотом: — Говорите же!              Они оказываются заслонены от чужих глаз пологом чьего-то шатра. Лишь сам Люк и Эймонд в вызванной начавшимися родами королевы суматохе. Ну ничего, у Люка есть меч… и готовность сколько угодно крови пролить, если вдруг встанет нужда защищать своего избранника.              — Ваша отравленная служанка, — повторяет Люк шепотом, — это ведь у нее есть манера грызть ногти?              — Ужасная привычка, — отзывается Эймонд голосом, переполненным непонимания, — но сколько я ее ни одергиваю — все бестолку…              — А у принца Эйриса наверняка вылезли еще не все зубы. По сестре знаю: она все, что ей только попадалось на глаза, тянула в рот, лишь бы унять зуд, а он весь турнир пытался сосать пальцы…              — К чему вы клоните? — перебивает его Эймонд. — Да, еще пары зубов ему недостает, но что с того?              — Яд не в еде и не в питье, я смею полагать, — покорно выдыхает Люк, страшась собственных слов, — пусть ваш мейстер хорошенько проверит все игрушки принца.