Увядающая лилия.

      В окна били десятки ярких лучей. Как же не повезло, что супружеские покои находились на солнечной стороне. Хотя... Солнце не ведало в себе ничего плохого.       Огретое щедрыми поцелуями лицо ощущается очень приятно. Чересчур приятно. Руи нежничает и аккуратничает... Когда он стал таким?       Вот губы по наваждению проскальзывают по чужой верхней усте, прежде чем коснуться кончика носа, по следующей опорной точке — лбу.       Я невольно замечал, что сбросил какой-то процент от своего целевого веса пока болел. Но муж от этого меня меньше любить не стал, значит, все хорошо, так?       Его рука в моей, и для нас сейчас не существует никого.       Мы так сильно любим друг друга, так сильно обожаем. Эта любовь безусловна, она нерушима. У меня никогда не было в нем сомнений, и, мое доверие сейчас полностью оправдывалось: я остался жив; он вовремя приехал домой. Руи спас меня, потому что одно его присутствие было самым сильным лекарством, он грубо оттянул меня от порога смерти, за что я всю жизнь буду ему благодарен.       Глаза скользят по его профилю, невольно засматриваясь на его пленительную красоту. Как глупые дети, мы улыбаемся друг другу, пока я нежно провожу двумя пальцами по тонкой скуле. Он тоже довольно похудел от стресса... Как глупо, я сам заболел, сам осунулся и его за собой потянул. — И в болезни, и в здравии, помнишь? — он словно мысли мои чувствует. — Не думай обо мне, нам надо тебя откормить. — Я тебе не барашек на заклание! — не удержавшись, я, пытался сохранить гордость, сказать это более чем серьезно, провалился в своей цели, засмеялся, и он вслед за мной. Мы начали игриво бороться за право на лидерство, но, это было нечестно, хочу я вам отметить. Силы ко мне возвращались, но это было губительно медленно. Он же здоров и полон энергии... Плюс ему за то, что поддавался.       Исход этой схватки был предрешен, когда он прижал меня к подушкам.       Теперь он тянулся за вознаграждением, а я, притворно надув губы, отвернулся. Ну уж нет, Руи, я не готов простить тебе этот просчет. — Я люблю тебя, Цукаса, — слышится мягкий, такой аккуратный голос на ухо, и я таю, как масло на июльском солнце. Поворачивая обратно свою тяжелую голову, на своих вечно нецелованных устах я уже могу почувствовать его губы. Его невозможно любимые и нежные губы. Обменявшись парой легких и воздушных поцелуев, я закинул руки ему за шею. — Я тоже тебя люблю, невозможно сильно люблю, Руи, — в вазе на тумбочки распускались лилии, пока я сгорал от своей любви.