Атцахлин

      — Наш самолет готовится к посадке в аэропорту острова Атцахлин, — раздался механический голос капитана воздушного судна.       Вместо земли — бескрайний океан. Посреди него — оскаленная туша. Десять миллиардов лет назад из недр Земли изверглись тонны раскаленной магмы, думал Наруто. Десять миллиардов лет ее обтачивали ветра, истощали ледники и вылизывали волны. А теперь, взбухая над толщей воды, здесь гноился шрам исполинского острова.       Мне так больно — из моей боли можно воздвигнуть целый остров, думал Наруто.       Атцахлин — огромный, окаменелый сонм хребтов — вгрызался в небо обледенелыми глыбами гор, вылизывал вулканическим песком безжизненные серые бока и простирался на полсвета с севера на юг. Дремал, окруженный проливами и синими сопками, истерзанный тонкими лентами серебристых рек и озер, и над его непокоренной мощью бился в утесы страшный девятый вал.       Боль, белая, гудящая, вонзилась в тело. Наруто, стараясь отвлечься, внимательнее вгляделся в сощуренный зазор иллюминатора, разминая окаменевшие от длительного полета плечи.       Голубые склоны острова, чьи рубежи обнимал густой молочный туман, тонули в море. Белые точки айсбергов одинокими форпостами огибали берега пролива. Древняя земля, мерзлая, покрытая ледяной коркой, спала, укутанная медно-рыжими марями густых лесов, и лишь подтаявшими пятнами кратеров намекала, что ее силы еще не иссякли.       Остров живо напомнил давно прочитанную легенду о моряке, повстречавшего в море черного исполина с горящими глазницами, а после сгинувшего в толще темных вод.       — Температура за бортом минус девять градусов Цельсия. Местное время девять часов тридцать минут. Просьба на время посадки пристегнуть ремни и отключить все электронные приборы…       Солнце лизнуло металлический бок грузной махины. Самолет лениво наклонил крыло, направляясь к воздушно-посадочной полосе. Наруто потянулся, хрустнув шейными позвонками. Затекшие мышцы протестующе заныли: девять часов полета превратили спину в монолитную глыбу; поясницу терзали клинья боли, словно под кожу загнали каменное крошево.       Пассажиры, разбуженные голосом пилота, сонно моргали и озирались по сторонам. Защелкали ремни безопасности, захлопали створки иллюминаторов, зашуршали плотные зимние куртки. К барабанным перепонкам, медленно набирая обороты, подступал знакомый давящий гул.       — …про тайфун, — как сквозь подушку услышал Наруто ровный прохладный голос. — Снег будет мокрым. Не удержимся — все, пиздец.       Наруто невольно обернулся и попал под ястребиный прицел темных глаз. Равнодушная усталость, приутихшая от мерного гула турбин, растворилась: под сердце впилась игла узнавания, словно мимо пронесся призрак из прошлого, и, так и не позволив разглядеть себя поближе, развеялся.       Наруто моргнул, стряхивая необъяснимое дежавю, неожиданно всплывшее из глубин разбуженной памяти, и пригляделся. Очень странно. Он точно впервые видел этого парня в соседнем ряду кресел, почему показалось, будто он ему знаком?.. Чушь какая.       — Не знаю, — задумчиво отозвался его собеседник. — По другим прогнозам тайфун придет только через неделю. Здесь, повыше в горах, снег такой, что…       Наруто отвернулся, потеряв интерес к чужому разговору. Очевидно, лыжники или сноубордисты. Атцахлин, беспощадное северное чудовище, зазывал в свои белые объятия многих жаждущих адреналина спортсменов и авантюристов.       Каменные хребты, поднятые над заснеженными равнинами острова, влекли безжалостной красотой — горы неудержимо притягивали тех, кто хотел стать частью величественно-безмолвного мира. Наруто тоже относил себя к их числу.       Опьяняющий запах свободы, что вышибал воздух из легких, встречался у самого края неба под ослепительно белым диском солнца, над горящими алмазной крошкой пухлыми сугробами и необъятным миром за обманчиво хрупкой доской борда, — стал для Наруто и средоточием жизненных сил, и проклятием одновременно.       Мечта — код в его клетках, генах, записанный кем-то на подкорке еще, кажется, до самого сотворения мира, — путалась пронизывающим ветром в волосах, леденила обветренные щеки, ласково шептала — подними голову, Наруто, там впереди — тысячи непокоренных вершин. И звала, влекла за собой: выше, дальше…       Наруто не сопротивлялся. Улыбался горному ветру, тянулся к морозному солнцу и шел вперед, послушно подхватив свой борд и сглатывая горькое чувство утраты, подкатывающее к горлу каждый раз, стоило вспомнить, где размечен тот самый поворотный нулевой километр — начало отсчета его пути.       Разметило его еще в детстве: когда Наруто был ребенком, его отец безвозвратно сгинул в горах Атцахлина.       О нем почти не осталось воспоминаний. Всплывало порой одно нечеткое, словно эхо давно откружившей метели, — как взбирался на стул и глядел в окно: за куцым садиком, бесконечно длинными каменными ступенями, сбегавшими к воде, за припудренной мимозой скамейкой простиралось свинцовое неподвижное полотно с крохотными, будто игрушечными корабликами, нанизанными на нитку горизонта.       — Это море, — объясняла Цунаде, старая подруга крестного Джирайи, рисуя волнистую линию на стекле. — Видишь море, Наруто? Твой папа там, за морем. Скоро он приедет и что-нибудь тебе привезет.       — Он приплывет по этому морю? — спрашивал Наруто.       — Нет. Он прилетит самолетом. Из места, где очень-очень холодно и высокие горы.       Палец Цунаде чиркал вверх — к седым нависающим тучам. Наруто припадал к стеклу в надежде разбудить в себе некую потустороннюю силу, способную притянуть целый самолет — прямо сюда, под рваные огрызки облаков. Но дни тянулись друг за другом безнадежно одинаковые, небо оставалось пустым, а отец не появлялся.       Он ждал и ждал, пока Цунаде, однажды застав его у окна, не сказала горько:       — Не жди его больше, Наруто.       Как-то ему объяснили, что отец больше не прилетит, — как именно, Наруто тоже не помнил.       Но пока тягостное недетское желание дождаться не обратилось в пустоту, прошло немало времени. Каждую ночь Наруто ложился спать в оглушающей тьме и бездонности, сквозь которую сыпались, как пушистый снег с веток, яркие соленые звезды.       Атцахлин представлялся ему вмороженным в море куском обугленной плоти, который оторвали от тела великана и вышвырнули за край земли. Позже Наруто увидел остров на фото и понял, что оказался недалек от правды. Атцахлин напоминал огромный заснеженный рубец на гладкой коже океана, покрытый струпьями гор и изрезанный мокрыми ранами рек.       Наруто мечталось, отправься он за отцом на остров, — обязательно его отыскал бы. Снилось: как задыхаясь, бежит, проваливаясь в снег по самое горло, режет руки об острые края замерзшей воды, оставляя дорожки алых следов, зовет отца — и душила паника, и скалил зубы первобытный ужас, и страх потери раз за разом накатывал немыми волнами.       Наруто просыпался среди ночи после отчаянной борьбы между выдумкой и реальностью, и чувствовал — он теряет память, перед ним распахивается непроходимая пропасть, а он — от бессилия — бросается в нее вновь и вновь. Терзающие кошмары отступали только к утру, расправляя обугленные ветви деревьев и стряхивая с себя снежную кружевную россыпь.       Тогда и решил: хочу как отец.       Наруто долго перебирал ссылки в поисках подходящих для себя школ сноубординга и горнолыжных баз, искал трассы. Первую свою доску на особенно тяжелом спуске разнес в щепки, вторую — неудачно приземлившись, разломил надвое. Скупал инвентарь, терял его, изнашивал. Пробовал, снова пробовал. Расшибал руки, ноги, получал растяжения, переломы, вывихи. Месяцами лежал в больницах, перебинтованный с головы до ног, отчего вызывал у Цунаде приступы отчаяния вперемешку с решимостью во что бы то ни стало заставить Наруто покончить с опасным увлечением.       Запреты сыпались на голову один за другим; он часами выслушивал ее бурные нравоучения, переходящие в скандалы и сцены тихой злости.       — Я все равно это сделаю, — заявлял Наруто из раза в раз. — Ори, не ори — я все равно это сделаю.       Цунаде однажды смирилась:       — Черт с тобой. — Она безнадежно махнула рукой. — Исполнится восемнадцать — делай, как знаешь. Хочешь свернуть себе шею — вперед.       И чем дальше Наруто заходил, тем яснее рос перед ним исполинский силуэт Атцахлина. Жуткий, неумолимый, не прощающий ни единой ошибки, но обещающий вечную славу тем, кто его покорит. Хитрые, сбивающие с толку трассы его вершин извивались, словно взбесившиеся змеи, а слепые стометровые пролеты обещали страшную смерть, стоило только отклониться хотя бы на два градуса.       Атцахлин, словно прожорливый зверь, готовый заглотить любую добычу, забирал своих жертв, широко раскрывая безгубую пасть.       Шасси чиркнули по взлетно-посадочной полосе, и Наруто выплюнуло вместе с толпой пассажиров прочь из нагретого сонным человеческим теплом брюха самолета.       Остров врезался в глаза с первых же секунд — ослепил северным солнцем и белизной снега. Вокруг аэропорта бугрились холмообразные дюны, укрытые ледяными шапками; горы с трудом угадывались — их плотно скрывал туман. Наруто вдохнул полной грудью и закашлялся. Мороз впился в легкие колючим ворсом.       У ленты багажа Наруто вынул из кармана телефон и быстро пролистнул уведомления, набежавшие за девять часов полета. Отправил тетке сообщение, что приземлился, набрал номер горнолыжной базы. Участливый женский голосок тут же ответил:       — Да-да, трансфер уже ждет вас за воротами аэропорта.       Машину долго искать не пришлось. Темно-зеленый микроавтобус блестел изумрудным отполированным панцирем недалеко от стоянки, а рядом с ним, щурясь от солнца, курил водитель в дутом жилете, чем-то напоминающем спецовку.       — На базу? — вместо приветствия сказал он и щелчком выбросил окурок в сугроб. Не глядя на доску за спиной Наруто и тяжелые сумки-рюкзаки, набитые вещами и инвентарем, открыл багажник. — Сюда сбрасывай. Сейчас еще пару человек заберем и поедем. Ехать два с половиной часа, если нужна вода — вон магазин. По дороге останавливаться негде будет. — Он неожиданно улыбнулся, подав Наруто руку. — Я помощник инструктора…       Наруто видел, как шевелятся губы водителя, но имени не расслышал: за спиной невовремя взвизгнула сигнализация и раздался разноголосый мат — кто-то явно не мог разъехаться. Как он сказал? Котецу?..       — Наруто Узумаки. — Наруто неловко подал ладонь в ответ, едва не уронив рюкзак, соскользнувший с плеча. Переспрашивать имя он не решился.       — Ну, с приездом, Наруто.       От водителя веяло чем-то простым, понятным, присущим людям, выросшим вдали от шумных мегаполисов. Наруто перевел дыхание. Поездка за несколько тысяч километров от дома вызывала неуютное волнение, и тем приятнее было осознать, что люди здесь приветливее, чем он представлял.       Не зная, чем заполнить возникшую паузу, Наруто, стараясь походить на опытного спортсмена, небрежно задал самый удачный, по его мнению, вопрос:       — У вас все помощники инструкторов народ на базу возят?       — Нет, — удивленно пожал плечами водитель. — Иногда на трансфере помогаем… помогаю. Вон, остальные идут, кажется.       Он сощурился, глядя в сторону аэропорта, и выражение его лица приобрело сходство с довольным, нализавшимся сметаны котом.       Наруто, замешкавшись, поспешил сложить вещи в багажник, пока его не забили под завязку остальные. Перспектива трястись два часа с тяжелой сумкой на коленях, и так изрядно затекших, заманчивой не выглядела.       К микроавтобусу подошли трое. Из-за их спин торчали сноуборды, руки оттягивали крупные спортивные сумки. Наруто с удивлением опознал среди них парня из самолета, мимолетная встреча взглядами с которым вызвала неясное чувство — не то узнавания, не то фантомной тревоги, томительно сдавившей грудь.       Парень тоже его заметил. Посмотрел до странного пристально, и Наруто инстинктивно посторонился — было в нём что-то опасно-неопределимое, невольно пробиравшее короткой дрожью. Он оценивающе оглядел Наруто сверху вниз и недобро усмехнулся. Наруто едва не вспыхнул, но положение спас водитель — представился всем троим и попросил поторапливаться.       — Учиха Саске, — отчетливо услышал Наруто имя незнакомца, забираясь на пассажирское сидение.       Остальные показались ему куда дружелюбнее. Сай, молчаливый и странно бледный парень, скользнул по Наруто заинтересованным взглядом, который при большой фантазии можно было бы назвать приветливым, и Сакура, единственная среди них девушка, — поправила выбившиеся из-под шапки светло-розовые волосы и тепло улыбнулась в зеркало заднего вида, встретившись с Наруто глазами в его отражении.       — В первый раз здесь? — поинтересовался водитель, стоило им выехать со стоянки аэропорта на трассу. — Сейчас солнце жарит, а завтра в горах будет мороз — готовьтесь к езде по фирну, если опыта хватает. Еще тайфун этот, говорят, движется, дери его черти…       — Нет, не в первый, — ответил Наруто.       За окном замелькали смазанные пейзажи: чернеющие у обочины сосны и ели, красное-рыжие, еще не полностью потерявшие листву березы и огромное блюдце океана с белой каемкой сливочных айсбергов, рассыпанных причудливым узором на вытканном льдами левобережье. Случайно поймал в зеркале сумрачный взгляд этого Саске и, не выдержав, отвернулся.       — К нам нередко возвращаются, — протянул водитель, закуривая сигарету. — Не против? Знаю, весь салон уже воняет, а я курить хочу, как собака…       Наруто заметил, как Сакура картинно наморщила носик, и уже собирался попросить затушить сигарету, как его опередили:       — Кури, — равнодушно бросил Саске.       От его голоса отчетливо сквозило холодом. Наруто неприязненно повел плечом. Спорить не хотелось: воздух от его слов резко потяжелел, и к навалившейся за долгий полет усталости прибавилось напряжение, исходившее от этого Саске осязаемыми волнами.       Наруто подобных людей записывал в категорию «желательно не связываться». Похожим флером разило из неблагополучных районов — от каждой тени, что могла дохнуть перегаром или сигаретным дымом в спину, облаченную в ярко-оранжевую куртку, а потом плюнуть вслед брезгливое «педик».       Наруто бегло просканировал Саске в доступный для глаз ломтик зеркала. Нет, вряд ли он из этих — опаленные чернотой пряди по обеим сторонам лица спадали до самого подбородка, а на затылке вовсе торчали под прямым углом. Такие прически дворовая гопота не делает. Взгляд царапнули правильные, словно старательно выточенные скульптором черты, и Наруто поспешил опустить глаза ниже — к расстегнутому воротнику темно-синей сноубордической куртки, откуда выглядывала серебристая молния флисовой толстовки с логотипом недешевого спортивного бренда. Нет, точно не из этих.       Водитель закурил. Наруто повел носом, ощутив горьковатый привкус дыма, и снова отвлекся на мелькающий за окном пейзаж. Атцахлин пах для него потерей, полынью, хвоей, морем и кроваво-алыми бусинами клюквы — никакими сигаретами не перебьешь. Мысли потекли медленно, вяло, убаюканные шумом двигателя. Вспомнилось, как, будучи ребенком, прилетел на остров вместе с Цунаде и крестным к месту гибели отца — многим позже после известия о трагедии. Прославленный спортсмен, многократный чемпион мира, призер многодневных лыжных гонок, «Желтая Молния» скиатлона — с этой стороной жизни отца пришлось знакомиться уже после его смерти.       Его имя, навсегда вписанное в историю спорта, неотрывно было связано с островом, и горький вкус холодного океана вкупе с теплотой влажного распадка впечатался Наруто в мозг ещё с тех пор. Атцахлин превратился для него в запах старой кожаной обивки машины, спешащей по побережью до горнолыжной станции, в запах двигателя улетающего прочь поисково-спасательного вертолета. Стал сонным ароматом багульника у подножия голубых сопок, терпким — задымленного леса; обратился духом мокрого, прелого мха, осел на языке металлическим привкусом…       — Ага, — водитель заметно расслабился. — А то встречаются такие — не курят, не пьют, все из себя правильные такие, а на деле… Правильно говорят — если человек не курит и не пьет — значит, та еще сука. Проще надо быть, проще.       Водитель оказался своеобразным, но простым собеседником — всю дорогу травил байки о горнолыжной базе, рассказывал о несчастных случаях на склонах со странной жестокой небрежностью, сдабривая скачущий, как американские горки, монолог специфическим юмором, но, в целом, обладал приятным качеством, которым владели далеко не все люди — умел разговорить любого так, что все, кто сидел в машине, включая этого Саске, расслабились и увлеклись его рассказами.       — У нас трасса есть, мы ее «Девятихвостым» называем, — пожевывая фильтр сигареты, рассказывал он. — Ну, вы о ней слышали… Официальное название «Лисья тропа». На деле же там часть трассы имеет очень злой уклон. Она узкая, как жопа девственницы, и вся в зубодробильных кочках. Так парень один в прошлом году гнал по ней, чуть-чуть отклонился от траектории… В сетку летел, руками-ногами пытался за воздух зацепиться. Так его при падении буквально как книгу развернуло — селезенку разорвало… Там все смешалось: голова, лыжи, палки. — Он задумчиво выпустил дым. — А он, парень этот, между прочим, был седьмым в мире в скоростном спуске. И это только часть трассы. Остальное там не лучше.       — Ужас, — выдохнула Сакура, прижав ладони ко рту. — Не спасли?       — Нет, — покачал головой водитель. — Врачи сначала пятьдесят на пятьдесят давали прогнозы, в итоге не выкарабкался. Мистика. Наш инструктор говорит: это подношение Девятихвостому… У нас тут примета лет пятнадцать как прижилась — если кто погибнет на этой трассе, то на остальных почти весь год без травм. Жестоко, ну а что поделать?..       — Что еще на этой трассе? — оборвал его Саске.       — Если проходишь тот участок — дальше полет минимум от шестидесяти метров в собранной стойке. Жестко приземляешься, и у тебя около двух секунд, чтобы собраться перед дикой каруселью поворотов. Там вся остальная часть трассы просто хочет твоей смерти. — Водитель покачал головой и тут же замер, нахмурившись. — Это еще что за хрень?..       Он задумчиво наклонил голову, не то вслушиваясь, не то вглядываясь куда-то вправо, под руль.       «Хренью» на поверку оказалось чуть приспустившееся в дороге колесо. Водитель, притормозив у обочины, задумчиво постучал мыском ботинка по тугой резине шины, снова закурил и выдал, что на горнолыжную базу в таком виде не стоит даже пытаться въехать.       — Склон льдистый, скошенный. Забуксуем, — пояснил он. Пришлось свернуть в сторону ближайшего населенного пункта в поисках шиномонтажки.       — Неудачный день завтра у Овнов, — разочарованно вздохнула Сакура, аккуратными пальчиками разглаживая смятую, оставленную кем-то возле автомата с кофе газету. Наруто осторожно опустился рядом с ней на старый диван, остро пахнущий машинным маслом и жженой резиной. В прохладном помещении столовой в автомобильной мастерской они оказались вдвоем.       Остальные объяснялись с монтировщиками в соседнем зале — их голоса едва ли были слышны сквозь визг станков.       — А ты кто по знаку зодиака? — спросила Сакура.       — Весы, — на автомате ответил Наруто.       — У тебя… — Сакура сосредоточенно вгляделась в текст. Наруто проследил, как она прикусила нижнюю губу — бархатно-розовую, точно кукольную, отчего на ней появилась тонкая алая полоска. — У тебя завтра сложный день. Будешь выдавать желаемое за действительное. А еще важно не принимать решений сгоряча.       Она очаровательно улыбнулась и наклонила голову вбок. Невесомые прядки выкрашенных в легкомысленный жвачно-малиновый оттенок волос мягким водопадом скользнули по коже ее шеи.       — Я в эти гороскопы не верю. Хочешь кофе? — смутившись, спросил ее Наруто и, не дожидаясь ответа, пошел к автомату.       Тонкий бумажный стаканчик обжег подушечки пальцев — Наруто протянул его Сакуре, глядя, как горячий пар сахарной ватой медленно растворяется в морозном воздухе. Приторный, искусственный запах напитка ударил в ноздри, и Наруто виновато поморщился.       Сакура подняла взгляд, вновь улыбнулась и уже было протянула руку, как дверь в столовую надсадно скрипнула — в помещение резко дохнуло свежим уличным ветром, и сладкая дымка аромата, вздрогнув, растаяла.       — Саске, хочешь гороскоп прочту? — Сакура, взметнув распахнутый взгляд на вошедшего к ним Саске, вновь раскрыла газету. — У Львов завтра есть все шансы раз и навсегда понять, кто их настоящая любовь…       — Хуебовь, — грубо отозвался Саске. — Садитесь в машину, сейчас поедем. — И вышел из комнаты, наглухо захлопнув за собой дверь.       Сакура обиженно поджала губы, отбросила гороскоп в сторону, поднялась с дивана и ушла вслед за ним, так и забыв про кофе. Наруто разочарованно вздохнул, взглянул на стаканчик и вылил его содержимое в мусорную контейнер, сминая пальцами еще теплый сырой картон.

***

      Деревья на горнолыжной базе росли густым пологом, стояли обнаженные, обугленно-черные, отороченные неяркой снежной опушкой, казавшейся густо-синей под холодным куполом темнеющего неба. Ломкие изящные ветви мерзли, тихо покачивались на ветру, увешанные раскрасневшимися кистями рябины в ледяной хрустальной крошке.                   Серебристая поземка кружилась между увесистых еловых лап, плела белоснежно-седые косы, уносилась к лыжне и взлетала с отвесной скалы, подхваченная ветром.       Коттеджный парк у базы, окруженный глухим лесом напомнил Наруто пряничные домики на новогодних открытках. Бревенчатая кладка двухэтажных стен венчалась бордовыми пологими крышами и каминными трубами, а широкие окна, занавешенные светлыми шторами, рисовали инеем ледяные узоры на стекле.       Наруто распахнул дверь своего коттеджа, впуская в коридор белые клубы пара, и с облегчением расстегнул молнию плотной оранжево-черной куртки. С глухим стуком рухнул на пол ворох рюкзаков и сумок. Доску Наруто аккуратно прислонил к стене, бегло проверив, нет ли сколов или трещин. Щелкнул выключателем. С потолка в центре комнаты приветливо пролился желтый рассеянный свет, и Наруто с интересом огляделся.       Из уютного, обитого деревом широкого коридора виднелась кухня-гостиная с кремовыми занавесками и небольшим современным камином, где за черным стеклом тлели электрические угли. Слева была дверь в ванную, а справа — в спальню.       Наруто прислонился плечом к стене и утомленно выдохнул.       Только сейчас, зайдя за порог, он смог прочувствовать накопленную за этот бесконечно длинный день усталость — опустились плечи, заломило все тело. Сказались многочасовой перелет и долгая езда в машине. Мышцы болезненно ныли, словно туго натянутая тетива. Наруто кое-как добрался до спальни, сбросив куртку где-то по пути, и обессиленно упал на кровать.       Со двора в обитые пахучей сосной стены постукивал мороз, а в окнах мелькали неясные человеческие силуэты; доносился смутный гул пестрого живого моря и ветра, раскачивающего обледенелый абажур деревьев. Наруто прикрыл глаза буквально на секунду и не заметил, как провалился в сон.       Словно сквозь пелену он видел, будто бы куда-то идет, а бесконечная зима все длится и длится. Кожу пощипывал холод, вокруг сверкали ледяные капли на голых деревьях, под ногами крутились снежные вьюны и хрустели, оседая, сугробы. Он шел и шел, а с неба падал снег крупными безнадежными хлопьями, падал сквозь оцепеневшие ладони, а лысые ветви ломались от тяжести белых шапок.       Вдали виднелся тонкий молодой лед. Наруто то отдалялся, то вновь приближался к нему и нерешительно дотрагивался ладонью: лед хрустел, таял, ломался, щерился и обнажал под собой ужасающих размеров бездну — пустую голодную глотку, будто пасть огромного зверя с клыками-айсбергами. Она казалась Наруто пугающей и знакомой одновременно, словно он уже видел ее — эту острую черноту, из глубины которой лилось что-то узнаваемое, близкое, подбираясь к самому сердцу. Наруто терялся в ней, путался, силился рассмотреть, звал кого-то по имени и знал: все его существо заключалось в ней, на ней и заканчивалось. Но лед снова смерзался — и Наруто терял ощущение опоры, проваливаясь в глубины беспокойного сна.       Его разбудил громкий настойчивый стук. Наруто открыл глаза. К окну припала ночь: над огромной горой в белоснежной глазури неполным ломтем светила желтая луна, с улицы глухо доносились звуки визгливой музыки.       Наруто нехотя встал с постели, неровным шагом достиг коридора, с трудом справился с замком и, впустив в тепло морозный воздух, увидел за ней одного из своих новых знакомых — Сая.       — Я тебя разбудил? — спросил он, глядя на него странно-спокойно. Теплый свет висящего над дверью фонаря превращал его силуэт в нечеткую смазанную картинку, придавая Саю странное сходство со старым негативом, и Наруто тряхнул головой. — Извини, что беспокою. Мы не можем найти паспорт Сакуры. Она сказала, что бросила его в карман рюкзака, когда мы садились в машину, но, возможно, он к тебе попал. Можешь посмотреть?       — Без проблем, — сонно ответил Наруто, взлохматив затылок и окинув взглядом свои сумки.       — Завтра идешь катать? — поинтересовался Сай.       — Да, наверное, — неопределенно отозвался Наруто, поочередно расстегивая молнии на многочисленных карманах рюкзака. — Действительно, ко мне попал. Держи.— Он протянул Саю небольшую книжицу в нежно-розовой обложке с по-девичьи непосредственным позолоченным бантиком посередине. Случайно зацепил пальцем страницы и с удивлением и легкой досадой уставился в текст на одной из них. — Она замужем, что ли?       — Да, — Сай как-то неестественно улыбнулся, забирая паспорт. — За Саске. Спасибо. — Он махнул рукой на прощание и развернулся, собираясь уходить. — Приходи завтра катать, если надумаешь. Увидимся.       С этими словами Сай направился по усыпанной снегом дороге вдоль выстроенных в идеально ровную линию коттеджей и вскоре пропал из виду, теряясь в иссиня-черном ночном сумраке. Наруто широко зевнул, проводив его глазами, и захлопнул дверь.       По пути в спальню поймал взглядом отражение в круглом зеркале перед входом в кухню-гостиную. Потер усталые веки, запустил пятерню в светлый непослушный вихор, пытаясь его пригладить, и нахмурился, припоминая сон — какой-то лес, пустая дыра подо льдом… Наруто покачал головой. Какой бред только не приснится после долгого перелета.