Чистый лист для наших чувств

      — …это было ожидаемо. После смерти принца Кворена Триархия слишком быстро переменилась, забыв об их союзе. Я даже не удивлена, что его дочь так быстро разорвала с ними договор и начала заново собирать флот. В отличии от отца она, видимо, понимает, что разумнее противостоять Трем Дочерям, чем поддерживать их, — потерев глаза сказала Алисента. Стояла та у большого длинного стола, по правую руку от королевы.       — Алиандра Мартелл хоть и молода, но умна и более изворотлива, как можно понять. Принцессу абсолютно не радует перспектива набегов на берега Дорна, она ясно дала это понять, — Деймон только сцепил руки за спиной и прошелся взглядом по зале. Радовало, что его вновь назначили мастером над шептунами. Он слегка улыбнулся.       — Триархия и пираты, как говорилось в письме, вновь стали наступать более уверенно, а крупные галеры, коих у Мартеллов было достаточно, сейчас находятся под вражеским командованием после разрыва старой договоренности Кворена. Его смерть дала этим разбойникам сигнал, что теперь Дорном руководит неопытный новый человек, и поэтому они так легко стали наступать на своих уже бывших союзников, как последние подлецы, — продолжила мысль дяди Рейнира. Сжав руками края стола, она подошла ближе и провела пальцами, очерчивая, по архипелагу на карте. — Новый дорнийский флот слишком невелик, пока что, и смотря на то, как Алиандра просит переговоры о материальной помощи в нарастающем конфликте, я думаю, мы должны как-то повлиять на эту ситуацию.       — Моя королева, еще совсем недавно пришла весть о том, что на побережье острова Эстермонт прошел ряд разграблений и убийств. Лорд Эстермонт передает, что на прибывших кораблях были вывешаны флаги Триархии, — объявил Джекейрис, передав матери письмо лорда. Та бегло пробежалась глазами по строчкам, отложив в сторону бумагу. — Что нам следует делать в таком случае?       Женщина погладила свой слегка округлый и подрастающий живот, думая.       — Мы можем вновь задействовать Корлиса Велариона и его силы. Нет сомнений в том, что он согласится, — предложил Тиланд Ланнистер.       — Не думаю, что лорд Корлис сейчас способен принимать решения. Горячка затмевает ему разум, на данный момент Дрифтмарком заправляет вместо него принцесса Рейнис. Мы не можем слишком сильно расчитывать на их помощь, пока лорда не отпустит болезнь, — Алисента слегка поджала губы и метнула взгляд на Деймона. Тот только отвел глаза, закусив щеку.       — Не стоит слишком сильно спешить с помощью. Нужно для начала выяснить и увидеть всю ситуацию прежде, чем делать что-либо. Принцесса Алиандра предлагает переговоры — это разъяснит нам многое, — предложил Джейс, подойдя к матери ближе.       — Обмениваться воронами медлительно, насколько бы быстрыми они не были, — подметил Тиланд.       — Кто-то из нас может отправиться на драконе, — вдруг предложил Люцерис, до этого молчавший всё обсуждение. Рейнира нахмурила брови и покрутила кольцо на пальце.       — Это в действительности лучший из вариантов, как я думаю. В такой способ можно за несколько дней выяснить все детали. Моя королева? — поддержал младшего юношу Эйгон и заискивающе улыбнулся жене.       — Хорошо. Драконом и вправду будет лучше. Было бы прекрасно отправить Мелеис, но принцесса Рейнис говорила о том, что та уже не так быстра, да и сама она сейчас не может покинуть Дрифтмарк, — размышляла вслух королева. — Перед полетом нужно будет заранее отправить ворона, чтобы не пугались дракона.       Общими усилиями и раздумьями они решили отправить в Дорн Эймонда на Вхагар. Джейс на Вермаксе нужен был для чего-то на Драконьем камне в ближайшее время, матушка не могла оседлать Сиракс в своем положении, остальных особо не рассматривали, а Деймон самолично отказался, ссылаясь на подвернувшуюся ответственность своего нового звания, налаживая старые связи и оптимизируя нынешнее положение дел.       Сам же Эймонд, которого уведомила об этом Алисента, слегка даже повеселел. Наконец-то можно будет занять и себя, и любимую Вхагар делом.       — Все, что нужно будет сказать и узнать, я тебе рассказала. Веди себя прилично, всегда вежливо улыбайся и не показывай разочарования или грубости, — напутственно проговорила мама, взяв его за руки. Видно было, что она волновалась очень и очень сильно, отпуская на задание своего такого уже взрослого мальчика одного. — Я люблю тебя, сын. Свет моих очей, мой милый сынок, как же ты вырос. Я так не хочу, чтобы ты вновь отправлялся куда-то, но ты ведь обещаешь мне, что вернешься целым и невредимым?       — Обещаю, матушка, — кивнув и улыбнувшись, Эймонд притянул женщину к себе в объятия, слыша вздох и ворчливые причитания, что он сейчас сломает ей ребра, но чувствуя цепко стиснутые ладони на спине.

***

      Для Вхагар, его сильной и старой драконицы, не было ничего сложного чуть больше чем за целый день и половину второго добраться до Солнечного Копья, останавливаясь на ночлег в Черной Гавани у Дондаррионов. Пролетая над пустынями, Эймонд не переставал удивляться, как там вообще могут жить люди. Желтые пески, мутные, тоненькие потоки ручейков, что мало смахивали на полноценные реки, равнины без захудалого кустика. Жара, что даже в воздухе с порывами ветра была больше и невыносимей, чем в Королевской Гавани. Сверяясь с полученными картами миновал замок Айронвудов, что в действительности показался ему грозным, затем Тор, а сразу после последовал за рекой Зеленокровной, так как именно она и приведет его в главный порт Дорна — Дощатый город.       Оказалось, что поселение это стояло прямо на воде — настилы вместо улиц, все здания сооружены с рыбацких барж, судов, цепей и досок. Люди удивлено ахали и визжали, кто-то из них даже бросился бежать к реке, чтобы, видимо, не сгореть в огне огромной Вхагар. Но он не собирался останавливаться здесь даже на пять минут — основной целью была крепость Мартеллов.       Солнечное Копье в действительности было отличным замком. Хоть от желтизны уже рябело в глазах, мужчина мог назвать это красотой. Высокие башни, мощные стены и абсолютно непроходимые на вид улочки Тенистого города. Хотя городом это назвать было сложно — так, небольшое поселение, что воздвигли прямо у главных ворот замка.       Уже был рассвет, видно копошение людей внизу, а Эймонд решил снижаться слегка поодаль, перед этим пролетев пару кругов над крепостью и известив Мартеллов о своем приезде.       Наконец открепив все ремни мужчина перекинул через плечо небольшую дорожную сумку и достал письмо, скрепленное королевской печаткой. Уже виднелись вдали приближающиеся кони.       Принцесса Дорнийская сама пожелала встретить его, дабы убедить, что серьезно настроена. Обменявшись любезностями и поговорив с минуту, они быстро добрались до замка. Алиандра отпустила слуг и остановилась вместе с ним в главной зале, которая была залита рассветными солнечными бликами, отскакивающим от литых наплечников стражников. Никто не носил тут полноценных доспехов, как в Королевской Гавани, а простая одежда была хоть и закрыта, но легка и просторна.       — Как я уже ранее говорил Вам, моя… королева для ознакомления с нашей позицией написала письмо и прислала меня в качестве посла, — сцепив руки за спиной проговорил Таргариен, и слова о Рейнире, как его королеве, кислой вязкостью разлились на языке. Он окинул взглядом девушку. Та была одета на местный манер и только позолоченный обруч, что опоясывал голову, и дорогие ткани свидетельствовали о её статусе. Он протянул ей сложенный конверт.       — Я приму это во внимание. Но перед этим… Принц Эймонд, Вы выглядите уставшим с дороги, и я могу предложить вам отдохнуть несколько часов и восстановить силы. После этого на свежую голову мы сможем с Вами обсудить все дела, что беспокоят нас, — плавно ответила на это Алиандра, махнув рукой гвардейцам, и те сиюминутно подошли к ней. Хоть движения её и были грациозны, а манера кокетлива и дерзка, но умения и сдержанность были сильней, в ней чувствовался стержень. — Согласны?       — Если так будет угодно, — приподняв уголки губ, Эймонд наконец понял, что действительно слегка устал, да и спина что-то болит. Пара часов сна на мягкой кровати поспособствуют настроению и холодному разуму. Принцесса кивнула головой и чуть улыбнулась, приказывая стражнику отвести его в подготовленные покои.       Через несколько часов, как и говорилось, мужчина проснулся. Яркое полуденное солнце пробивалось сквозь легкие шторы, но в комнате витал прекрасный холодок, источаемый стенами, сделанными из специального камня. Тело ещё было вялым, но не болело и усталость почти испарилась. Вдруг постель прогнулась под весом чужого тела.       — Простите, что побеспокоила, Эймонд, — мягко прозвучал женский голос. Он потер глаз и резко прикрыл ладонью второй, на котором не было повязки. — Мне захотелось познакомиться с Вами поближе, если позволите.       «Для начала хотелось бы узнать, за какого черта ты залезла ко мне на кровать» — хотелось сказать Таргариену, но ясное дело он ответил другое:       — Вы уверены, что сейчас лучшее время?       — Как никогда, — улыбнулась та. — О, Вы красивы, молоды, но холодны и отчужденны. Что же Вы скрываете?       Девушка встала с постели и подошла к распахнутому высокому окну. Эймонд вздохнул и поднялся следом, думая.       — То же, что и все, принцесса, — сцепил он руки за спиной и также встал рядом с ней, глядя вдаль, на открытое море и городок внизу. — Эмоции, мысли.       — А любовь? — спросила та вдруг, стрельнув в него взглядом.       — Любовь? Нет. С чего мы вдруг заговорили о таком? — легко поправив волосы Таргариен ощутил, как что-то в их разговоре его настораживает.       — Я же говорила, что хочу узнать Вас поближе, — быстрый взмах ладони, блеснули золотые браслеты, что змеями опоясывали руки. — Забудьте о том, что сегодня нам нужно будет принимать важные решения, и просто поговорите со мной.       — И о чем же Вы хотите со мной поговорить?       — Не хотите перейти на «ты», как для начала?       — Если приемлемо, — кивнул мужчина головой.       — Спасибо. Ты, Эймонд, не сыскал ещё свою любовь? — продолжила прерванную мысль Алиандра.       — Мне она не нужна, — прикрыв глаз ответил старший. — Любовь — это не то, что может дать мне силу, величие. Не то, на что стоит обращать внимание, особенно моё.       — Но почему же ты так думаешь? — накрутив локон длинных кудрей на палец прошелестела она. — Любовь настолько недостойна, что о ней слагают песни и легенды, пишут стихи и поэмы! Почему говоришь, что она не имеет силы и величия? Если так посмотреть, то всё с точностью наоборот: именно влюбленность дает уверенность и мощь, наполняя душу и мысли стремлением.       — Любовь зла и бесполезна. Ради неё глупцы идут в заранее провальные бои, женщины бросаются в реки — люди просто сходят с ума. Только влюбленность может сподвигнуть на дурную смерть ради мнимого чувства и спасения, хотя на самом деле в таком нет потребности.       — Тогда скажи, твоя матушка тоже любви твоей не достойна?       На мгновенье он умолкнул.       — Мы говорим о той влюбленности и тяге к человеку, как объекту мыслей, эмоций и желаний. Любовь к матери — это совсем другое. Между ребенком и матерью особенная связь, особая внутренняя привязанность. А то, о чем сейчас идет речь, абсолютно иное, — вздохнув, объяснил Эймонд. Было слишком странно разговаривать о таком с едва знакомой девушкой.       — Здесь твоя правда, мой принц. Это другое, — согласилась дорнийка, едва заметно кивнув и оперевшись на поручни балкона бедром развернулась к нему. — Но понимаешь ли ты, что все ранее тобою сказано звучит из-за того, что ты никогда не вкушал этой самой любви? Считаешь её ненужной, глупой, а сам ни разу не познал этого чувства. Я ведь права?       Таргариен замолчал и кивнул, посмотрев на неё. Та понимающе вздохнула и взгляд её стал заискивающим, манерным.       — Я могу рассказать тебе о нём, я могу помочь тебе, Эймонд, — сказала Алиандра и протянула ему раскрытую ладонь. — Ты не познал ещё пока любовь, не ту плотскую, быструю, а душевную, чувственную. Ты так красив, мой принц, но ещё не обременен тягой влюбленности, говоришь, что нет никого, кто занял твоё сердце, и я склонна тебе верить…       Мужчина одернул руку, будто ошпарившись, когда принцесса прошлась пальцами по его предплечью. Та неожиданно довольно улыбнулась и опять оперлась на поручни всем телом, а не бедром. Покачала головой, послышался тихий смех, блеск темных кудрей и взмах прозрачной озолоченной шали на её плечах. Эймонд непонимающе посмотрел на неё, сдвинув брови на переносице.       — Ты согласился с тем, что не любил и не любишь никого, но в то же время тебе неприятны мои прикосновения. Только человек, который уже познал любовь, может так вести себя рядом со мной. Я не думала, что ты будешь врать мне о таком пустяке, — покачав головой прошелестела дорнийка и посмотрела на спокойную гладь моря, подставляя смуглое лицо лучам солнца.       — Я бы никогда не стал врать, если бы в этом не было необходимости. Сейчас её нет. Ты зря обвиняешь меня во лжи, — поджав губы отчеканил Таргариен. Его не зря насторожил их разговор. Принцесса теперь казалась слегка странной, сначала ведя разговоры о любви и прикасаясь к нему, а потом смеясь и говоря о том, что он врет.       — О, правда? — хохотнув спросила она. Посмотрела на него и лишь улыбнулась так, будто он был несмышленым ребенком. — Хорошо, будь по-твоему. Но ты уверен, что не врешь сам себе?       Мужчина замер. Он никогда не врал себе, даже если должен был бы — обманывать себя это как собственноручно резать своё тело, говоря, что все хорошо. Нет. Эймонд никогда не врал себе. А Алиандра вела себя довольно-таки странно, хотя на долю секунды её слова заставили пошатнуться его святую уверенность в своей честности.       Эймонд никогда не врал себе.       Пока ещё был день, принцесса вместе со своими советниками объяснила подробно ему всю ситуацию, что сейчас твориться на Ступенях, и как корабли Триархии совсем недавно начали грабить земли в близь Дорнийского моря. Проанализировав новую полученную информацию Эймонд поспешил со всеми деталями изложить это на бумаге, дабы не забыть и потом передать Эйгону и его женушке.       На сборе, которое дорнийцы наименовали собранием, было решено, что они с Алиандрой и парой советников отправятся к Перебитой Руке, полуострову, чтобы оценить состояние тех земель самостоятельно. Эймонд только думал, сколько же времени ему нужно будет ещё, чтобы вернуться Королевскую Гавань с новостями. Услышанное не особо радовало, но чего-то непреодолимого не было, если верить прогнозам.

***

      В столице Вестероса было относительно спокойно. Народ занимался обыкновенной рутиной, знать строила планы на будущее. А Люцерис учился контактировать со своим новым драконом.       На огромного Каннибала драконоблюстители смогли прицепить только с его помощью — и то не сразу. После того, как несколько людей уже сгинуло в нещадном пламени, многие боялись просто подойти к дракону. Он не понимал валирийских слов, остро реагировал на смирительные копья и успел сожрать нерадивого стражника, что покинул пост. Опоясывая канатами и всеми приспособлениями этого несносного дикаря, юный Стронг успокаивающе гладил жесткую черную чешую и, когда остальные уходили, подолгу оставался рядом, привыкая. Ему нравилось касаться дракона, ощущать идущее от него тепло и подпитываться энергией, что придавала сил и духу.       Однажды возле леса, привалившись к горячему боку, Люцерис тихо начал напевать старую валирийскую колыбельную, которую помнил с детства. Голос его не был мелодичен, он мало когда пел красиво, но сейчас, не стесняясь, делал это не шепотом. И все равно, никто не услышит же. Пересматривая компактные карты Вестероса, что ему подарила накануне Алисента, и напевая слова, принц вдруг услышал, как Каннибал издал звук, отдаленно похожий на кошачье урчание. Не прекращая произносить слова, он начал наблюдать за ним. И ему очень сильно захотелось провести удивительную параллель между громоздким, суровым, опасным драконом и маленьким, невинным, любопытным ребенком: все равно различий не нашлось бы, как для него.       Юноша погладил ласково чешуйчатый бок и улыбнулся. Каннибал скрутился в полукруг, прижав крылья к спине, и положил голову прямо на землю. Издавал рыки, шевелил шипастым хвостом, просто спокойно лежал. Люку вжруг показалось, будто тот… мурчит. Да! Как бы странно это не звучало, но по-другому утробные рыки и другие звуки он не мог назвать.       Счастливо рассмеявшись, юноша на миг прекратил свою песню, встав и обняв руками мощное туловище. Дракон лениво поднял голову и выдохнул струйку пара. Люцерису, возможно, привиделось, но он все равно с уверенностью сказал бы, что Каннибал сонно моргнул своими изумрудными глазами.       — Avy jorrāelan, — вдруг сказал Стронг. Сам себе удивился. — Ñuhon nēdenka.       Дракон странно дернулся на последнем слове и повернул морду в его сторону, будто вопросительно глянув.       — Нравится? — засмеялся он. — Смелый ты мой.       Каннибал мотнул головой и зарычал, выпустив струйку пара.       — Вставай, малыш, не то уснем сейчас, — Люк лишь счастливо улыбнулся и погладил его по теплой чешуе, начиная взбираться по канатной лестнице вверх.       В седле он провел времени немало, минимум пару часов — казалось, что прошло от силы несколько минут, как утро сменилось сумерками. Он оставил Каннибала, спев еще в полёте детскую колыбельную, которая ему так понравилась, и вернулся в Красный замок.       Прошло два дня с момента как Эймонд улетел в Дорн с посланием. Люцерис никак не переживал за него, нет, конечно, но что-то в груди защемило, а сны были всё более тревожными, едва не становясь кошмарами. Под всеми этими ощущениями он решил спуститься в темницы, дабы встретиться с глазу на глаз со своей тёткой, которую благополучно держали под стражей, но за какого-то чуда ещё не казнили.       — А я всё ждала, когда ты придешь.       Алис усмехнулась, приподняв голову от стены. Даже грязь, вонь и разодранная одежда не могли перекрыть её удивительной красоты, что была спрятана.       — Я думала над тем, как ты узнал о том, что я подлила всем немножко гадости в бокалы.       Люцерис насторожился, не вымолвив и слова. Он аккуратно подошел к прутьям темницы, посмотрев на женщину. Та продолжила, как не бывало никаких преград меж ними, и скучающе пригладила волосы.       — А я ведь, дура, почувствовала, что с тобой что-то не так. Я знала тебя маленьким, ещё когда ты под стол пешком ходил. И твоя душа, она… Как бы сказать понятно… была совершенно другой. И не то, чтобы я отрицаю, что ты поменялся настолько сильно, нет, конечно, нет. Но знаешь, вот эта тонкая грань между изменением и подменой, она всегда может наворотить дел в чужих планах. Если бы я раньше поняла, не была такой идиоткой, то поняла бы, что душа твоя не изменилась, нет — её попросту заменили. Тело всё то же, а душа другая. Смешно и странно, не правда ли?       Люк с замиранием сердца слушал её слова, а теперь посмотрел на неё с удивлением и скрытой паникой. Его дыхание стало судорожными вдохами, а взгляд в страхе метался с места на места, но с другой стороны, его одолевал интерес.       — О, так я права! — Риверс только широко улыбнулась, показывая такие же чистые белые зубы, как при их знакомстве. — Маленький Люк, так ты действительно не умер, как говорили многие. Ты выжил и потерялся, а затем уже не вспомнил свою прежнюю жизнь. Какая печаль.       — Ты не можешь знать наверняка. — Отчеканил юноша. Его распирала злость, но ещё больше — страх вперемешку с облегчением, что теперь ещё кто-то разузнал об его правде, что крылась в мыслях. — Может, твои суждения о замене и правда, но то, как я жил все эти годы ты знать не должна.       — Как ты жил тут? — поправила его со знающей улыбкой Алис, а у него по спине пробежали мурашки. — О, милый племянник, я знаю больше, чем тебе хочется думать.       Он промолчал. Ему хотелось узнать больше о времени, что прошлый — другой — он провёл тут. Но это было бесполезно и не нужно.       — Ты рос моряком вдали от Королевской Гавани. Тебя нашли у Гневного мыса, в Штормовых землях, потерявшего память. Тебя приютили, ты нашел себе семью и стал рыбаком. Удачливым, молодым, красивым, таким, на какого все в деревени, где ты жил, говорили об истинной красоте, сравнимой с принцами. Ты не задумывался о том, почему так любишь море? — она засмеялась, а юный Стронг только растерянно смотрел на смеющуюся тетку, которая, по правде, пугала его. Ей нельзя было верить — говорил ему разум. Но она ведь… ведьма — отрицало всё сердце.       — Ты ведьма. — констатировал факт Люк.       — А ты только догадался? — она поднялась с пола и подошла поближе к прутьям. — Мне скоро будет сорок четыре года, а я выгляжу на двадцать — чем не повод задуматься? Послушать байки леди и лордов? — женщина поправила оборванное платье. — Я не купаюсь в крови младенцев и девственниц, увольте, слишком старомодно. Но как думаешь, я бы смогла быть такой вечно молодой без магии?       Он промолчал. Она со вздохом печали продолжила.       — И посмотри, куда эта магия меня привела. Сижу тут, гнию. А мне всего лишь-то нужен был ребенок от кого-то из вас — от молодого, сильного, полного крови Таргариенов. И всё. Но нет, этот одноглазый ублюдок всё равно умудрился поломать мне планы, — зло фыркнула ведьма и оперлась на стену.       — Ты… что? Что ты сделала с Эймондом, мерзавка? Отвечай! — Его сердце заколотилось как ненормальное только при упоминании дяди. Он должен узнать, правда ли то, что эта сука с ним сделала… То, что Эймонд назвал шуткой.       — О, так вот твоё слабое место? Как интересно! — она всплеснула руками, но потом резко замолчала, почесав щеку. — Эймонд плохо поддался дурману, а потом и вовсе отошел от него так быстро; со всеми моими жертвами так ещё не бывало — состав всегда действовала превосходно даже если выпить половину, а тут… Погоди… Так вы вместе оказались тут, в Королевской Гавани… О, какая же я дура! Значит, душу Эймонда тоже заменили. Как я сразу не поняла этого. — Алис сокрушенно помотала головой.       — Я не понимаю… зачем тебе всё это? Зачем ребенок от Эймонда, зачем магия? — Он едва сдерживал себя от того, чтобы перейти на крик: хотелось выбить из этой женщины всё, что она знает, до последнего слова. Ему было херово и страшно от её таких правдивых слов.       — Магия — это источник жизни. — Как ребенку пояснила Риверс. — Мы никогда не задумываемся, но внутри каждого из нас покоиться крупица магии, спящая и немощная. Но мне, например, удалось её разбудить. Как, собственно, и вам двоим… Впрочем, ребенок мне нужен был только для собственных целей, я бы нигде его не использовала так, как ты думаешь.       — Ведьма… моя тетка-ведьма, рассказывающая мне о том, как я жил в другом мире до того, как пришел из другого и потерял память, — истерический смешок вырвался из груди Люцериса. — Комедия! Невероятная басня, просто прекрасно! Я в восторге, тетушка!       Алис печально улыбнулась, смотря на него, и понимающе покачала головой, не удивившись панике. Ей-то уже всё равно нечего тут терять.       — Ты почуял, что я подсыпала вам яду в бокалы. Запахом, чувством — абсолютно неважно. Ты почувствовал опасность, исходящую от меня, ещё с моего приезда в замок, а потом и вовсе догадался о моем плане. И дядю своего ты спас первым, — размышляла она вслух. — Когда-то ты мне поверишь, дорогой, не сразу конечно, но это время настанет. Теперь я ясно вижу, что ваши души — твоя и Эймонда — бесповоротно связаны. Причем, скажу честно, очень крепко, хотя и незамтно.       — Да о чем ты говоришь? Как души могут быть связаны? Я чуть не умер, меня проткнули каменные пики на дне моря, а в легких была вода, а потом я воскрес и жив-здоров очнулся в мире, где всё по-другому! — уже кричал Люк, взявшись за голову. Его откровенно кинуло в истерику. Эта женщина, она… Боги, она могла что-то знать!       — Значит, перемещение в параллельный мир… — пробормотала женщина себе под нос, а принц на эти слова помотал головой. — Очень интересно. Как же так случилось? Тайна, конечно. Ты хотел бы узнать что-то ещё?       — Мы не вернёмся в… в тот мир? — прошептал он.       — Нет. — сказала Алис. — В своём мире вы уже точно умерли, поэтому даже не надейся.       Люцерис рассмеялся, и смех этот напугал даже её.       — Хвала богам! Чтоб я туда вернулся… Да никогда!       — Я рассказала тебе то, что видела и что знаю сама. Верить мне или нет — выбор твой.       Принц замолчал, молча уставившись тяжелым взглядом в стену. И так несколько минут. На его губах появилась тонкая усмешка. Он лишь взглянул на неё напоследок, а затем вышел с темницы и подземелий.       На следующий день ей вместо объедков принесли тарелку с теплым хлебом, сыром и ветчиной, горячую похлёбку и бокал вина. А также таз с водой, деревянный гребень и тонкую накидку из шерсти.       Алис улыбнулась и приняла это за «спасибо» от принца Люцериса.                               ***       …у ворот замка, который казался страшным и неживым, стояло двое незнакомцев.       — Я уверен, что они ничего тут не найдут, — сказал первый с короткой стрижкой.       — Не будь так уверен, Аурил, — надменно ответил второй с козлиной бородкой. — Они не так безнадежны, как могут показаться. Всё же, эти двое от нашей крови.       — Не только кровь нужна для поисков. Думаешь, они просто возьмут, что им нужно, и уйдут целы-невредимы?       Мужчина помолчал и задумчиво уставился вдаль горизонта, который вот уже какое время был ярко-алого цвета.       — Это место — их дом. Родина их крови. Дом не способен причинить боли и смерти, если они сами того не пожелают. Если магия всё ещё теплится в их телах и душах, им будет несложно привязаться к нему. — сомкнув веки произнес первый.       — Я до сих пор помню ту малышку, что пришла сюда. Никак не могу вспомнить, как звали её и её зверя… Но до сих пор у меня перед глазами её тощее тельце и струящийся пар, и как я не мог ничего с этим сделать… — второй незнакомец отвел взгляд и вздохнул.       — Она была принцессой. Я тоже не помню, какое она носила имя. Но выжить за пределами этого дома она точно не смогла. Ты ведь сам понимаешь, — его глаза засияли печалью.       — Она была юна. И теперь я боюсь, что такое приключиться и с ними. Они ведь прийдут сюда на закате красной зари, брат? — этот вопрос был частым в их бесконечном диалоге.       — Я не знаю. Никто не знает. Здесь прошло уже не одно десятилетие, Эйвир. На нашей памяти ещё никто не оставался живым после посещения нашего дома. — в сотый, а, возможно, в тысячный раз ответил мужчина.       Раздался драконий рёв, и братья незамедлительно удивлено подняли глаза к небу.       — Время пришло, Эйвир.       — Дейнис предупреждала, что они — последние. Мы не можем их упустить и допустить ошибку.       — Мы должны помочь нашей крови. Это наш долг.       — Наш род не прекратится, как бы того не желала судьба с богами.       — Они наша единственная последняя надежда. И не только наша.       — Тогда Мы им поможем. — голос незнакомца стал похож на раскаты грома, а на руках прорисовались позолоченные узоры. — Приготовь обруч из особой стали, Аурил.       Аурил испуганно посмотрел на брата, но покорно сделал то, что ему велели.       Эйвир лишь единожды ошибался в своих предсказаниях. И за это они вдвоем поплатились жизнями.       А теперь Судьба распорядилась так, что именно им теперь нужно быть проводниками в этом богами проклятом месте…       Хелейна проснулась вся в поту. Ночная сорочка прилипла к телу, простыни разметались по кровати, а пальцы дрожали. Нет, это был не кошмар и не сон… И не видение?.. Она не понимала, что это такое, но вдруг сердце сжалось от страха, а в душе зародилась паника.       Принцесса вышла на балкон в своих покоях и оперлась на поручни, смотря вдаль. Что-то беспокоило её в этом… что это вообще было?       Это не очередная загадка, которую нужно было бы разгадать. Это ощущалось столь эфемерно, но и до абсурда реальным, что она не понимала, какому чувству верить больше. Это прошлое? Будущее? Боги или люди? Реальность, сон, видения…       Она подняла голову, вглядываясь в открытое ночное небо, и увидела, как луна окрашивается в красный цвет. Все звуки вдруг исчезли, оставив только пустую тишину, а глаза больше не видели ничего, помимо этого.       Перед взором предстала кроваво-алая картина смерти всех тех, кем она дорожила. Неестественная, но такая до боли реальная, что Хелейна не видержала.       Из покоев принцессы донёсся душераздирающий крик, полный боли, жалости и праведного страха.

***

      На кораблях, в немалом сопровождении, они добрались до Перебитой Руки. Отплывали с рассветом и целые сутки быстрого течения Эймонд и Алиандра, которые плыли на одном королевском галеоне, из всех сохранившихся ныне у Мартеллов, добрались до места назначения.       — Предварительно я послал сестре Рейнире и брату Эйгону весть о том, что задержусь в Дорне и разузнаю ситуацию. Это, конечно, не входило в наши планы и договоры, но уж лучше не тратить время попусту, — стоя с идеально прямой спиной и сцепив за ней руки, Эймонд всмотрелся в замок на приближающемся берегу.       — Чудесно. Надеюсь, мы недолго пробудем тут и ты сможешь вновь вернуться с благими вестями. Сейчас нам как никогда нужна ваша помощь, — ответила ему на это Алиандра, оперевшись об отполированные деревянные поручни. — Признаться честно, я не думала, что Триархия успела собрать такую армию и мощь.       — Половина из которой — ваша собственная, Алиандра. Твой отец, насколько мне известно, был ярым сторонником их партии.       — Мой отец… — кажется, ей было неприятно о нём говорить, и Эймонд уже успел закрыть рот, но принцесса продолжила, вздохнув и отвернувшись. — Триархия обещала ему такое, о чем я иногда и не задумывалась. Я всегда была его любимицей. Наследницей. Как бы он строго не относился к моему обучению и подготовке, он любил меня и лелеял. Я до сих пор помню, как он сам лепил собственноручно мою любимую пахлаву…       Эймонд тоже отвернулся. Он не познал родительской любви ни от отца, короля Визериса, ни от Кристона Коля, лорда Главнокомандующего и Десницы. Ему претило думать, что у кого-то есть любящий, на всё ради своего ребенка готовый отец, но… Но такое тоже существует. Ему стоило бы это признать.       — Но тебе было не под силу изменить его взгляды. Он верил в одно, ты видела совсем другое. Такое бывает. И многого не нужно, чтобы понять это после всего, что произошло. — он решился и коснулся её руки, даря свою поддержку, и успокаивающе улыбнулся. Эймонд не любил этого сюсюканья и поддержку, но иногда это было просто необходимо. Да и тем более Алиандра не вызывала своими словами ни жалости, ни отвращения. Только задевала маленького мальчика внутри него, который тянулся к её рассказам об отце. Леди улыбнулась краешком губ и вдохнула морского воздуха.       — Я слышала, тебя называют Одноглазым Безумцем.       — Кем? — растерянно переспросил Эймонд. Дорнийка быстро перескочила с темы на тему.       — Одноглазым Безумцем. Мне даже интересно услышать твою версию, почему тебя так называют, — усмехнулась она и поправила дорожную шаль на плечах.       — Понятия не имею, о чем судят простолюдины. — раздраженно смахнув волосы с лица, мужчина внутренне понятливо покивал и уже приготовил виселицу тем смельчакам, что распространили это вкупе с его именем. Люди должны были что-то ему придумать, ибо без внимания он оставаться долго не мог. — Мне всё равно. Пусть хоть трижды обзовут меня Безумным. Таковым я не стану, сколько бы меня не нарекали.       — Красивые размышления, Эймонд, — девушка улыбнулась. — Но не практичные. Как думаешь, в истории твоё имя так и останется с вот этим вот «Одноглазый Безумец» или ты просто будешь принцом Эймондом Таргариеном?       — Думаешь, я останусь в истории? — усмехнулся он. — Как кто? «Второй сын короля Визериса» или просто «Принц Эймонд»? Не могу сказать, что мне всё равно на это, но обо мне в далеком будущем останется только упоминание имени и даты. Ничего более.       Алиандра громко и с чувством рассмеялась. Эймонд лишь скривил губы и закатил глаз.       — Не смеши меня! Действительно… Ты правда так думаешь? Ты уже запомнился людям своим невероятным возвращением из мертвых, грубо говоря.       — Это не то.       — Не победа в войне и не коронация? О, Эймонд, многое же ты упускаешь в своих размышлениях!       Он с недоумением во взгляде посмотрел на неё.       — Что? Вспомнишь ты ещё мои слова, драконий всадник, вспомнишь обязательно…       — Ты сегодня очень загадочна, принцесса.       — Только сегодня! В остальном я самая обычная.       Так они и закончили этот странный разговор. На горизонте замаячил замок, именуемый как Крапчатый Лес. А когда Эймонд, спускаясь вниз по трапу и подавая руку Алиандре, обернулся, то увидел семью Сантагаров. Сразу бросалось в глаз, что они были ещё темнее смуглой Дорнийской Принцессы, а рыцари их носили на шлемах шарфы.       Его с Алиандрой устроили в гостевых покоях, хотя Эймонд предлагал сразу же ввести их в курс дела и увидеть все своими глазами, но песчаные дорнийцы посмотрели на него со скепсисом, и хотя они думали, что он этого не увидел — он это увидел еще как и, к тому же, запомнил. Злопамятности ему было не занимать с детства.       — Хватит. — не выдержал Эймонд уже через половину свечи и с поддерживающей его Алиндрой вошел в подобие зала для советов. Лорд Сантагар и его советники уставились на них во все глаза и тут же подобрались, когда увидели холодный взгляд принца Таргариена и приготовились слушать. — Мы сейчас же обсудим положение нынешней ситуации и узрим её собственными глазами. Возражения не принимаются.       Советники поджали губы, а лорд Сантагар прямо-таки побледнел от напора Эймонда. Он сразу развернул все карты и принялся спешно объяснять, что узнали его разведчики и как обстоят дела на морском фронте. Казалось, что никаких разведчиков и не было… Хотя оказалось, что флот какой-никакой у них был, не самый многочисленный, но на первое время, реши Триархия устроить войну вновь, хватит. Побережья на Перебитой Руке, где были хоть какие-то поселения, наполовину были разграблены и сожжены, колодцы закопаны и повреждены.       — Как вы вообще допустили это? — раздраженно спросил Эймонд. Ему не нравился лорд Сантагар с его советниками своей неповоротливостью и нежеланием взяться, наконец, за дело. Толстые откормленные мужики, подумал с презрением он. — Это ваша земля, многое есть под вашей ответственностью. Что вы делали и как защищали поселения? Почему позволили разграбить свои территории, чтобы затем эти гнусные пираты пошли грабить земли Семи Королевств?              Из Эймонда так и сочилась злость, но он был собранным и не собирался расклеиваться, а был готов взять дело в свои руки и покинуть этого надоедливого жирного лорда и его советников. Лорд Сантагар поджал губы и смял в руке листок бумаги, стараясь не показывать, что его так напугал какой-то юнец! Который, к тому же, летает на боевом драконе, самом большом во всех королевствах…       — Мы делали все, что было нужно и что мы могли сделать, мой принц, — пожевав щеку сказал Вигор Сантагар, и попытался спрятать массивные дорогие кольца на своих пальцах. — Мы…       — Я вижу, — с насмешкой прервал его Эймонд. Он готов был содрать сто шкур с этого дурака за его алчность. — Ваши кольца на пальцах и все то богатство, что я видел, отлично мне показывают, на что тратится казна. Не на покупку кораблей, не на наем солдат и воинов, даже не на закуп провизией! Вы всё тратите на свои одеяния, украшения и женщин, вместо того, чтобы облагораживать свою армию и укреплять защиту. — «Мне противно от вас» думал Эймонд. Его так раздражал этот откормленный и напыщенный лорд, что еще смел сказать ему и слово поперек, пытаясь спасти свою шкуру. Нет уж, Эймонд не хотел вести дела с такими нахальными и алчными людьми, как Сантагар и его слуги. Вот только был один человек, который среди всего этого алчного сборища был будто ясный луч.       — Я пытался повлиять на отца, принц Эймонд, но он никогда меня не слушал, — в коридоре Эймонда и Алиандру нагнал мальчишка с кучерявой темной шевелюрой и пронзительно серо-карими глазами. Он не представился им раньше, так как сидел рядом с лордом, который зактыкал ему рот своим визгом при каждой попытке что-то сказать и даже не представил его гостям. — Я Уолтер Сантагар, младший сын лорда Вигора Сантагара. — представился юнец наконец.       — Плохо пытались, юноша, — сказал раздраженный Эймонд, как обычно не думая над своими словами.       — Я вижу, как Вы пытались, Уолтер, но жаль, что этого было недостаточно, — мягко ответила Алиандра, печально улыбнувшись юноше, которому было на вид лет пятнадцать, и толкнула своего знакомого принца в плечо, кинув на него недовольный взгляд. — Мы очень благодарны Вам, что Вы попробовали повлиять на отца.       — Видимо Вы, Уолтер, один-единичный случай адекватности во всем этом треклятом замке, — выплюнул нехотя Эймонд и посмотрел на этого мальца. Тот стоял, грустно взирая на них, и с щенячьим восторгом смотрел, почему-то, на него. — Что смотришь на меня так, сопляк? — От раздражения, полученного за весь день, Эймонд забылся и перешел на «ты» к малознакомому человеку. — Неужто я настолько ужасен?       — О? Принц Эймонд, нет, что Вы! — испуганно захлопал ресницами юный Сантагар и его глаза немного повлажнели, он улыбнулся. — Я… Вы очень хороший! Действительно, я ещё не встречал такого воистину стремительного и четкого человека, как Вы. Я бы хотел быть Вашим родственником, в Вашей семье, а не тут, с этими, и быть похожим на Вас…       — Но ты не в моей семье и не будешь. — фыркнул Эймонд, не сменяя гнев на милость. — Перестань нежится и стань, наконец, как настоящий мужчина. И ты никогда не будешь похожим на меня, и ни на кого из моих родственников. Ты станешь таким же, как твой отец.       — Но я… Простите, принц Эймонд, я не хотел вас задеть или разозлить, — дрожащим голосом выдал Уолтер и опустил голову. Юноша сжал в руках край кофты, и почувствовал себя как никогда униженным за то, что похвалил человека. Это было уже слишком. А ведь в его глазах принц — прекрасный человек… — Я уйду. Не хотел Вас разгневать, простите, мой принц, моя принцесса, я…       Голос мальца дал слабину и он, развернувшись на пятках, откланялся и чуть ли не бегом побежал по коридору. На его лице блеснули слёзы.       — Ну вот что ты наделал! Эймонд, ну, — расстроилась Дорнийская Принцесса и посмотрела вслед бежавшему юноше. — Как ты так смог? Он же почти пищал перед тобой! Через него можно было бы повлиять и на его отца, а теперь ты его обидел и довел до слез. Эймонд, что с тобой такое?       — Да ничего! Ничего. Этот твой лорд… да лучше бы мы сразу на передовую поплыли, Али, ты что, не видишь? Сантагар и его советники просто ленивые свиньи, не способные побороть свою алчность в угоду своей же безопасности! Они безответственные, бесхребетные, ожиревшие идиоты, у которых на уме только драгоценные камешки, шлюхи да еда с вином. Из них только несчастный младший сыночек Сантагара пытается хоть что-то сделать на пару с низшими советниками, но хер у него что-то получится, потому что он скоро прогнется под своего папашу и своего такого же старшего брата и станет таким же. Я не хочу иметь с ними дело! Я забираю Вхагар и мы с тобой отплываем обратно, а затем посылаем шпионов в разведку на острова, Алиандра, и это лучшее, что мы можем сделать.       Алиандра замолчала, удивлено и растерянно посмотрев на своего новообретенного друга. Впервые он общался с ней так открыто и эмоционально, в порыве назвал её ласковым «Али», как звал её только покойный отец… И всё же она видела, что и в половину не имеет такой же хватки, как он. Да, характер у неё был ещё тот, она умела командовать и принимать решения в экстренных происшествиях, но до такого поведения и умения сканировать ситуации ей было ещё несколько лет жизни, чтобы получить больше опыта. Эймонд умел надавить на болевые и незащищенные точки в словах людей и умел правильно расставить приоритеты, хоть они и могли показаться строгими и жестокими, но… Её друг, коим она теперь считала его, принц, не умел видеть людей с добрым умыслом и чистым сердцем, как это могла видеть она, Алиандра Дорнийская. Ему было чуждо проявление искреннего восхищения без корыстного умысла; возвышение, а не боязнь во взгляде; он забыл или даже не знал, что означает понравиться человеку сразу за свои позитивные качества и чувства. И юная леди в общем и целом понимала, что ей далеко до такого уровня руководства, как Эймонд, но также и ему было не близко до её понимания людей и их бескорыстных помыслов.       — И что же ты предлагаешь делать дальше? Предлагаешь самим поплыть шпионить? — скептически подняв бровь спросила Алиандра. У них как такового плана в общем и целом и не было…       — Я тут не останусь надолго, а у тебя идея хорошая. Посылай весть своим советникам, что мы берем корабли Сантагаров и изучим на них окрестности Ступеней и всех окружных островов. Берем воинов, Вхагар будет рядом, поэтому особо переживать не стоит. — усмехнувшись сказал принц и развернулся на пятках, дабы уйти к их галеону.              — И ты даже не извинишься перед Уолтером? — строго посмотрев на него Али тут же схватила его за руку.       — Нет. Зачем? — фыркнул Эймонд, в то время как дорнийка уже потащила его по другому коридору за руку. — Я не буду этого делать. Алиандра, нет!       Принцесса мило поинтересовалась в служанки где покои младшего из Сантагаров и повела Эймонда с собой за руку, шипя на него как змея каждый раз, когда он порывался удрать от неё подальше. Он мог бы достать меч и приказать отпустить, но это все не подействовало бы на эту упрямую. И она постукала в комнату юноши, которого он обидел накануне, чтобы затем отворить дверь и увидеть сидящего Уолтера на кровати.       И Алиандра Мартелл, Дорнийская Принцесса, правительница Дорна, леди Солнечного Копья… впихнула Эймонда в комнату мелкого юнца силой и прошла за ним сама.       — Уолтер, здравствуйте снова! Простите, что так врываемся, но принц Эймонд хочет сказать вам кое-что, — с милейшей улыбкой сказала леди, а Сантагар только сквозь руки, закрывающие лицо, кивнул и не сказал ни слова.       Эймонд посмотрел на свою спутницу взглядом, выражающим: «Я потом тебя прихлопну в темном углу». А затем совсем растерялся, когда услышал всхлип со стороны кровати.       «И что мне делать?» мысленно Эймонд запаниковал, но затем отвесил себе смачную оплеуху — раз Алиандра хочет, чтобы он что-то сказал, он скажет. Мужчина открыл рот и собирался уже выдать что-то, что точно не было бы утешающим словом, но тут вновь юная Мартелл вмешалась.       — Ничего плохого, Уолтер, Эймонд вам не скажет, не прячьтесь. Ну же, принц не кусается. — и посмотрела на него таким взглядом, что казалось, будто она прочла его мысли…       Эймонд захлопнул рот обратно.       Не то чтобы он боялся этой женщины, — девушки ещё! — но ему просто не хотелось терять репутацию. Тут вообще не о свирепом взгляде разъяренной кошки, коей сейчас являлась Алиандра, ни в коем случае.       — Не нужно плакать. Я не… — Эймонд выдавил из себя пару формальностей и дальше запнулся. В принципе, ему было вообще неведомо, как успокаивать юнцов с шатким мировым устройством и слишком тонким восприятием. Уолтер всхлипнул как девчонка и сжался ещё сильнее. Но мужчина продолжил свои потуги, потому как леди Мартелл стиснула его за плечо и подтолкнула в сторону к Сантагару: — Я не имел намерения задеть вас. Мои слова были ошибочны.       «Попроси прощения» — прошептала Али одними губами, а Таргариен скривил лицо так, будто его вновь заставили есть дюжину лимонов из его снов. Он помотал головой так сильно, как мог, и поджал губы. «Я никогда не извиняюсь» — говорил его единственный глаз.       — Уолтер, дорогой, повернись к нам, Эймонд просто сегодня немногословен. — перешла на «ты» подруга и мило-мило улыбалась, будто и не замечала убийственного взгляда друга. Эймонду казалось, она это делала в целях безопасности. — Вот так вот, молодец, все хорошо…       Она толкнула Таргариена в спину и тот едва не запутался о свои ноги, не упав при это на пол. Он быстро соображал, что же ему этакое сказать, чтобы одна назойливая леди отстала, но малец Сантагар сам поднял голову и расцепил руки, что держал на коленях, обломав этим его затею.       — Вам правда жаль, принц Эймонд? — с надеждой во взгляде сказал юный Уолтер, а его покрасневшие глаза были влажными; на щеках ещё свежи были дорожки от слез.       — Да, — только и выдавил из себя он, старясь совладать с жалостью и надеждой, что таилась в мягком голосе.       Глаза мальчишки просияли, будто он только что услышал о том, что принесли его любимую сладость, а затем встрепенулся как птенец в гнезде. Хотя, казалось, что так и есть — тот обложился подушками и одеялами, создавая гнездечко для литья горьких слез…       Алиандра выразительно на него посмотрела, подняв брови и скрестив руки на груди. Принц страдальчески возвел очи горе, пока малец не видел.       — Я не хотел. У меня было плохое настроение. Ты не виноват. — Эймонд выделял каждое предложение и особенно четко их проговаривая. Али вперила в него тяжелый взгляд вновь и искривила губы. Ну нет, не-е-ет, он — принц Таргариен, он — не обязан, он… — Я прошу прощения за свое поведение, Уолтер.       — Принц Эймонд, конечно! О чем вообще речь? Я знал, что это не моя вина, что вы просто разозлились на моего отца, спасибо!… — начал щебетать этот птенец, не выпутываясь из своего вороха одеял, что выглядывала только голова да руки. У одной королевской особы задергался глаз. У другой дернулись кончики губ в улыбку. — Я так рад, что вы не злитесь на меня! Я так переживал, что сказал что-то не то, думал, вам уже показались мои слова глупыми и ненужными. Я и представить не мог… Но знаете, думаю, мой отец все равно никогда не будет видеть во мне своего сына — только лишний рот за столом, которого нужно одевать и давать образование, и что говорю я не то, что он хочет слышать…       Мальчишка как цветок — распустил лепестки под лучиком солнца. Щебетал и щебетал, поглядывая с искренним восхищением на замершего и сбитого с толку принца. Он извинился и пришел к нему! А говорили, что принц Эймонд — жестокий, не знающий доброты безумец… Вот дураки, кто говорил так! Он не такой — по крайней мере, Уолтер теперь знает, кто его кумир и на кого он будет равняться всю оставшуюся жизнь.       — Да, Уолтер, кхм, я тебя услышал, — чуть закашлявшись ответил опешивший Эймонд. Ему некуда было девать стойкое ощущение смятение при такой искренности, ведь раньше такое получалось ощутить только с одним человеком, чье имя в голове уже было запретным — хотя сколько раз он повторял «Люцерис», чтобы затем думать, что это был последний раз…       Младшенький Сантагар улыбнулся так светло, что Таргариену аж поплохело — ему теперь казалось, что он жуть какой монстр, обидевший ни в чем не повинную овечку, что отбилась от стада. Алиандра со своим пронизывающим взглядом не добавляла облегчения.       Они все попрощались, а Уолтер выкарабкался из своего свитого гнезда, чтобы у двери схватить Эймонда за руку.       — Я постараюсь повлиять на отца. Я постараюсь больше. Может, он увидит кого-то во мне, а не просто бесполезность, — скороговоркой выпалил юнец, краснея из-за волнения и радости. Принц руку хотел было одернуть, но передумал.       — Твой отец — никчемный откормленный лорд, которого не изменит даже гроб. Ты не должен заслуживать его любовь или уважение — не сможешь. Поверь мне, я знаю, — вздохнув ответил мужчина, повернувшись к нему и положив поверх чужой руки свою. Мальчишка смотрел на него едва ли не с открытым ртом. — Если ты не хочешь умереть никем, а возвысить свой дом и обезопасить его, то тебе не нужна поддержка отца или брата. Ты должен начать сам пробивать себе путь наверх: собирай команду единомышленников, строй планы, продумывай ходы… Учись. Учись усердно и используй знания — вот то, что поможет тебе помимо стимула достичь своей цели. Ты неплохой юноша, Уолтер, и я вижу в тебе потенциал. Не угроби его, пожалуйста. Когда-то я вернусь сюда вновь и ожидаю увидеть тебя во главе дома, не иначе. Не подведи меня и себя, юноша.       Уолтер как зачарованный слушал его. По нему было видно, что ещё никто не говорил ему столь вдохновляющих слов за всю его жизнь.       — Да. В смысле хорошо. Я вас услышал. Спасибо, принц Эймонд! Я… я не думал, что когда-нибудь кто-то скажет мне такое, я всегда сомневался. Но теперь… Теперь я буду стараться. — юный Сантагар запинался, краснел и вновь запинался, сжимая запястье принца и смотря изумленно-преданными глазами. Хотя на его смуглой коже румянец видно почти не было. А мужчина из дома Таргариенов ощутил, что, возможно, приобрел хорошего союзника, что присягнет ему одним из первым в будущем.       Эймонд же в конце концов смирился с этим неумелым малолетним дипломатом, а затем покладисто понурил голову к Алиандре, что стояла довольная словно отбила Ступени и приняла их под свою власть. Все же, такой искренности от людей ему частенько не доставало, от чего он и сделался таким, каким есть сейчас.       Они разошлись. Принцесса Дорнийская и Одноглазый Принц Эймонд отправились к кораблям, на которых прибыли, чтобы затем решить, как же поступить дальше.

***

      Они стояли у помоста.       Рядом с Люцерисом в молчании был Джоффри, посматривая на старшего брата с некой никому непонятной тоской.       Пять лет разницы меж ними — не такая уж и большая цифра, если так подумать. Но семь лет отсутствия, когда одного из них считался мертвым, — слишком. Джоффри было двенадцать лет, он ещё не мыслил взросло или в действительности серьезно: у него на уме были тренировки на мечах, любимый Тираксес и с недавних пор беседы с Дейроном, его уже каким по счету дядей. Хоть тот и был немногим младше его брата, с ним все равно казалось куда более удобно говорить — и это смотря на то, что он ещё более молчаливый, нежели Люк с его возвращения.       Джоффри был маленьким, когда исчез Люк — он и не помнил его практически до исчезновения. Ласковые объятья, выдуманная сказка на ночь, украденная любимая сахарная пастила для него… И это, в конечном итоге, было всем, что он помнил про брата — милые, счастливые, но расплывчатые воспоминания. Вспомнить. А сейчас, когда тот вернулся, ему хоть и мало, но было с чем сравнить. Конечно, Люк не должен был быть радостным, заплаканным и счастливым, но в то же время казалось, будто его заменили и отдали назад другим.       Но глаза… Его глаза с самого детства Джоффри запомнил. Они были особенными. Теплыми, как у матери. От одного взгляда в детстве становилось спокойно, как нигде и ни с кем. Даже сейчас так есть, как бы странно не звучало. Искристыми, живыми, теплыми.        Сейчас же младший их них видел, что глаза его любимого некогда брата излучали скованность, утеряли свою живость и ни разу не выдали свою в действительности правильную эмоцию. Его взгляд замер, оцепенел, и, как с ним однажды поделился своими мыслями Дейрон, «оживлялся» только в присутствии Эймонда.        Джоффри казалось, это пройдет со временем, но вот они здесь, а ничего так и не прошло.        — Джофф, я не статуя.       Мальчишка вздрогнул и вынырнул из своих мыслей.        — Но ты её очень напоминаешь в последнее время, Люк.       Люцерис на это лишь отвел взгляд и вновь уставился на бушующий Черноводный залив. Слова брата казались необычайно правдивыми.       — Это так странно.       — Что именно, мой маленький дракон?       Джоффри дернулся к нему, будто отзываясь на странно любимое прозвище, и замер.        — Ты. Тебя так любят все. За тобой скучали, но в то же время будто никто тебя не видит. Солнце Таргариенов пришло вновь и светит для всех, но не для многих близ стоящих. Твое тепло неравномерно, брат. Ты должен отдать свое тепло и жар, но даешь их не тем людям.        Люцерис застыл с нечитаемым выражением лица, но в глазах его всколыхнула волна узнавания и прежней любви. То, что говорил Джофф… Он напоминал этим Хелейну. До ранее не ощущаемого ужаса и дрожи.        «Отдай своё тепло. Неравномерно. Не те люди. Дракон. Цветы. Река. Кровь.»       — Нет!        Люк вскрикнул и закрыл глаза, когда перед взором начали проплывать обрывки криков и картин… Залитых кровью картин. Белые волосы на черной земле. Устланные темной смолью светлые стены мрамора. Кровь. Искрящаяся ало-огненная кровь повсюду, где был доступ людскому глазу; она стекала с крыш домов, покрытых сажей и разрухой; она была повсюду.        Он слышал, как его зовут, но не успел откликнуться — голос утонул, а в его легкие затекла соленая на вкус вода.        Люцерис вновь почувствовал острую боль в спине и шее.        Будто его вновь нашпиговали на острые подводные пики.       «Я не хочу»       «НЕТ»       Послышался новый крик, уже со стороны.       Неужели он тут не один?       Люцерис забыл, кто он. Кто его семья, где он, с кем он, кем он был, есть и будет. В его голове не было ни единой мысли, а из горла и живота вновь хлестала горячая кровь. Он лежал на морском дне, убитый случаем, а воля судьбы вновь твердила, что на все её слово.        Но умирать было нельзя.        В мертвом теле вновь появилась искра разума, говорившая голосом яростным, строгим и не менее любимым.       «А что, если я останусь один? Об этом не подумал, ублюдок?»       «Я перережу тебе глотку, как только захочу.»       «Кем бы тут твой папаша ни был, сущность бастарда остается с тобой навсегда.»       «Нет, не трогайте его!»       Последние слова казались неизведанным и сырым, а оттого и незнакомыми. Голос был до ломоты знакомым, трепещущим в душе, но он никак не мог найти его в своей памяти.       — Люк!       Люцерис судорожно вдохнул и открыл глаза. Он вновь умер?       — Люк, боги, да что с тобой такое?!       Джоффри… Милый юный Джоффри, его брат… Нет. Он дома. И он не умирал. Не сегодня.       Боль в спине была, но казалось, будто она расползлась по всему телу. Горло онемело. Конечности свело. Веки налились свинцом.       — Дейрон, Дейрон, позови мейстеров! — послышался панический возглас и стало ясно, что Джоффри чуть ли не задыхался от безысходности.        Люцерис Стронг, наследник своих отца и матери, будущий лорд Харренхолла, Верховный лорд Речных земель, наездник дикого дракона вдруг ощутил, как боль отступает. Что это было к чертовой матери?       Что, черт возьми, он только что увидел? Видение? Галлюцинации? Свою… первую смерть?       Мысли сменялись одна за другой, что не помешало ему сесть и открыть глаза. Рядом сидел на коленях Джофф и с паникой глядел на него, придерживая за плечи.       — Брат, что такое? Что случилось? Как ты себя чувствуешь? — тараторил мальчишка.       — Не сейчас, Джофф, нет, — пробормотал Люцерис, схватившись за голову. Теперь она разрывалась от частичных картин, что сменяли друг друга очень быстро.        — Хорошо, хорошо. Мейстер скоро будет тут, Люк, я рядом…       И пока младший из них говорил, юный наследник вновь закрыл глаза, погружаясь в черноту обморока.       Теперь ему предстояло понять, что это вообще было…       Эймонда скрутило, как при приступе морской болезни, хотя он отродясь ею не болел. Алиандра рядом с немым вопросом в глазах посмотрела на него, но он не успел сказать и слова, как вдруг почувствовал нечто.       Крики. Звон колоколов. Извержение. Кровь. Гарь.       В ушах зазвенело, все замерцало перед закрытым глазом, а во рту почувствовался металический привкус. Слишком знакомый.       Его ломали и ломали, и Эймонд не мог ни о чем думать, кроме как о всепоглощающей боли и морской воде, что облепила его тело. Он забился в предсмертных конвульсиях, когда вновь почувствовал как из горла торчит меч со дна моря, и его хребет выламывает с пронзительным хрустом. В пустой глазнице стало жечь, гореть ярой болью, а волосы казались пылающим месивом. Его тянуло вниз, будто он был привязан ремнями к камню.       В голове у него не проскальзывало и мысли о логике, когда как он чувствовал, что опять умер.        «Нет!»       Он не может. Умирать нельзя.        «Что же, мой дракон, ты заскучал?»       «Поверить не могу, ты действительно плакал надо мной?»       «Ты уйдешь. Я останусь. И не смей мне перечить, сукин сын.»       Знакомый, любимый до безумия голос… Но незнакомое обращение. Что это были за последние слова и куда ему нужно было уйти?       — Эймонд! Эймонд очнись, Господня кара, да что ж это такое!…       Он почувствовал горячность на своих щеках и вдохнул, открыв глаза. Али стояла над ним и была по щекам.       — Ты решил меня к прародителям отправить? Эймонд, что такое?       Принц не мог выдавить из себя и слова; казалось, будто при каждом выдохе из его рта слышно бульканье воды.       Это была минутная слабость? Помутнение?  Что это значит? Он теперь как Хелейна? Или всё-таки стал Одноглазым Безумцем?       — Эймонд, посмотри на меня. Немедленно. Давай, пресвятая Нимерия! Эймонд?…       Он почувствовал тяжесть в глазнице, скрытой за повязкой, и вновь погрузился в небитые, но на этот раз обволакивающее, а не пугающее.

***

      Что-то с того дня в Люке беспросветно изменилось. Он стал более отстраненным и задумчивым. Солнце враз потухло, когда оказалось неготово к новой ноше на своей плечах.       Юный принц искал ответы на свои… Как он понял, видения, во всём — в мыслях, летописях, хрониках, пророчествах. И когда уже было в пору сдаться, он нашел интересный свиток на высоком валирийском, у которого половина иероглифов была стерта, а на пергаменте виднелись багровые, выцветшие со временем пятна.       «Окропленное магией жгучей лезвие стали Валирии нашей дарует союз такой, что кровь стынет в теле и нет больше на нем живого места, ибо соединение двух душ прошло от края до искры. В ком кровь драконья сильна до предела, тот будет гореть как в огне ярком до конца своих дней. Но соединив ритуалом Абие двоих изорванных, то гореть они будут не просто так, а для друг друга.»       Это было оно. Именно. По другому быть не может.       Валирия? Ритуал? Что означало, всё-таки, его видение… Или видения? Что с этим делать?        Он… Он не знал. Его пугало то, что он увидел. И не было ли это его галлюцинацией? Просто переутомился… Но нет. Не было. Он до сих пор чувствовал запах крови и того, что называют драконьей магией. Казалось, Люк смог почувствовать на вкус и запах это эфемерное понятие.       Но как бы там не было, обычную жизнь никто не отменял.        Люцерис тренировался с Джоффри летать на драконах, попутно слушая его рассказы о доме. Выполнял поручения матушки, тренировался с Деймоном и… все время не мог выкинуть из головы Эймонда. Треклятый дядя… его хотелось увидеть, ощутить прямо сейчас больше обнять и не отпускать, нежели удушить. Взять за руку, запустить ладонь в его волосы, притянуть за талию, ощутить, что тот снова с ним, снова рядом, и никуда-никуда от него не денется…       И вот, как-то раз юный Стронг вел диалог со старшим братом, который благополучно не имел никакого смысла. Но все же, было то, что ни игнорировать, ни не слышать не получилось бы…       — Мне плевать на слухи и перешептывания людей обо мне за спиной, Джейс, — сказал Люк, когда они вместе тренировались на мечах во дворе. Джекейрис был рад увидеть, каковы навыки брата в бою, но тот после… своего обморока был в угрюмом настроении и постоянно хмурился. — Но посмей они хоть словом оскорбить Эймонда и я лично отрежу им всем языки, а затем казню.       Такой напор пугал старшего из принцев, потому как Люк начал наступать еще более яростно, уже стараясь поколотить его, как один из несчастных манекенов. Он отбивался, но силы были на исходе, и в конце концов меч Джейса был выбит из его рук, а сам он валялся на песке. Люк внезапно молниеносно оказался рядом и занес тренировочный меч острием прямо над его шеей. На несколько секунд Наследник королевы увидел безумный, темный, полностью помутневший взгляд младшего брата и испугался так, как не пугался до этого ещё никогда. Джекейрис почему-то зажмурился и выставил руку вперед вместо того, чтобы вскочить с земли и навалять братцу. Он почувствовал себя загнанным зверьком, которого сейчас будет разделывать более крупный хищник.       Но вдруг это отступило. Люцерис будто опомнился и откинул от себя меч, отступая назад. В его глазах теперь не было и доли тех эмоций, что были секундами ранее, но он все еще выглядел недоуменным.       После этого случая Джейс не тренировался с Люком, как бы тот не просил прощения, и ему все еще мерещилось острие меча и безумный взгляд брата, будто воина перед заранее смертным боем.       Младший брат изменился. И изменения эти не радовали никого. Но сам же юный Стронг на это внимания не обращал вообще.       Только одно его интересовало всегда, каждую ночь, день, утро, рассвет, закат — Эймонд. И как, матерь Божья, он связан с его видениями?

прежде чем уйти,

он опутал мое сердце

шиповником и колючей проволокой, чтобы убедиться,

что никто и никогда

не сможет туда войти,

ты был более чем готов

окровавить

свои руки

ради меня.

— шипы тебя даже не укололи.

«Принцесса спасает себя сама» Аманда Лавлейс