Лунный характер

«Смерть, не тщеславься: се людская ложь, Что, мол, твоя неодолима сила… Ты не убила тех, кого убила…» «…Так отчего ж ты так горда собою?.. Всех нас от сна пробудят навсегда, И ты, о смерть, сама умрешь тогда!» Джон Донн

Рахим Хаимович Абергут, как и любой еврей, человеком был непростым, но как и любой фаталист, он бывал дотошно, необоснованно и совершенно неуместно жизнерадостным. Была у него весьма своеобразная привычка если и не оправдывать ужасные обстоятельства, в которых он оказывался, то по крайней мере неизменно радоваться тому, что он из них выбирался. Пусть даже по исключительной случайности. «Все же хорошо» — приговаривал он, когда ледяной пласт сорвался с крыши городской поликлиники и чуть не отсек ему самую значимую часть еврейского профиля. «Все же хорошо», едва дыша повторял он, когда прихватило сердце так, что пальцы упустили мастихин и он чудом не свалился на пол. «Все же хорошо» — бормотал Рахим Хаимович, когда летевший на него КАМАЗ увело по мокрому асфальту вбок, свистом покрышек защемив и без того ушедшее в пятки сердце. Словом, что бы не приключилось и как бы сурово не подзуживала его судьба — Раим Хаимович Абергут оставался самым что ни на есть оптимистом. Услыхав жуткий грохот, Раим Хаимович, тихонько привстал и выглянул из кухни. Входная дверь, несмотря на подозрения, была на месте. — Ну вот, все же хорошо. — бормотнул старик, затянул потуже пояс бархатного халата и пошаркал тапочками к дверям. Оттуда уже доносились голоса. Женщина отшатнулась и принялась нервно вытирать руки, не пытаясь больше сохранять самообладание. — Маша, Маша! Это бутофория. — Лаура схватила ее руки, опасаясь слишком уж нервных движений и повторила то, в чем сама, в общем-то, уверена не была. — Это просто подделка. Успокойся. — Он свихнулся. — пробормотала Третьякова, уставившись на окровавленные пальцы. — Спятил окончательно… — Тем проще для нас. За спиной что-то щелкнуло. На секунду сердце у Лукиной скатилось куда-то вниз, глухо стукнуло и замерло. Мария в ее руках напряглась каждым мускулом. — Машенька? — раздался хрипловатый мужской голос. — Рахим Хаимович? — выдохнула Третьякова и высунулась из-за ее плеча. — У меня сердце в пятки ушло! — Уж пугать-то не думал, сам испугался, а то ведь час поздний…- он внезапно замолк, опустив голову. Лаура наконец обернулась к нему, выпуская Третьякову. Из ореола света квартиры напротив проглядывал невысокий старик. Седая шевелюра была собрана в аккуратную петельку на макушке, бархатный бордовый халат затянут на внушительного размера животе. Рахим Хаимович смотрел в пол, прямо на подозрительное пятно. — А это?.. — Вино. — Лаура непринужденно шагнула вперёд и протянула чистую руку мужчине. — Лаура. Краем глаза Третьякова видела, как каблуком та сдвинула ошейник в угол. — Весьма рад, барышня, — охотно принял рукопожатие старик. — Рахим Хаимович. Рука была твердой. — Автор этих чудесных сюжетов? — Лаура, во что Мария почти поверила, совершенно искренне улыбнулась, движением указав на картины вокруг. — Ну что Вы! — старик скромно хохотнул и поправил седой завиток за ухом. — Это просто воспоминания. Фотографии методом прошлого века, если позволите. Лукина понимающе улыбнулась. — Такая фотография мне определенно по душе. — легко поддержала она. — Серьезная у Вас охрана, девочки. — старик кивнул в сторону квартиры и Берлиоза, серьезно наступившего рыжие брови. — Только свиду, — соврала Мария, обхватив себя руками. — Мы разбудили Вас? — Куда там, я, дай боже, засыпаю к утру. Берегите сон смолоду, дети, правда. Ничто не сравнится с крепким здоровым сном. Даже бутылка хорошего вина. — Рахим Хаимович сочувственно глянул на пол. — Святая истинна. — серьезно согласилась Лукина. Мария молчала. Ее напряжение ощущалось кожей. Старик не отличался излишней навязчивостью, предложив помощь и получив вежливый отказ он шутливо поклонился и пожелал доброй ночи и им, и персонально Берлиозу. Когда дверь закрылась и замок щёлкнул четыре раза — Третьякова выходнула. — Это сумасшествие какое-то. — тихо проговорила она, бросив взгляд на ошейник, снова оказавшийся в руках у Лауры. Лукина молчала, внимательно рассматривая окровавленные пальцы. Ей до ужасного не хотелось верить, что это не краситель. — Позвонить в полицию? — Не уверена, что стоит. Он или не он, это не принципиально, уже давно уехал. Утром пойдем или… — Лаура Альбертовна замолчала, бросив на Третьякову внимательный взгляд. — Что или? — Ты знаешь, где он живёт? — У меня в печенках. — прошипела Третьякова, скривив губы. — Очень остроумно. — Недалеко от тебя ушла. Предлагаешь заехать к нему на огонек? — Мария холодно дернула плечом, словно хотела указать на дверь, но передумала. — Ну, в этом вполне может быть смысл. Напугать его тем же способом. — Великолепная идея. — мрачно кивнула головой Маша. — Вперёд и с песней, давай устроим хоррор-квест в и без того гребаном боевике! А может ещё и погоню с перестрелками? Наемных убийц, нет? — Ты закончила? — Лаура сложила руки на груди и оперлась о комод совсем как в школе. — Нет, черт возьми! Я… — Напугана. — прервала ее Лукина. — И я не лучший компаньон, да. Не та, кого, вероятно, ты хотела бы здесь видеть, но безвыходность поддотлкнула тебя набрать именно мне. Быть может, у тебя были причины, а может нет, но здесь с тобой сейчас я. Я могу остаться, а могу подождать с тобой кого-нибудь другого. — Ты напоминаешь мне много бывшего терапевта. — Мария обняла себя руками и неспокойно погладила предплечья. — Он тоже обожал рассказывать мне, что я чувствую. — В отличие от него, я, по крайней мере, не беру за это денег. Женщины нервно рассмеялись. Было это так хрупко и шатко, словно одно лишь дуновение ветра могло снести протянувшийся мостик. Тем вечером ветренно не было. Решив обратиться в органы поутру, чтобы не сидеть у следователя всю ночь, Мария отмыла наконец руки и отправилась заваривать свежий чай, на замену остывшему. Сердце наконец сбавило обороты и вернулось в обычный ритм. Дышать стало легче. Шумела вода, Лукина смывала красные разводы с пальцев, оттирала каждую крапинку высохшей крови. Перстень смотрел на нее тонкими буквами с бортика раковины, ощерив серебристую пасть с гранатом внутри. — Что оно должно было напоминать Калантэ? Мария вышла из кухни с двумя чашками и тихо пристроилась у двери. Лукина взглянула через зеркало на нее, потом на кольцо. — Это слишком пафосно, чтобы говорить вслух, — уклончиво убылнулась она, вытирая руки. — Ну же, отвлекли меня! — Пойдем. — отрезала Лаура, забрала свою чашку и мягко подтолкнула Третьякову к комнате. Когда они вернулись в кресла, Лукина демонстративно уставилась в телефон. Мария про себя уже начала считать секунды, прежде чем она взорвется возмущением и обрушит на гостью все свое негододование, но Лаура Альбертовна опередила ее, протянув телефон. — Вместо ответа. — подбодрила она. — Читай. Мария взяла телефон. Ей оставили открытой галерею с фотографией исписанного листа бумаги, сворачивавшегося по краям на манер свитка. Женщина отдалила снимок, но фотография явно была обрезана. «Не хочешь, чтобы я читала все», хмыкнула про себя Третьякова. На том кусочке фотографии, что был ей предоставлен, надпись гласила: «…львица из Цинтры была бесстрашной, но никогда бессердечной. Гранат — сердце в пасти золотого льва. Твое сердце. Не забывай о нем. Носи его гордо и открыто, пусть даже на нем навсегда останется этот след.» — Буквы и есть след, — дочитав, заключила Третьякова. — Мой след на твоем сердце? — Я говорила — это слишком пафосно. — неловко пожала плечами Лаура. — Я могу взглянуть?.. — неуверенно начала Третьякова, но женщина уже держала перстень на раскрытой ладони. Действительно, гранат держали две пары клыков, только из-за отсутствия гривы издалека распознать форму было непросто. А гривы не было, потому что гранат держала львица. Очень тонкая, почти неузнаваемая, чтобы не оставлять привкус вездесущих львиных голов, так и режущих глаз где только можно, на машинах, в одежде, в украшениях, в дешёвой бижутерии и особенно в татуировках. — Не знаю, где они нашли такого мастера, но это прекрасно. — женщина заглянула в глаза Лукиной и аккуратно накрыла ее руку своей. «Сейчас кто-нибудь должен постучать в дверь» — пронеслось в голове Лауры. — Знаешь, если бы они вдвоем не докучали мне своими сожалениями, вероятно, я бы не мучалась так долго. — Хочешь сказать, забыла бы меня раньше? — прищурилась Мария. — Хочу сказать, не мучалась бы так долго. — Что ж. Володе полезно страдать —помучается и напишет хорошие стихи. — сухо цитировала она, но в противовес словам Лили Брик, сжала руку Лауры. — Только вот я не пишу стихов. — И очень зря. Выходит, ты мучалась совершенно напрасно. — Я так не думаю. — улыбнулась Лукина. Мария задержала на ней взгляд. Внезапно а полной тишине зарычал Берлиоз, а через мгновение звонок заставил их обеих подскочить. Лаура Альбертовна поднялась и жестом приказала Третьяковой остаться. Мария только бросила на нее полунапуганный-полувозмущенный взгляд и решительно направилась к двери. Двигаться упрямо и тихо — было непросто, но надо отдать ей должное, Третьякова старалась. У дверей она притормозила и глянула в глазок. Лукина была рядом, сосредоточив все свои органы чувств на подозрительных звуках за дверью. Грохнуло. Мария отскочила от двери и налетела прямо на Лауру. Загромыхало снова. Раз, два, три. Кто-то стучал в дверь, да так крепко, что железо тревожно вибрировало. Паралельно с этим безостановочно дребезжал звонок. Лаял Берлиоз. Лукина, зло сверкнула глазами и потянулась к ручке, но Мария одернула ее и отрицательно покачала головой. За дверью, между ударами, раздался скрип и голос. Тут же кто-то охнул и раздался глухой, жуткий, абсолютно узнаваемый — даже для тех, кто никогда его не слышал –хлопок. Мария отшагнула от двери, прижав руку к губам. Эхо выстрела пробежала по этажам. Лукина, судорожно схватилась за телефон. Уже выслушивая автоматическое предупреждение об экстренном вызове, дрожащей рукой отводя волосы с лица, до них донёсся другой, ещё более пугающий звук. На площадке что-то упало, сильно треснув об пол. Раздались шаги, переходящие в тяжёлый бег. Третьякова даже не слышала, как Лаура произносила адрес, не слышала, как она называет улицу, дом, этаж. -… убийство, я не знаю, я не знаю!.. — врезалось ей в голову винтом. Она бездумно повернула ключ, распахнула дверь и ударила ей обо что-то. Маленький, ещё более крохотный чем он казался прежде, старик лежал, упираясь плечом в открытую дверь. Рахим Хаимович перевел полный ужаса взгляд на Марию, открыл рот и вместо слов, с его губ стекла струйка крови. Он захрипел, хватаясь руками за халат. — Лара, скорую! Вызови скорую! — взмолилась Третьякова, падая перед ним на колени. Лукина звонила. Звонила не в скорую. Рахим Хаимович сжал обеими руками отвороты бархатного халата, словно пытался выжать из него всю кровь. — Рахим, дорогой… — тяжело прошептала Третьякова. — Они уже едут, ещё чуть-чуть надо потерпеть. Пожалуйста, миленький, потерпите! — Маша.. — Ещё немного.. — Маша. На плечо опустилась рука и потянула назад, настойчиво и твердо. Третьякова непонимающе подняла глаза. Лукина не смотрела на нее. Она смотрела в пустые глаза старого художника, сжимавшего бархатный халат. Когда полиция с визгом сирен остановилась у дома, в подъезде уже стоял тяжёлый запах крови, мочи и горечи. Лукина не позволяла Маше выйти, пока тело не накрыли. Теперь она стояла, обхватив себя руками, с покрасневшими глазами, такая маленькая и хрупкая, окружённая тремя крупными мужчинами. —...установить личность убитого и кем вы ему приходились. — Рахим Хаимович Абергут. Я..он знал меня с рождения. Друг семьи. — тихо отвечала Третьякова. — Абергут.. - едва слышно повторила Лукина рядом с ней. — Что? - повернулся к ней один из оперов. — Абергут. — Лаура с трудом оторвала взгляд от лужи крови. — Aber gut. На немецком "все же хорошо". — Мне так не кажется. — сухо ответил второй. Третьякова тихо всхлипнула и уронила голову ей на плечо.