Лунный характер

Не месть ли то? Не зависть ли? Сгубить Себя легко и свет небес не видеть… Что ж это: зло старается любить, Или любовь мечтает ненавидеть?.. Игорь Северянин

Человек никогда не отличался любовью ко всякой живности. Привязанности к домашним тварям вызывали в нем чувство брезгливости, отчуждения и ощущение всяческих нечистот. Судить он любителей зверья не судил, но и понимать не понимал. Источник грязи и шума, как он полагал, ни один здравомыслящий человек заводить бы не стал, уж тем более добровольно и даже с нетерпением. Он позволил поселить в их доме ещё одну живую душу, рассчитывая, что супруга смягчится к нему и наконец станет смотреть на Человека так, как он того заслуживает. Но, почему-то, стало только хуже. Кошку своей бывшей супруги Человек сносил неохотно, настаивая на том, чтобы «эта дрянь» не ошивалась у него под ногами, не пахла, не издавала звуков и уж тем более не изъявляла желания делить с ним одно замкнутое пространство. Белая бестия раздражала его всем своим существом. Человек никогда не отличался любовью ко всякой живности, но обнаружив с каким обожанием его супруга смотрела на обретённую кошку, он начал активно ненавидеть всех представителей городской фауны, входящих в непосредственный контакт с людьми. Он разговаривал с фотографией, когда зазвонил телефон. Оторвав взгляд от желтоватого снимка, Человек ответил. — Чего тебе? Выслушав, он почесал шею. — Что, просто сидит? Баев кивнул сам себе. Ответил снова. Поднялся. Зазнайка вызывала его на рандеву. В дороге Человек много размышлял. Кашель его уже оставил, но после затяжного бронхита он перестал наблюдать самостоятельно, оставив это Саше и Диме, двум браткам, прилипшим к нему ещё в неспокойные девяностые. Саша, высокий жилистый блондин, выглядел значительно старше, чем прожил на самом деле. Причиной тому нездоровая кожа бывшего алкозависимого и глубокие морщины, доставшиеся ему от такого же сморщенного папаши. Дима же, подрабатывал тогда мясником на рынке и оказался очень даже непрочь сменить разделочный нож на самодельный кастет, помогая Евгению Баеву отбить первый свой ларек на Орехово-Борисовом. «Ореховская» ОПГ как прозвали ее оперы, они же «спортсмены» как величали себя сами члены братвы — навела тогда слишком много шумихи и Баев с дружками быстро соскочил с дел, чувствуя как милиция начала давить на хвост. Поначалу все кроме Сильвестра, главы группировки, действительно были спортсменами, но за неимением профессиональных перспектив, оставили свое ремесло и попытали удачи на криминальном поприще. Сперва была вербовка карманников, квартирных воришек и автоугонщиков. Братва разрасталась и заводила серьезные знакомства. Сильвестр, бывший тракторист из районной деревушки, ходил в друзьях у таких людей, как Мишка Япончик, Андрюха Роспись и Паша Цируль. К восьмидесятым спортсмены заняли уже весь юг и юго-запад Москвы, а с наступлением девяностых, под их «крышей» оказались уже не только местные рестораны и мелкие предприятия, но свыше тридцати банков страны. Братва держала район ещё долго, Баев даже успел пожалеть о своем преждевременном уходе, но наступил переломный 94-й, когда Сильвестра свергли. Слухов было много, одни говорили, что сам Япончик отомстил за старые обиды, другие — что постаралась Курганская ОПГ, третьи — что это дело рук эфимерной спецслужбы «белой стрелы». Так или иначе, Сильвестр взлетел на воздух вместе со своим мерседесом, а Женя Баев праздновал двадцатипятилетие в соседнем баре. В тот день он перестал жалеть, что покинул спортсменов. А в течение следующих лет, когда верхушка ореховских стала один за другим помирать — кто от пули, кто от ножа, в течение этих лет он успешно реализовал свои амбиции, пользуясь неразберихой в старых кругах. Учёный опытом, Женя предпочел экономические преступления, подавляя конкуренцию подкупными юристами, и перестал «пачкать руки» от слова совсем. Капитал рос, а вместе с ним укреплялось его влияние, вежливый тон переговоров сменился прессингом. Баев вернулся к своей природной ипостаси — ленивой агрессии, плоды которой приносили не столько его действия, сколько работа таких, как Саша «Рябой» и Дима «Мясник». Ностальгическое настроение Баева как ветром сдуло, когда впереди проявилась прямая фигура. Не будь она такой манерной и напыщенной, Евгений бы поручился за ее военное прошлое. Когда Баев сел, она даже не повернулась. Упрямая, наглая, самоуверенная, во многом похожая на него Лаура Лукина, возможно, вполне могла бы стать ему другом. Таких людей Баев по-своему уважал, по-своему ценил и даже по-своему на них равнялся. Но Лукину он исключительно по-своему ненавидел. Причиной тому было всего два пункта: гадостное сходство темпераментов Зазнайки и его покойного свёкра, и дотошный факт, что как и ее мать, Мария смотрела на Лукину так, как никогда не смотрела на Баева. История, имевшая неприятное свойство повторяться, свернула совершенно не туда и не так, как надеялся Евгений, изучавший теперь завитые волосы сидевшей рядом женщины. — Зазнайка. — с отвращением, сухо произнес он. — А у тебя железное терпение, не правда ли? Лукина как-то снисходительно улыбнулась. — Добрый день, Женя. Разговор оказался ещё короче предыдущего. Баев чувствовал как жар, прильнувший от злости к лицу, постепенно угасал. Недавнее присутствие Лукиной напоминало о себе только ароматом духов и резким запахом табака. Человек сжал челюсть так, что напряжение ощутилось в висках. Ещё некоторое время он сидел на том же месте, размышляя, прикидывая заново ход событий, незаметно для себя, раздирая кожу у пальца. Он не успел уже дважды, о чем неустанно напоминала отводившая от него глаза женщина с фотографии. Не успеет в третий раз — и рядом на полке встанет фотография ее дочери. Баев резко втянул воздух, удивлённо глядя на выступившую на пальце капельку крови. — Умри ты сегодня, а я завтра. — прошипел мужчина, вставая.