Лунный характер

И каждый год, как жёлтый лист кружится, Всё кажется, и помнится, и мнится, Что осень прошлых лет была не так грустна.

Александр Блок

Свист. Нарастающий, неприятный свист пронзил уютную тишину. Лукина отложила очки и устало потерла глаза. Чайник свистел все настойчивей, пока она наконец не заставила себя подняться и заварить чай. Ромашковый аромат заполнил кухню. За окном смеркалось, ветер гнул кроны тополей, так что те раскачивались в такт им одним известной мелодии. Женщина вернулась в комнату, опустилась в низкое кресло и взяла в руки лист бумаги, решив перечитать содержимое. Снова. За все время, что она провела в школе, разочарование ни разу не пришлось испытать. Разве что, в одной из бесед с директрисой, Апротской Тамарой Степановной, которую явно не радовал успех Лукиной. При их последней встрече та демонстративно выразила свое недоверие методам Лауры Альбертовны и потребовала быть с детьми жёстче, потому как «эти несносные недоросли не заслуживают хорошего отношения». Лукина только кивнула в ответ и сослалась на дела, покинув компанию миссис-я-ненавижу-детей как можно скорее.

«…потому поэзия мне значительно ближе. Я делаю вывод, что в стихах заключено куда больше горести и боли, они печальны, но все-таки прекрасны. Вы спросили меня: Что бы я выбрала? Так вот, я вовсе не хотела бы выбирать. Пусть рифмованные стройные столбцы Блока и Ахматовой мне ближе — я бы никогда не читала их в дурном настроении, а взяла бы в руки книгу Дюма, например. Да, пожалуй, именно его я выбирала каждый раз, когда чувствовала себя одиноко. Наверное поэтому я затерла его до дыр — так часто читала! Но не подумайте, я не страдаю одиночеством, ни капли. Ну, может только самую малость. По вечерам. Романы позволяют мне почувствовать себя ближе к людям. Приключения, мушкетерские сражения на шпагах, прекрасные дамы, попавшие в трудные обстоятельства… Все это завораживает. Вам мой ответ — я не стала бы выбирать. Любая книга лучше тишины. Любая дает почувствовать себя живой. Третьякова Мария»

Тоска, поселившаяся в сердце Лауры Лукиной, то и дело скребла. Как назло, по окну настойчиво забарабанил мрачный осенний дождь, придавая еще большую грусть словам, аккуратно выведенным на листе. На диван запрыгнул черный пушистый кот, белая мордочка, грудь и кончики лап выглядели так, словно он был одет во фрак. Мартин вальяжно разлегся и уставился на хозяйку зеленым осуждающим взглядом. — Не смотри на меня так. — Лукина закатила глаза и отложила сочинение. — Мне и без тебя известно, что это не мое дело. Кот безразлично отвернулся и широко зевнул. Несмотря на недовольство черно-белого советчика и собственное сопротивление, Лукина уже давно смирилась со своим желанием узнать Марию поглубже. Было что-то в ее глазах, что тревожило и притягивало. Лукина призналась себе, что просто переживает за девушку. Ее светлый ум и откровенность, ее красивый слог и колкие замечания, которые девушка время от времени адресовала авторам мировых бестселлеров, все это никак не вязалось с образом тихони. Словно что-то давило на нее, подавляло так сильно, что позволить себе открыться Мария могла только в таких сочинениях и письмах, которые Лаура Альбертовна ей поручала. К слову, писем было чуть больше, чем требовалось — так они договорились, писать тогда, когда есть желание. А желание поговорить хоть с кем-нибудь пропитывало каждое слово, каждый исписанный лист. Мартин засопел, уткнувшись носом в собственные лапы. Женщина задумчиво поглаживала его за ушами, глядя в отражение пухлого телевизора. Она появилась как всегда первой. — Вы читали? — воодушевленно шагнула к своей парте девушка, не отводя глаз от Лауры Альбертовны. — Читала, Мария, а как же. — Лукина перелистнула какой-то документ и, наконец, подняла глаза. Третьякова буквально испытывала ее взглядом. Лаура Альбертовна снисходительно улыбнулась и отложила бумаги. — Признаться, я прочитала даже два раза, — Заговорщески прищурилась женщина и тихо рассмеялась. — Да, я нисколько не жалею о своих словах, мне нравится Вас читать, Мария. Слог прекрасный, должна заметить, я не сомневалась в Ваших дарованиях, но не представляла, насколько Вы хорошо владеете словом. — В самом деле? — Мария буквально просияла. — В самом деле, дорогая. — Неожиданно для самой себя мягко ответила Лаура Альбертовна. Девушка, достававшая в это время принадлежности на парту, замерла на мгновение и бросила на Лукину странный взгляд. Ситуацию изменила шумная группа молодых людей, шагнувших в класс. Женщина вернулась к своим делам, мысленно недоумевая своей фривольности, а Мария уткнулась в учебник, пытаясь спрятать за ним явно покрасневшие щеки. Урок начался. В этот раз Лаура Альбертовна позволила себе дольше прогуливаться между рядами, пока вела монолог об истории драматургии. — В драму включена сцена объяснения военачальника Геммона с Праскевией. Он говорит:

Прошу тя, любимая,

Да отпадоши совести твоея,

Да повинишися воли моея,

Ибо красоте твоей удивляюся,

Любовию и сердцем распаляюся.

Красота твоя снедает утробу мою,

Прошу ти, да приклониши выю свою.

Однако Праскевия отвергает любовь Геммона, она выбрала себе небесного жениха — Христа. — Не удивительно, — Заявил кто-то с задних парт и класс прыснул. Лукина поймала на себе веселый взгляд Марии и улыбнулась в ответ. — Вы правы, Самойлов, поэт из Геммона действительно неважный. — Женщина вернулась к своему столу и, в привычной для себя манере, прислонилась бедрами к столешнице. — Простите, а «выя» это?.. — Это «шея» на устаревшем диалекте. Вернулись к чтению. Краем глаза Лаура Альбертовна замечала взгляды молодых людей, направленные далеко не в записи. К 27 годам это ощутимо приелось. В середине урока, поручив кратко законспектировать необходимую теоретическую часть, Лукина, наконец, опустилась за стол. Теперь пришел ее черед наблюдать. Калиночкин и Мусаев как обычно о чем-то тихо болтали, кудрявая шатенка Василиса усердно переписывала абзац, Буше влюбленно уставилась на обаятельного соседа по парте. Всё как всегда. Всё, кроме внимательного взгляда, который Лукина чувствовала на себе весь урок. Мария не писала, покручивая ручку в пальцах, она о чем-то задумалась, бессознательно засмотревшись учителем. Нечаянно поймав встречный взгляд, девушка вздрогнула и сделала вид, что увлечена книгой. Лукина еще какое-то время следила за ней, отмечая рассеянность и нервозность ученицы, но кинув взгляд на часы, ей все же пришлось вернуться к заполнению бумаг. Очередной звонок, очередное «Спасибо за урок». Прощаясь с ребятами, Лаура Альбертовна была почти уверена, что Мария Третьякова задержится у ее стола, или, быть может, ей просто хотелось в это верить. Как бы там ни было, Мария действительно терпеливо ждала ее внимания. — Рада, что Вы задержались. — Призналась женщина, вставая из-за стола. — Правда? У меня был вопрос относительно выпускного экзамена. — Боюсь, ответа у меня не найдется, Мария. Видишь ли, я все еще в статусе практиканта, а экзамен проведет ваш штатный педагог. — О, как жаль. Очень жаль. Викторию Павловну не очень любили, мы даже боялись ее. Лукина фирменно подняла брови. — Не стоит, поверь мне. — Она положила руку на плечо девушки и мягко сжала. — Если сразу не пройти против своего страха — испугаешься навсегда. Девушка, казалось, не заметила жеста Лукиной, а лишь спросила: — Как это? Лаура Альбертовна снова взглянула на часы. — У Вас ведь был последний урок? Мария кивнула. — Давай прогуляемся, нечего нам здесь делать. — И все-таки, Лаура Альбертовна, что Вы имели в виду? — Мария шагала по бордюру, забавно балансируя руками. — Мм? — задумчиво протянула женщина, разглядывая осенний парк, расположенный прямо напротив школы. — Что значит «испугаешься навсегда»? — А. Да, — Лукина кивнула Маше на парк, приглашая ее за собой. — Это очень просто. Если тебя что-то напугало, надо сразу же постараться преодолеть этот страх. Понимаешь? — Смутно, если честно. — На велосипеде кататься умеешь? — Умею. — Неужели ты никогда не падала? — Ой, падала, много раз падала, — Закивала Мария, улыбаясь воспоминаниям. — Но раз умеешь кататься, значит вставала и пробовала снова, верно? — Дождавшись согласия, Лукина продолжила. — Это значит, что ты не испугалась навсегда. Если бы ты упала и больше никогда не садилась на велосипед — значит, ты поддалась бы страху. Страх хитрая штука, Мария, дашь ему слабину один раз и побороть его будет на-амного сложней. Но если сразу подняться и пробовать до тех пор, пока не получится — страх будет не в силах тебя остановить. Лаура Альбертовна повернулась к спутнице и снова поймала тот же странный взгляд. Парк выглядел роскошно. Желтые и бронзовые лиственные ковры укутали мощеные дорожки, деревья, обронившие еще не всю крону, величественно раскачивались на ветру, а густые кустарники зарделись багровыми цветами, создавая контраст самой Осени. Мария молча шагала рядом, время от времени поглядывая на Лукину. В волосах ее играл ветер, в глазах — любопытство. Лаура, чувствуя ее взгляд, уже неоднократно хотела задать ей простой вопрос, но не решалась, не желая ставить девушку в неловкое положение. Так они и шли — молча любуясь золотом: Мария — осенним, Лукина — золотом волос Третьяковой.