Цикл насилия

      Конференц зал наполнила какофония тысячи голосов, звона бокалов и смеха. Вибрация этого звенящего пустотой разгула уже отдавалась раздражающей пульсацией в висках. Празднование Хэллоуина маскировалось под обычный званый ужин, но Джону казалось, что в костюмах тройках акулы бизнеса выглядели так же смехотворно, как если бы вырядились вампирами с пластиковыми клыками. Мэйв отказалась от супергеройского костюма и надела вечернее платье, любовно обнимавшее ее изменившуюся фигуру, и приковывала к себе внимание, словно магнит. Она выглядела сногсшибательно даже на шестом месяце беременности, пусть даже ее тело принадлежало не только ей. Нет, он не был удивлен — Мэйв не зря назвали Королевой; его просто грызло чувство собственничества, которому он не мог дать волю.       Никто, кроме него, не подозревал, что ее модельная стройность, сохранившаяся даже в резко очерченных скулах, была не даром супергеройского метаболизма, а признаком изнеможения. Его изумляло то, как она скрывала войну, разразившуюся в ее собственном теле, и вместо болезненного оскала демонстрировала людям безупречную улыбку. Она настолько сильно полюбила этот научный эксперимент, обосновавшийся в ее утробе? Или он просто не знал границ ее самообладания?       Джон тоже был рад сменить свой клоунский костюм на что-то подобающее, пусть даже директора и инвесторы привыкли видеть в нем циркача, замотанного в флаг Америки. Ему позволили перейти в другой ранг: не корпоративный продукт и маскот, а отец следующего поколения супергероев.       Вокруг Джона и Мэйв кружили стаи стервятников и безобидных работников корпорации, которых они должны были развлекать, поэтому роскошь общения друг с другом была не для них. Даже обменяться понимающими взглядами удавалось редко, но Джон присматривал за ней издалека. В глазах окружавших ее мужчин мелькал тот же голод, что и раньше, только… другой. Такой, который можно было утолить, с которым можно было играть, растягивая удовольствие.       Перешептывания о нем и Мэггс просто выводили его из себя, они раздавались с разных концов зала и смешивались в нечто уродливо бессмысленное, совершенно несвязное. Патриот. Королева Мэйв. Ребенок. Больница. Видео…       Он знал, что по их жизни будут проезжаться вдоль и поперек, тем более когда Мэгги ушла из-под прицела камер. Даже сегодня она могла бы не появляться здесь, если бы у уродов в руководстве была хотя бы капля мозгов. Но «видео»? О каком видео шла речь?       Голоса унялись, когда микрофон передали генеральному директору, и Джон наконец смог дать своим ушам передышку. Десятый бокал шампанского уже не опьянял, такой же пресный и безвкусный, как речь главы Воут. Где-то на другом конце зала Мэйв так же отстраненно наблюдала за происходящим, пока не потянулась к сумочке, чтобы достать телефон. Его собственный завибрировал от уведомления спустя пару секунд.       «Хмурый вид. Неужели так внимательно слушаешь?»       Джон наклонил голову вбок, распознавая ее намерения.       «О чем еще думать, если не о планах Воут на следующий год?»       Пауза. Взгляд Мэйв пробился к нему через толпу из десятков людей.       «А я думаю… вот бы ты нагнул меня и трахнул прямо здесь».       Джон едва не поперхнулся шампанским, забыв о своей маске безразличия, обо всем. Он ухмыльнулся, даже зная, что соберет на себе удивленные взгляды. Мэйв подмигнула ему и дьявольски улыбнулась. Он увидел призрак шутливости в том, как она закусила губу. Он обожал ее в такие моменты. Пусть даже они могли забыть о близости на долгое время, связь между ними была жива.       Джон воспринял ее сообщение как призыв сбежать отсюда. Не думая о приличиях, он развернулся и двинулся сквозь толпу, к ней. Он ловил на себе неодобрительные взгляды, но не останавливался: в глазах этих людей он был отцом ее ребенка, в конце концов. Он имел право быть собственником.                     К Мэйв подошел мужчина в элегантном костюме-тройке, очередной магнат, ничем не примечательный в своем пафосе. Они встречались раньше, и его фамильярность никогда не привлекала ее. Ей хотелось лишь поскорее отделаться от него и сбежать домой вместе с Джоном.       — Ты сегодня блистаешь, Мэйв, — улыбнулся он, смотря на нее сверху вниз, так уверенно, словно знал каждый ее секрет и каждый изгиб под платьем. — Не думал, что у тебя и Патриота такие… раскованные отношения.       Мэйв выгнула бровь, смотря на него с дежурной улыбкой. На что он намекал? Доказательство их личной жизни и так было у всех на виду и прямо сейчас пинало ее изнутри с такой силой, что хотелось кричать от боли.       — Я видел видео, Мэйв. Редкий алмаз в коллекции Воут.       — Какое еще видео? — осведомилась она, пытаясь скрыть дрожь в голосе и мысленно перебирая варианты. Их было слишком много. И это точно не была запись успешного спасения или будничного похода в супермаркет.       Ее собеседник усмехнулся и вновь окинул ее взглядом с ног до головы. И тогда Мэйв догадалась. Не поняла, нет, но почувствовала на себе слой грязи от его взгляда.       — Видео для привилегированных партнеров Воут — для тех, кто доплачивает, дорогая. Не притворяйся невинной овечкой, — она почувствовала его взгляд на своем животе и поспешила накрыть его ладонью в тщетной попытке закрыться от чужого взгляда. От ее невинности не осталось ничего — она лишь хотела защитить свою дочь от этого тошнотворного внимания.       Тогда появился Джон. Его пальцы крепко обхватили ее талию, и он притянул ее к себе, окидывая собеседника уничтожающим взглядом с высоты своего немалого роста. Тот даже не дрогнул. Позволив Джону увести ее подальше от толпы, Мэйв почувствовала тиски бессилия на своей шее: этот наглец не верил, что они могли сломить его хребет как тростинку одним движением руки.       Они были цепными псами, которых за каждый рывок душил ошейник. Способны разве что огрызнуться, рыкнуть, но не вцепиться в горло. И если он говорил правду, если это видео действительно существовало… Они были товаром, выставленным на аукцион. Их души, их тела, их силы… и даже их ребенок.              Вернувшись в апартаменты после званого ужина, Мэйв провела в ванной почти час, пытаясь содрать с себя мочалкой невидимый слой грязи. Ребенок в ее утробе бился, словно в панике, будто она уже могла почувствовать холод, пробиравший Мэйв до костей. Она бессознательно гладила живот, тщетно надеясь успокоить дочь и унять боль. Пришлось увеличить и без того лошадиную дозу обезболивающих. Ее постоянно мутило — либо от таблеток, либо от прилипшего к внутренностям отвращения.       Следующие дни прошли непривычно тихо. Мэйв не забывала о разговоре про видео, засыпала и просыпалась вместе с мыслями о нем, но информационное пространство вокруг молчало. Джон, вырвавший ее из лап того богатого урода, ни разу не вспоминал их разговор. Она начала думать, что воображение дорисовало подробности, что она придумала все те намеки. Одна мысль не давала ей покоя: эксклюзивный контент не сольют просто так. Массы могут никогда его не увидеть, и ее имя не попадет в топ в Твиттере, но сам факт его существования…       Едва она смогла успокоиться, как вдруг Джон вернулся домой в особенно мрачном настроении. Он метался по квартире, словно загнанный зверь, пока не вытащил из кухонного ящика бутылку виски, но не сделал ни глотка. Потом ушел на балкон и простоял там, пялясь на крыши небоскребов и выкуривая одну сигарету за другой, растворяясь в дыме, как в тумане. Слова застревали в глотке, стоило подумать о них, но Мэйв больше не могла терпеть это.       — Ты знаешь про видео, — выдавила она, становясь рядом с ним. Он ничего не ответил, но его молчание было красноречивее любых слов. — Ты видел его…       Джон кивнул, и ее надежда угасла безвозвратно.       — Но… как? Где? — надежда умерла вместе с силой ее голоса.       — Убедил Эшли достать его, — он сделал затяжку, — в обмен на то, что она уйдет из офиса на своих ногах.       — Покажи мне.       Он взглянул на нее нечитаемым взглядом.       — Нет. Тебе только этого не хватало…       — Не смей, — процедила она, приближаясь к нему. — Не смей думать, что я слабее тебя. Я имею право знать.       Джон зарычал от бессилия, выдавая то, насколько его измучила внутренняя борьба. Все в нем кричало, насколько сильно он не хотел этого, но она не могла совладать с собой, и жар злости испарял остатки сомнения. Ей было необходимо знать.       Джон сдался и протянул ей телефон, втаптывая остатки сигареты в плитку.              Это произошло в их апартаментах в Башне как раз в тот вечер, когда от их неистовства по стене пошла трещина. Их тела сплетались на записи камеры под таким углом, который нельзя было поймать случайно. Он не оставлял пространства для фантазии, выставляя на обозрение каждое прикосновение в их безумном единении, малейшую дрожь, пробегавшую по коже.       Джон видел изгибы обнаженного тела Мэйв и наркотический туман в их глазах, и ему было стыдно признаться самому себе, сколько раз он, завороженный этим ужасом, открывал видео и останавливал его, словно бросая вызов реальности и проверяя, не сотрется ли оно под его взглядом. Отдельные моменты намертво впечатались в память: Мэйв впивается ногтями ему в спину, стонет, запрокинув голову… Джон помнил податливость ее тела и то сумасшедшее, нездоровое удовольствие, которое она распаляла в нем. Он все еще чувствовал его отголоски и не мог унять фантомную боль. Это все было неправильно, от начала и до конца.       Мысль о том, что в этот самый момент под прицелом камеры могла быть зачата их дочь, скручивала нутро в узел. Даже для него, человека, не верившего больше ни во что, это было кощунством.       Воут не предлагал порнографию — он торговал правами. На них, на их наследие. Какая жизнь будет у их дочери, если даже момент ее появления продали с молотка?       Мэйв наблюдала за этим, замерев, словно натянутая струна. Вдруг он заметил влажный блеск ее глаз, в отражавших неестественный свет от экрана. Слезы. Она болезненно зажмурилась, но не позволила им пролиться.       — Ненавижу их, — процедила она звенящим сталью голосом, в котором смешались ее сила и слабость. — Ненавижу то, что они сделали с нами. Они…       — Мэйв…       — Они даже не видят в нас людей, только имеют и доят, как чертов скот, — она заблокировала телефон и подняла взгляд, и он увидел всю глубину ее страданий. Боль обнимала ее как тяжелый плащ, давя на плечи.       — Мэгс… — Джон перенял телефон из ее рук и отбросил его на кресло. Удивленная его тихим и успокаивающим голосом, она словно забыла, что хотела разразиться гневной тирадой.       Он обхватил руками ее талию и вжал в себя, чувствуя напряжение, поющее в ее мышцах, и то, как ее живот соприкасался с его. Ее тело, обычно словно выплавленное из стали, стало совершенно другим: мягким, уязвимым, человеческим.       Он почти не касался ее, избегал этого, боясь привязаться к тому, о чем не стоило и мечтать. Но тщетно. Он был готов на все, чтобы защитить Мэйв и их дочь. То, что он чувствовал к ним, было сложно назвать любовью. Сочувствие и понимание, выросшие из общей боли и смирения, но не любовь. Это чувство было куда глубже, больнее, извращеннее. Джон просто знал, что он сделает все ради Мэйв, и ничто не могло изменить это. Просто теперь он был готов разрушить Воут до основания — ей стоило сказать лишь слово.       Он накрыл ее живот своей ладонью, надеясь, что она поймет. Она уткнулась лицом в его грудь, и тогда слезы свободно покатились по ее щекам, оставаясь влажными следами на его футболке.       — Они заплатят за это, — прошептала она со стальной решимостью.       Под его ладонью шевельнулся ребенок, и в душе Джона что-то оборвалось. Его дочь. Возможно, она не была их надеждой на лучшую жизнь, но… ради нее он будет бороться. Ради нее он станет именно тем монстром, которого все так боялись, которого хотели подчинить.