Клятва рыцаря.

      Пар лежал над травой, создавая дивное зрелище. Туман играл с росой, воплощая преддверие рассвета, картинку, которую во всю жизнь не забудешь. Пройдет год, наверняка, увидишь такую еще раз, а затем еще.       Дым создает отдельный мир. Мир так хорошо знакомый лебедям.       Грациозно ступая, как подобает птице такого класса, мать выходит на берег, ожидая жмущихся за ее краснописые лапы детей. Серенькие и невзрачные, они пищат между собой, возглашая о том, что всех опасностей можно избежать под крылом у матушки.       Поводив выводок, более чем гордая в своем сознании, лебедь вновь шествует к воде. Небесная гладь пожирает белоснежные перья, не трогая их великолепного оттенка.       О, как хороши лебеди в тумане. Это апогей всего прекрасного, что есть в этом мире. Плавно рассекая прудовые зарои, птицы словно танцуют медленный и тихий танец. Восторженной и отверженной любви.       Лебеди моногамны. Совсем не так, как могли бы быть моногамны люди.       Руи, в каком-то смысле, тоже гадкий утенок. Он знаком с лебедьми тем, что чаще всего приходил к озеру глядеть на то, как степенно и плавно празднуют состоявшийся рассвет водные обитатели. Самое несузаразное в этом всем, что пугливые птицы его совсем не боялись, имея при себе шестое чувство, давающее им подсказку, что этот человек достоин видеть ту природную красоту, скрытую от глаз других.       Душа Камиширо это отдельная и уникальная экосистема. Не понимаете, так не трудно объяснить.       Что же такое душа в общем? До сих пор никто не знает точного ответа. Может, к лучшему, а, может, к худшему.       Душа что-то такое легкое, воздушное, как парит лебедь над кромкой воды, скрещивая головы со своим вечным партнером в мягком законе о неразлучности.       Но в ней живет такое сумбурное разнообразие чувств и ощущений, что становится дурно, даже если заглянуть в душу к какому-нибудь мелчному и тщедушному человеку. В сущности Руи же, вели борьбу несчетное количество чувств. Это оправдаемо, ведь он еще не вырос толком. Сегодня ему кажется, что он не готов к такой чести, как вручение настоящего, рыцарского меча, а завтра будет казаться, что его таланты слишком не дооценили.       Руи это полная противоположность Цукасы, чрево и душа второго — увядающий цветок. С годами он все больше вянет и вянет, оставляя за собой лишь смутную пыль, недолгое послевкусие взгляду, после своего вида. Чаще всего, таким людям для цветения нужна вовсе не вода и солнце, а человек.       Рядом с родным и близким расцвет случается сам собой. Любовь это поительный эликсир, который питает жадную до воды поросль, корень, что глубже всяких подводных пещер засаживается в поднесчастной душе, иногда даже не намекая на свое присутствие.       Сорняк то, или же прекрасный цветок определяет восход чувств второго. Бутоны цветут с восходом, весна приходит к закату. Так и возлюбленность, робкой ладонью и несчастной девицой в зимнюю пору просит приюта, мечтая о теплой чашке горячего шоколада в дремучей лесной роще. Ее робкие щеки бьет суровая метель, ничуть не лелея за выход из дома, а ноги подкашивает холодный снежный наст. Таким не отказывают. Гостеприммно пускают в свой дом, и, возможно, навсегда обретают то, что искали.       Не каждое существо ищет, но практически каждое сходится на одном.       Руи не стал тревожить лес в своих поисках принца. Зачем? Он знал, что тут, точно здесь. Солнце уже почти зашло, света нет совсем. Двух глупых и неразумных детей из леса должна выводить только эта самая барышня, плутавшая в морозной поре. Только весна, приходящая в лес в короткие ночные поры. Только лебедь, плывущий и грациозно танцующий свой благородный танец в тихой тиши рассвета.       Тихо. Так тихо, что тишина давит на уши. Только леденящий душу свист ветра где-то далеко в горах.       Цукаса уже сомневался в том, что ему суждено вернуться в лоно дворца, где ему будут более чем рады. Он плутал и подозревал, что наматывает круги. В отчаянии принц нашел первый попавшийся дуб, заняв положение возле. Замерзшей ладонью наследник провел по шершавой коре, твердо решив, что если ему и суждено встретить смерть в этом лесу, то он сделает это под этим дубом.       Наверное, не самая скверная гибель быть поеденным всякой стервью. Но разве можно винить зверей в том, что в голоде они посягаются на мертвичину? А если его убьют еще до того, как он встретиться с обезвоживанием? Тогда, наверное, гибель будет еще благороднее. Не дурно знать, что королевский сын оставит свой след и тут, в дебрях природы, которая после его смерти прекратит быть нетронутой.       Руи устал ходить. Он не делал засечек на тонких стволах, словно и не надеялся выйти обратно. Будущий рыцарь не видел нужды в том, чтобы испещрать шрамами ни в чем неповинные деревья, которые не заслуживали этой участи, даже если ценой собственной жизни придется подкупать свою правоту.       Дуб кидал свои огромные и раскосые тени в свете полной луны, когда Камиширо окончательно выдохся и осел на первосоздательницу землю, закрывая глаза, свет в которых меркнул, перебиваемый губительной усталостью.       Они чувствовали незримое присутствие друг друга, но не знали об этом. Так, этот дуб словно тонкая грань между их мирами. Миром роскоши дворца и миром рыцарской грубости. Этот дуб словно стал тем единственным пограничным проводником, что сплетал воедино две души тонкой и крепкой красной нитью. Любовью, что выступала путеводной звездой для двух усталых и глупых детей.