no tricks, only treats

Кевин стоит перед зеркалом в просторном коридоре и скалит не по-вампирски короткие клыки своему отражению, поправляя высокий воротник черного плаща с лиловым подбоем. Ну вылитый вампирчик. Только-только обращенный. Хотя Кевину больше нравится думать, что ему уже много сотен лет и он — глава вампирского клана. Он хмыкает, оставшись вполне довольным своим образом, и возвращается к себе в комнату, чтобы нанести последние штрихи. Кевину уже девять. Даже больше: до десятилетия остаются какие-то три месяца. Его отец — лучший из всех возможных, потому что он позволяет Кевину самостоятельно ходить по домам в Хэллоуин и просить сладости — и даже разрешает ему брать с собой Нила. Нил и Кевин — не разлей вода, никто в их городе ни разу не видел их по отдельности: на переменках в школе они вечно сидят на подоконниках или в кафетерии и обсуждают учебу и экси, гулять ходят — только вдвоём, и потому нет ничего удивительного в том, что и в вечер Хэллоуина они выходят на улицу тоже едва ли не под ручку. Кевин считает Нила своим родным братом, хотя технически они совсем не имеют общей крови: Дэвид, отец Кевина, стал опекуном Нила несколько лет назад, но за это время они успели стать друг другу ближе, чем кто либо. И вот, на календаре тридцать первое октября: Кевин стоит в своей комнате в этом черном плаще с высоким и слегка дурацким воротником и рисует кровавые разводы на подбородке, делая вид, что он вампир. Нил закатывает глаза и одевается в тыкву в ведьминской шляпе — первый образ, который ему в шутку предложил Ваймак пару дней назад, а Нил, не воспринимающий саркастичных шуток Дэвида, за эту идею ухватился и не был согласен выходить из дома в Хэллоуин иначе чем в образе тыквы. Так что он едва ли не светится оранжевым, натягивает на голову беретик и спрашивает у Кева, чего же ему не хватает. Кевин отчаянно сдерживает смех, ухмыляясь. — Лучшая тыква в городе, — убежденно и с серьезным видом говорит он. Нил снова закатывает глаза, но, кажется, остается удовлетворенным. На улицах их района темно, но, как и всегда, полно народу: светят фонари, горят оранжевые гирлянды. Дети бегают от дома к дому, и Кевин взволнованно смотрит на шумные компании, думая о том, что тоже хотел бы стать частью одной из них, но у него не слишком много друзей здесь: все те, с кем он общается в школе, живут слишком далеко от его района, и туда вдвоём с Нилом Дэвид точно их не отпустит. Тогда Кевин просто берет Нила за руку как заботливый старший брат и направляется с ним к первому дому. Нилу очень подходит роль мальчика, который стучится в дома и просит сладости: никто не может устоять перед его огромными голубыми глазами и рыжими кудрями, что дополняют образ забавной тыквы. Так что каждая женщина, открывающая им дверь, улыбается, просит подождать, а после приносит гору сладостей. Кевин — как самый вежливый из их дружной команды на двух человек — всегда говорит спасибо и серьезно кивает, чем только добивает умиляющихся взрослых. — Когда мы пойдём домой? — занудно тянет Нил, начиная ныть, и откусывает огромный кусок от шоколадки с орехами. Он даже не любит сладкое: делает это назло Кевину, который, возвращаясь домой вечером Хэллоуина, любит перебирать собранные сладости, сидя с ними как Кощей над своим золотом. — Но мы вышли только двадцать минут назад, — вздыхает Кевин, треплет его по волосам и берет из пакета мармеладку в виде паука. Он оказывается с лакрицей, так что он морщится, выплевывает ее на сухую траву (Кевин лакрицу терпеть не может) и забирает у Нила шоколадку, чтобы прогнать вкус. Нил смеётся над его скорчившимся лицом, за что Кевин обиженно показывает ему язык. В одном из домов им открывают дети — мальчик с настороженным взглядом пронзительно серых глаз и девочка, что выглядывает из-за его спины. Это редкость: обычно все дети без исключения выходят на улицу просить сладости, а дома, помимо самых малышей, остаются лишь те невезучие, кто умудрился заболеть на Хэллоуин, — или же те, у кого чересчур строгие родители, которые не выпускают их одних из дома по вечерам. Эти двое не выглядят больными, так что Кевин с интересом склоняет голову вбок. — Вы что-то хотели? — спрашивает мальчик осторожно, и Кевин слышит сильный незнакомый акцент в его голосе. Но он даже не успевает ответить: из глубины дома мальчика окликает женский голос. Тот оборачивается и отвечает на незнакомом языке — Кевин хмурится, пытаясь понять, что происходит, а потом обладательница голоса сама выходит к дверям. — Здравствуйте, — вежливо говорит Кевин, и она ему улыбается, окидывая взглядом их причудливые костюмы. — Сладость или гадость? — неуверенно добавляет Нил, замечая, что с этим домом явно что-то не в порядке. Еще ни разу не было такого, чтобы вечером тридцать первого октября в американском доме взрослые открывали детям двери, не понимая, чего им от них нужно. — Ах, — на лице женщины вдруг мелькает осознание, и Кевин часто моргает, — Хэллоуин, да? — Ага, — Кевин робко кивает, чувствуя облегчение. — Но если у вас ничего нет, это не… — Нет-нет, проходите, я сейчас, — она пропускает их в дом, пока мальчик и девочка все так же стоят и смотрят на них, хлопая двумя парами ресниц. — Жан, aide-moi, chéri, viens avec moi, — она касается плеча мальчика, и он послушно уходит с ней. — На каком языке они говорили? — шепотом спрашивает Нил, и отвечает им внезапно девочка. — Мы из Франции, — её голос тихий, акцент — ещё более сильный, и видно, что она даже не уверена в том, что говорит. Кевин вскидывает брови. — Там не отмечают Хэллоуин? Мать детей возвращается вместе с Жаном, смотрит на ребят все с той же улыбкой. Она кажется Кевину слегка… искусственной. Словно на самом деле женщине очень, очень грустно, но надо улыбаться назло всему этому. — Простите, mes petits, у нас есть только вишневый пирог, — она мягко кивает, — так что вы можете остаться на чай. Хотите? Нил с опаской оглядывается на Кевина. Ждёт решения от него как от старшего. Кевин, тем временем, пытается понять, как ему поступить. Вообще-то, ему не стоит доверять незнакомым взрослым, а тем более — оставаться у них в доме и есть их еду. Но в этом доме живут вполне здоровые дети, которые сейчас разглядывают их одинаково большими серыми глазами, да и в Хэллоуинскую ночь обычно все дети так или иначе принимают сладости от чужих. Кевин решает: если пирог предложат только им, а остальные будут лишь сидеть, он вежливо откажется и уведет Нила. Но пока… На женщине надето уютное длинное платье в цветочек, от ее тёмных волос — таких же, как и у девочки, — пахнет чем-то цветочным. Она напоминает Кевину маму — впрочем, ей ведь она и является, просто тоска по чему-то, чего у Кевина не было всю сознательную жизнь, просыпается в нём неожиданно и не вовремя. И он наконец мягко кивает Нилу, они ставят пакет с уже добытыми сладостями на подоконник и снимают ботинки. Девочка с любопытством оглядывает плащ Кевина. — Tu es un vampire? — спрашивает она на незнакомом языке, но слова ясны Кевину и так, и он с улыбкой горделиво кивает. — Très beau, — она улыбается, и на этом моменте Кевин понимать перестает, но все равно мягко улыбается в ответ. — Ну что вы, как будто не у себя дома, — с шутливой хмуростью осаждает женщина детей. — Будьте немного гостеприимнее. C’est la notre maison. — Меня зовут Жан, — мальчик протягивает ладонь сначала Кевину, потом Нилу, кивая, когда те представляются. — Это Элоди. Моя сестра. Она пока очень плохо говорит по-английски. На их уютной кухне, залитой теплым желтым светом, комфортно, как дома. Их усаживают за стол, и Нил разглядывает баночки с французскими надписями на столе, а Кевин выхватывает взглядом всё, что выглядит для него непривычным. — Вы уж извините, мы совсем недавно переехали сюда, — женщина устало улыбается, пока ставит чайник и вытирает полотенцем уставшие руки. Она попросила называть её миссис Моро, но Кевину до отчаяния хочется назвать её мамой. — Во Франции на Хэллоуин никто не ходит по квартирам и не просит сладости. Да там его вообще никак не отмечают, разве что проводят тематический урок в младшей школе. Мы к такому просто не привыкли, — она опускает ладонь на плечо Элоди, треплет ее волосы. — Вы делаете так каждый год? — Да, — Кевин подтягивает к груди одно колено, — это… традиция. Хэллоуин всегда идёт вместе со сладостями. И взрослые всегда покупают кучу сладостей, потому что знают, что весь вечер к ним будут заглядывать дети. — Ох, — миссис Моро вскидывает брови радостно и чуть удивлённо. — Надо будет подготовиться к следующему году. Мы окончательно переехали буквально месяц назад, — она заливает закипевшую воду в чайник с заваркой. Накрывает крышкой. — Элоди учит английский на курсах. Жан только начал ходить в школу, его язык уже неплохой. — В какую? — Кевин тут же обращает на него заинтересованный взгляд. Жан называет школу, в которой учится, и Кевин радостно вскидывает брови. — Мы учимся там же. Но ты на год младше, да? Жан кивает. Его настороженный взгляд наконец становится мягче. Кажется, кто-то научил его быть до ужаса недоверчивым, но Кевин и Нил с их искренней добротой к миру все же внушают желание доверять. Миссис Моро ставит на стол нарезанный вишневый пирог из песочного теста, наливает чай в чашки. Элоди первая берет кусок, довольно улыбаясь, и Кевину становится как-то теплее. Он чувствует себя дома, хотя сидит за столом семьи, с которой познакомился пятнадцать минут назад. Женщина что-то говорит Жану по-французски, назидательным тоном, — но Жан в ответ на это краснеет и недовольно фыркает: — Maman! Mais… — Вы лучшие друзья? — мягко спрашивает миссис Моро, глядя на Кевина. — Мы братья, — гордо отвечает Нил. — Правда, не родные. Но братья. — Жан хотел бы… — Мам, — смущенно перебивает он, — не надо. Кевин хмурится. — Он пока не успел ни с кем подружиться, — все же договаривает женщина с грустным видом, и Кевин понимающе кивает. Он не знает, как это тяжело — быть одному в чужом городе, — но может представить. Когда-то Нил был таким же. Но у него рядом всегда был Кевин. Вряд ли Элоди может заменить Жану друзей, как бы он её ни любил. — Не хочешь пойти с нами за сладостями? — спрашивает Кевин вдруг, неожиданно для самого себя. Бросает быстрый взгляд на Нила. Тот коротко кивает. Кудряшки подпрыгивают вместе с движением головы, и Кевин не может сдержать улыбку. Жан же смотрит на них недоверчиво — словно Кевин предлагает это вовсе не ему. Часто моргает. Оборачивается к маме, затем — снова глядит на Кевина. — Но я… — смущенно начинает он, и его голос чуть хрипит. Потом пожимает плечами. — Je n’ai pas d’un costume, — говорит он наконец. — Он ведь может пойти, даже если у него нет костюма? — спрашивает миссис Моро у Кевина и Нила, потому что Жан от волнения переходит на родной язык, и те синхронно кивают, даже не переглянувшись. — Вот и отлично. Видишь, — она сияет улыбкой, снова бормочет что-то Жану на французском и подходит ближе, чтобы поцеловать его в макушку. Затем садится за стол к ним, рядом с Элоди. Кевин пьет вкусный чай с бергамотом. Пирог оказывается рассыпчатым, с приятной кислинкой — и очень, очень вкусным. Домашним. Надо будет попросить Дэвида приготовить вишневый пирог. Вряд ли он согласится, но если они вдвоём с Нилом применят тяжелую артиллерию в виде своих больших жалобных глаз… — А я не могу? — вдруг звучит робкий голос Элоди. Миссис Моро улыбается ей. — Тебе пока рано, — строго говорит Жан, и мама его со смешком закатывает глаза, — но я принесу и тебе сладостей, хорошо? Кажется, девочку такой ответ удовлетворяет, и она радостно возвращается к своему пирогу. После такого подкрепления выходить в холодный октябрьский воздух уже гораздо приятнее — а ещё с ними выходит Жан. Глядя на то, как он натягивает курточку и повязывает серо-голубой шарф, Кевин думает, что ему, пожалуй, и не нужен никакой костюм — у него и без того слишком выразительное лицо, которое привлечет к себе внимание даже без ведьминской шляпы или вампирских клыков. Его густую правую бровь пересекает аккуратный шрам, и Жан слишком часто хмурится. Слишком часто для девятилетнего ребенка. Но глаза у него глубокие-глубокие, и Кевин ловит себя на том, что он хочет смотреть в них без остановки. — Я почти ничего не знаю про Хэллоуин, — признается Жан, когда они выходят на улицу. Ветер развевает его кудри. — Что надо делать? — Сейчас можешь просто ходить с нами, — предлагает Кевин. — Мы соберем сладостей на троих. — На четверых, — поправляет Нил с важным видом, и Жан удивлённо улыбается: он не забыл и про Элоди тоже? Они направляются к следующему дому уже втроем, и Жан становится отличным дополнением в их разномастной компании: под конец у них с собой столько сладостей, что не умещаются ни в карманы, ни в бумажный пакет с ручками. Кевин и Нил провожают Жана: видят, как радостно его встречает Элоди, как прыгает на него с объятиями, когда Жан отсыпает их часть сладостей, — и он с улыбкой прижимает её к себе. Кевин рад увидеть на его лице какое-то… умиротворение. — Встретимся в школе в понедельник? — вдруг спрашивает Нил. Жан, будто не веря своим ушам, окидывает радостным взглядом их обоих и часто кивает. Кевин улыбается ему, и они прощаются, прежде чем пойти домой. За следующий месяц Жан становится третьим в их неразлучной двойке — теперь он тоже всегда ходит с ними в школе, с ними обедает, смеясь над нелепыми английскими названиями блюд, рассказывает им о французской кухне, в мечты о которой Кевин быстро влюбляется. Перед сном он невольно ловит себя на том, что лежит и представляет, как они с Жаном и его семьей летят в Марсель на летние каникулы, как миссис Моро готовит им луковый суп, о котором с такой любовью отзывается Жан, потом на стол подают киш с курицей и шпинатом; представляет, как они идут гулять в порт, и Жан рассказывает ему историю родного города, а в его глазах — эта смешанная с теплом тоска. А вечером они пьют чай и Кевин впервые пробует крем-брюле — или что-то ещё более французское и изысканное, и они проводят столько времени вдвоём, что надо бы от этого устать, но Кевин — не устает. — Ты бы хотел поехать в какую-нибудь другую страну? — спрашивает Кевин у Нила как-то вечером, когда не может уснуть из-за этих глупых мечтаний. — В Англию, разве что, — отвечает Нил сонно. — Оттуда была моя мама. А что? — Нет, ничего, — тут же смущается Кевин. — То есть… Ну, я бы хотел во Францию. — С Жаном? — смеётся Нил. — С Жаном, — почти без стыда признается Кевин. Они втроем возвращаются домой после школы каждый день, втроем гуляют, иногда — втроем забегают домой к Жану, где миссис Моро тепло принимает их, предлагая что-нибудь на обед. Правда, Кевин ещё ни разу не видел отца Жана и Элоди: Жан каждый раз при его упоминании слегка мрачнеет, и говорит, что он вечно на работе, — и Кевин предпочел бы, чтобы он сказал правду о том, что отца у них нет, потому что выглядит это именно так, в конце концов, они с Нилом и сами живут без матери, в этом нет ничего постыдного. Но миссис Моро, кажется, занимается лишь хозяйством по дому и не работает, а деньги у них есть — значит, Жан говорит правду. В начале декабря Кевин впервые приглашает Жана в гости: это происходит спонтанно, в пятничный день после школы, когда у них полно времени и хорошее настроение, а Нил убегает гулять с каким-то новым другом из своего класса. Впервые их неразлучная троица разделяется, и Жан идёт домой к Кевину и Нилу. Знакомится с их отцом. Разглядывает безделушки в комнате Кевина и плюхается на его кровать, довольно ухмыляясь, когда наблюдает, как Кевин бродит по комнате, думая, чем бы ещё похвастаться. Ваймак не слишком хорошо готовит, но есть одна вещь, которая получается у него отменно: это горячий шоколад. Именно его он делает для них в этот декабрьский полдень, приносит в спальню Кевина две больших кружки, от которых пахнет домом, теплом, шоколадом и сладостью, и предупреждает быть осторожными: горячо. Кевин ведёт Жана за собой в гостиную, чтобы включить любимые мультики по телевизору, а Жан, пока проигрывается диснеевская заставка, внезапно не может оторвать взгляд от окна, где большими хлопьями падает первый в этом году снег. А Кевин смотрит на него, на Жана. Его кудряшки сегодня кажутся особенно мягкими, Кевину хочется потянуть за одну из них, сжать в пальцах, уткнуться носом и проверить, такие же ли они мягкие на ощупь, как на вид. Выражение лица у Жана тоже мягкое — ему тепло и спокойно, он улыбается Кевину чуть смущенно, когда ловит его взгляд, и делает глоток горячего шоколада. Немножко остается на верхней губе. Кевин жадно выхватывает эти детали, почему-то мечтая сохранить этот момент в отдельной папке внутри его памяти, запечатлеть там навсегда и возвращаться к нему холодными вечерами, когда Жана будет особенно не хватать. А Жан вдруг тянется к нему ближе и кладет голову на плечо. От такого внезапного порыва нежности у Кевина замирает сердце, но он послушно позволяет ему прижаться к теплу Кевина и погружается в сюжет мультфильма на большом экране телевизора.