Догони, убей, воспой

День за днём шли размеренной чередой. В обычной ситуации Дину бы быстро это наскучило, он был человеком с горячим сердцем и живым духом, который вечно тянулся к свежести синего неба и рыхлой земле под ногами, сопровождающей в долгий путь. Тем не менее, за все последующие дни, сложившиеся в долгие две недели, Дин ни разу не пожалел о своем достаточно импульсивном решении остаться в таверне насовсем: у каждого человека из тех, кто так или иначе мелькал перед глазами в течение рабочего дня, были свои особенности. Любой мог выделиться из толпы внешне, одеждой и золотом, для хозяина являвшимся если не смыслом существования, того, чего сам человек добился, то простым способом улучшить свою жизненную ситуацию, выкарабкиваясь даже из самых тяжёлых передряг. Кто-то же выбрал для себя более скромный метод: говор и обращение с окружающими, в том числе друзьями или простыми незнакомцами, которых, вероятно, будет не суждено встретить во второй, третий, пятнадцатый раз. И Дину нравилось изподтишка, в менее нагруженное время, наблюдать за ними, подмечать те или иные необычные, выделяющиеся детали, быть невольным слушателем уроков матушки-Судьбы, которые представали новыми испытаниями и о которых путники без стеснения рассказывали один одному. Дина постоянно окружали сотни звуков, запахов, чужих... Историй. Они переплетались, где-то соединяясь в единую картину, где-то расходясь скандалами и разрастаясь подобно древнему и крепкому дереву, и новый работник Бобби расценивал их как новое приключение, наподобие тех, что он раз за разом проживал вместе с главными героями поэм или даже детских сказок. Так, наслушавшись и набегавшись за день вдоволь, Дин в состоянии полного умиротворения падал на кровать, скромно ютившуюся в одном из углов второго этажа таверны. После того, как он окончательно встал на ноги, Бобби переселил его на доселе пустовавшую койку в комнате у Кастиэля, объясняя это фразой: "Мне посетителей приходится отгонять, так как свободных апартаментов не так уж и много, и лишняя тушка, решившая ещё и остаться, не должна задерживаться на служебной кровати". В чем-то этот старый ворчун был прав, да и сам Дин не возражал (не стоило раздражать того больше, чем случалось в будние дни, а то ещё выгонят): с Кастиэлем, если они оба не выматывались до полного изнеможения, вечера проходили интересно. Стол по соседству с кроватью не пустовал никогда, будучи бардом, Кастиэль вечно чёркал что-то на остатках пергамента, неизвестно откуда снова появлявшегося чистым. В первые пару дней он со скрытой настороженностью относился к Дину, ведь пока неизвестно было, что выкинет этот "новенький", но, осознав, насколько тот старается через всё раздражение сохранять спокойствие и не насолить в общем понятии хорошим посетителям (пусть даже порой самому уравновешенному из них, Кастиэлю, было сложно держать себя в руках), достаточно быстро оттаял, и, к ночи, зажигая подержанную свечу в потертом из-за неграмотного использования предыдущим владельцем подсвечнике, начинал разъяснять второму постояльцу суть своих песен. Рассказывать те ситуации, что сам автор хотел передать через, казалось бы, бездушные строчки, выраженные корявенькими изгибами чернил, слетевшими с уже потемневшего кончика пера. Таким выдался и сонный вечер в преддверии марафона весенней торговли. Дин уложил голову на сцепленные в замок за шеей ладони, внимательно вслушиваясь в будто бы монотонный, но безумно интересный голос владельца бумаг. Его можно было сравнить с морем, где грань между безмятежностью и катастрофой стирается, где может встретить свою смерть самый опытный моряк вне зависимости от того, как качественно сколочен его фрегат, сколько бы он ни прошел штормов – морю всё было безразлично, оно лишь наводило собственные порядки в законно выделенных владениях. Так было всегда, каждый раз, когда Кастиэль подбирал новую историю, чтобы погрузить в нее единственного, но впитывающего слова подобно губке, слушателя во тьме отдаленной комнаты второго этажа таверны, но в этот раз впечатление лишь утвердилось, ведь выбор пал именно на песню о судьбе капитана, напуганного штормом, встретившим их с командой корабль на пути в порт и занёсшим внутрь неизвестного грота, где сирены, притаившиеся в тине, так и норовили полакомиться сладкими душами наивных моряков, с радостью бросавшихся прочь. И вскрикнул он, Ужас застыл, Вместе с тучей рыб приплыл, Пока за бортом не затих украшений старых звон. Признаться, на последних аккордах Дин никогда не мог себя заставить продолжать бодрствовать, какие бы титанические усилия ни прилагал. Пока Кастиэль перебирал пальцами, будто касаясь каждой ноты собственной душой, спокойствие само приходило к нему. Несмотря на то, что большинство сюжетов позже воспроизводились во сне в более развернутом формате, Дин помнил их и так: такие чудеса не каждый день встречаются на сложном пути странника, а если имеется должный рассказчик, то не будет считаться детской шалостью и задремать под приятные звуки водоворота сюжета. Кастиэля это вполне устраивало. По довольной улыбке и лбу, что успел разгладиться от недовольных морщинок и злости, скопившихся за день, он умел прочесть слова благодарности, дарованные всеми богами, что Кастиэль даже не знал, и отсутствие каких-либо ненужных замечаний на чужом лице. В этом и заключался смысл. Смысл, чтобы продолжать играть. Деревья шелестели своими листьями, перешептываясь, пока небольшой дымок от фитиля свечи резвился над столом, а сам бард улёгся на соседнюю кровать, не забыв повесить гитару на стул за длинный ремень. Сон был важен, он дарил силу на весь оставшийся день, в конце которого место занимает мирная тишина в голове и наяву. Но и в чистоте неба, необъятной и словно вечной, всегда найдется место оглушающему грому и метким молниям, всегда попадающим ровно в цель с первого раза. *** В тот день их края навестил проливной дождь. Стремясь найти убежище от бьющих по всем слабым местам и забирающихся под одежду капель, случайные бедолаги торопились скрыться под навесом таверны "Голос ножа", а после и пропустить пинту-другую с отменным мясным пирогом (дождь подобрал очень уместное время, учитывая, что включали в список закусок его исключительно два раза в неделю), разогрев внутренности и успокоив от дрожи пострадавшие от сырости на улице кости. Дин и Бобби все ещё не вернулись с открытия торговой ярмарки (экспериментальные, уже сладкие, закуски сами себя бы не забрали от одного из их партнёров), где через несколько дней должны были появиться и вся оставшаяся орава непоседливых "детей-придурков" и Руфус Тёрнер, "старый скряга", не желающий ничего менять в своей жизни, пока есть возможность заниматься заготовлением бочек хмельного напитка на пару с другом, который пусть и заглядывал редко, но метко: с хорошими новостями. Даже если те всегда были связаны непосредственно с рабочей атмосферой и свежими изменениями в контрактах, повидаться с Бобби каждый раз оказывалось хорошим решением. Кастиэль только что отнес очередной поднос с сытным ужином и протирал соседний стол, уже опустевший, словно гости рассыпались прямо во время посиделок за ним и теперь покоились на полу в виде черного пепла, поддавшись сиянию предательски теплого огня. В голову закралась подозрительная мысль, которую, как оказалось, он утаивал даже от самого себя уже как пару дней. Те зануды-служащие короля не удостаивали их скромное заведение своим вниманием... Неделю? Даже больше, быть может. И этот странный промежуток нельзя было не заметить, как и то, что как только Дин явился к ним, так и посещения привлекательных на кошелек и сплетни, просачивавшиеся сквозь все из слои общества, клиентов прекратились. Единственным объяснением было то, что они, в конечном счёте, завершили свои поиски, изловили объект, который искали, и где-нибудь валяются с бутылкой на пару от радости, смакуя тот или иной напиток снова и снова. Тем не менее, это было довольно странно для них, казавшихся такими правильными, прямо-таки образцами стабильности, посему Кастиэль и не смог просто пройти мимо этого резкого замечания, проскользнувшего в голове узким, еле видным, ручейком, который вернулся к отправителю стремительно расширяющейся рекой. Этот поток все больше цепляющихся одну за другую теорий прервал оглушительный удар двери о стену, открывшейся по чужой воле. – Дин! - поприветствовал того Гарт, который, на удивление, оказался ближе всех к нему, хотя обычно предпочитал заниматься дальними, скрытыми углами, и только изредка вылезая из тьмы на свет. Порой, после тяжёлых бессонных часов, из-за которых глаза краснели, а бледность возвращалась на кожу, даже приходила на ум идея о том, что тот хорошо скрывший настоящую личность упырь. Но и та быстро отпала, когда по первому поручению тот отправился за ромом в промежуток дня, противоположный времени, подвластному молчаливой и независимой луне. В свою очередь Дин, что только-только затолкал свою тушку в помещение и огромным усилием захлопнул дверь, укрывая случайных жертв случая от пробирающего ветра, вяло махнул рукой. Он поёжился, сбрасывая с плеч отяжелевший кожаный плащ. Посетители быстро вернулись к обсуждениям собственных мук и болячек, совершенно уничтожив любую каплю внимания, что могли дать трем работникам. – Ты долго, - скрестил руки на груди Кастиэль. Как бы он ни беспокоился за друга, стоило узнать ещё и о важном грузе. - Всё забрал? В противном случае, ты ведь знаешь, Бобби нам голову отгрызет и не подавится, заправский палач... – Да, всё под навесом, под замком, - Дин кинул тому ключ от "сарая", пристроенного к дому, достаточно большого, чтобы можно было не волноваться о том, куда девать телегу и её содержимое в непогоду. В конце концов они не гоблины, которые даже испорченную еду накалывали на топоры, не заморачиваясь, а люди (даже если про особенных личностей не хотелось так сказать). - Бобби останется там с Руфусом до завтра, обговорит все детали о предстоящей работе, предстоящей через два дня... Раз мы всё решили, я пойду завалюсь к себе. – Спа-... Погоди, вот так просто? А подробнее не расскажешь, как вообще у мастеров дела обстоят в этом году? - растерялся Кастиэль, сжав в руках изогнутый ключ и оглядываясь по сторонам в поисках чересчур любопытных ушей, которые стоило бы оторвать и отправить в кипящий бульон настаиваться. – Вы справитесь здесь? – Да, конечно, но... – Вот и отлично. Класс, - отвернулся Дин, поднимаясь по лестнице, предварительно показав за спину большой палец. – Дин... - хотел было ещё что-то изречь бард, но опустившаяся на его плечо ладонь Гарта оборвала его. Добрые глаза друга так и утверждали, что стоит отпустить и подождать. Кастиэль вздохнул и смирился: пусть у него внутри сейчас проносилось множество самых разных эмоций, где была и злость, и беспокойство, и непонимание, что именно надо сделать, таких, что если бы они обернулись заточенными клинками, то сразу же пролилась алая кровь, в первую очередь стоило подумать о Дине, устало потирающем шею. В этот момент жизнь снова продолжила свой ход: масляные лампы продолжили кидать на кожу желтоватые отблески, разговоры течь сладким нектаром, а смех намекать на будущий хмель. Работники "Голоса ножа" вернулись к поддержанию порядка таверны, не оставляя ни секунды на то, чтобы внутренняя буря продолжала бушевать, сметая всё, в том числе и окружающих, попавших под горячую руку по воле случая. *** Давно заступившее на свой законный пост утро следующего дня насторожило Кастиэля. Дин всегда долго спал, и поднять его было невозможно, только при условии, что он по собственной воле соизволит перестать пускать слюни на подушку и примется за работу. Разве что это правило теперь не касалось рабочих дней, когда каждая монета – невиданное сокровище, а они, как известно, просто так на дороге не валяются, только если в соответствии с чертежами специально выверенных ловушек. А в этот раз Дин и вовсе разлёгся слишком долго, притом что они договорились те пару дней, пока идёт исключительно подготовка к ярмарке, подменять друг друга на посту. Сегодня к Бобби отправился Гарт, и Кастиэль... Мягко скажем, не справлялся. А если совсем начистоту, то все выходило из рук вон плохо. Помощь в лице девочки, воспитанницы давней знакомой Бобби Джоди Миллс, Алекс, и Кайи, в один день, как и все путники, заблудившейся в лесе и ориентировавшейся только на свет их заведения, всегда была кстати, да и те не теряли возможности поработать в ставшей им ещё одним домом таверне, побрянчивая ножом на кухне или ключами в погреб, при этом перехватывая поднос с едой, пока парни отправлялись вниз за свежей, всё ещё прохладной благодаря свежести внизу, порцией "крепкого счастья", которым, тем не менее, многие имели привычку злоупотреблять. Человеческие лица сливались перед глазами в однообразную вонюче-пеструю массу, напоминавшую отравленное зелье, и в тот момент, когда Кастиэль буквально выдрал спокойную секунду на то, чтобы прогнуться в спине, разминая её, время ожидания достигло своего апогея, переливаясь через край терпения барда, готового взять гитару и разбить её о лицо незадачливого товарища, который даже не соизволил предупредить вчера, что может не спуститься на следующий день. Можно было даже не уточнять, по какой причине (хотя этот факт бы тоже нехило помог его другу не вскипеть). Дав рукой знак Кайе, он кивнул на лестницу, та, понимающе кивнув, скрылась подобно сумрачной тени, словно девушки никогда и не было. Кастиэль, поднимаясь наверх, сжал ладонью место промеж глаз: нервы плохо на него влияли, раз желание воспользоваться нереально давним (словно оно было в другой жизни) предложением Бобби и всё-таки попробовать покурить трубку враз возросло. Замученный, Кастиэль слабо постучал в знакомую дверь, которую закрыл перед рассветом вслед за собой, будучи сонным не приглядываясь к тому, чтобы Дин храпел на соседней койке, когда ушел приводить нижние помещения в порядок, после чего отправился на рынок, где матёрые волки моря всегда привозили годный рыбный товар рано-рано утром, чтобы наевшиеся на всю оставшуюся жизнь коты не проснулись и не начали улыбаться им с гаденькими искорками в глазах. Пушистые попрошайки, у которых опыт будет похлеще, чем у самых заправских воров. Тишина. Весь этаж будто вымер, и Кастиэль поёжился бы от этого, если бы это не было нечто настолько привычное. Вновь никакой реакции. Рука скользнула к ручке и попыталась развернуть её в противоположную сторону, но та со всей упрямостью, какая может быть у неодушевленного предмета, не поддалась. Кулак застучал настойчивее, выдавая всё растущее напряжение гостя собственной комнаты. – Дин, открывай немедленно и спускай свою ленивую задницу с постели! - крикнул бард: литературный слог плохо давался ему во время буйства эмоций. Надеявшись на компромисс и временное, до прибытия Бобби, перемирие, Кастиэль вздохнул и достал с поддона одной из масляных ламп, к ночи сокрытой во тьме коридора, запасной ключ. Всё-таки все они не дураки, чтобы селить кого ни попадя, не имея при этом запасного плана: один бес осведомлен о том, чем могут только заниматься уставшие и истосковавшиеся по человеческому теплу странники. Замок тихонько щёлкнул, и дверь протяжно проскрипела, открывая Кастиэлю вид на... Нет, не на Дина, который разлёгся в форме очень даже увесистой звёздочки на матрасе, и даже не на сбившиеся простыни, пока тот как угорелый носился, предпринимая одну за другой попытки нацепить штаны правильной стороной, а на... Пустую комнату. Здесь никого не было, и, судя по всему, уже как полтора дня. Дин не слишком-то заботился о том, чтобы поправлять за собой кровать – как упадет покрывало, так и хорошо, в то время как у барда были слегка... Проблемы с идеальным выполнением всего, что касалось хотя бы намека на домашний быт. И сотни мелких складок на иногда даже забытой простыне раздражали. Дин ворвался в опрятную комнату Кастиэля как самый настоящий ураган, существующий исключительно ради хаоса, так что истинному хозяину комнаты несложно было понять, что последний раз кровать расправляли прошлой ночью, а не сегодняшней. Вероятно, это осознание пришло бы к нему гораздо и гораздо быстрее, если бы он не освободился в середине ночи и не упал бы на собственное место, утыкаясь носом в подушку, никогда прежде не казавшуюся такой идеальной формы и удобной. К простыне тоненькой булавкой, такой, которую Кастиэль не припоминал в ряду своих вещей, была прикреплена небольшая бумажка, сложенная вдвое. "Послание", – сразу понял бард, а не какой-то случайно занесённый в комнату порывом ветром мусор. Ещё раз оглядев комнату и окончательно убедившись, что о Дине тут ни слуху ни духу, Кастиэль развернул записку, и его глазам явил себя корявый почерк, по которому в будущем, вероятно, тот сможет узнать друга даже просто проведя ладонью по шершавой бумаге. “Мне очень жаль, что я не смог придти на смену. Не бесись. Все траты возмещу. Прощаюсь с тобой, друг мой.” Записка, такая короткая, но достаточно красноречивая, чтобы удивиться тому, что Дин не смог придумать нечто получше, хотя бы воспользоваться более развёрнутой формулировкой, повергла Кастиэля в шок. С одной стороны этот путник за короткий срок успел хорошо изучить характер своего соседа по комнате, но с другой... Как он смел намекнуть, что Кастиэль – нечисть какая-то? Вздор. И что значило это "возмещение убытков"? Факт оставался фактом, Дин ушел. Испарился, бросил их на пороге важного мероприятия. Не исключена возможность, что он заранее спланировал весь план так... Но на этого парня, что, хотя бы внешне, но с радостью бы провел денёк среди цветущих запахов пирогов и пива, было непохоже. При этом у Кастиэля не было времени копаться в этом отсеке на стороне медали их проблем. Единственное, что он знал – Бобби ему точно голову отрубит и пустит все остатки на ужин, грамотно приготовив, так, чтобы никто никогда не понял, что это человечина, если узнает. Работник таверны засунул булавку в карман легкого фартука и задумчиво стал прокручивать её в пальцах. Первым делом стоило придумать, какую из отмазок взять на этот раз (не впервой приходилось заниматься прикрыванием задниц собственных друзей). Вечером следующего дня, когда все они собрались в пустом зале на поздний ужин, у Кастиэля уже был готов ответ на вопрос "где этот балбес носится?". Видите ли, заезжала неизвестная никому из них женщина, попросившая помощи в починке рыболовных сетей, и Дин вызвался поехать с ней, пока было свободное время. По какой причине он до сих пор не соизволил вернуться? Зная характер людей... Как только в захудалую деревню явится добрый помощник, его сразу напрягут тысячей самых разных дел, чтобы отхватить пользы на всё и сразу. Не пропускать же такую "звёзду удачи" сквозь пальцы, право слово. На это Сингер хмыкнул, продолжив жевать чеснок и "дворовую зелень", как он называл все остальные овощи, прекратив задавать наводящие вопросы. На какое-то время этого должно было хватить. А дальше... Кастиэль не причастен. Это с самого начала не была его проблема, но по какой-то причине он все не мог отказаться от тех вечеров и понимания того, что ни с кем доселе не мог сдружиться за короткий период. Ну не задерживались люди в их краях, что поделаешь. Впрочем, дальше и не понадобилось. В один прекрасный день ярмарки, когда Кастиэль откупоривал новую бутылку заранее набранной воды, надеясь освежиться от лучей солнца, к нему подлетел гонец с шокирующей вестью. Его вызывал к себе сам король.