Охота на паузы

      Снопы света пробивались сквозь листву, и все, чего касались солнечные лужи, становилось ослепительно ярким: растения напитывались изумрудной зеленью, дорожные камни казались теплыми.       Кабуто шел сквозь эту дикость, и никому не было до него дела. Стены Конохи защищали разваленный храм Узумаки от незваных гостей извне, но кто помешает ему изнутри? Он не пытался скрывать торжествующую ухмылку. Если Ашитаба не хочет делиться секретами, он раскопает их сам.       Показались первые врата — каменные, поросшие мхами и желтым лишайником, украшенные толстым канатом. Граница святых земель.       Кабуто смело ступил сквозь врата.       Задохнулся.       Сотни игл впились в тело, накачали мышцы свинцом. В глазах потемнело, загудело, голову сдавило до тошнотворного писка. Кабуто жадно хапнул ртом воздух и покачнулся назад — за границу.       И тут же окунулся в окрыляющую легкость. Боль спадала толчками облегчения.       Врата могуче возвышались над ним с таким невозмутимым видом, словно были ни к чему непричастны, а истязания привиделись ему в бреду.       Гримаса боли на лице Кабуто исказилась в гримасу злобы.       Могущество Узумаки истлело, но дело их все еще жило.       Храм не впускал его.       

****

      Остановившись на крыше, Анбу в маске медведя издали обозревал новенькую многоэтажку. После неудавшейся попытки покушения Узумаки переехали куда-то сюда.       Он стоял на крыше совсем один и был уверен в этом факте, как в самом себе, потому всплеск чакры за спиной едва не вогнал его в панику. Совсем близко!       Анбу обернулся. Рука не дотянулась до подсумка — запястье обвило золотой цепью, отбросило назад и пригвоздило к стене. Он захрипел — новая цепь сдавила горло.       — Какого…       Анбу распластался, распятый цепями на стене, как насекомое в булавках. В паре шагов от него стояла Ашитаба.       — Да ты рехнулась!       — Мне не нравится твой интерес к моему дому.       — Я — Анбу!       Медведь дернулся — руки и шею стянуло туже. Цепи чакры подстраивались под его шевеления.       — Двое уже дежурят, — сказала Ашитаба. — Тебя здесь быть не должно.       — Вот оно что. Кохината Мукай. Потому ты настороже.       — Я всегда настороже.       — Я был на миссии с Карин. Той, последней. Хотел перекинуться с тобой парой слов.       Ашитаба настороженно замерла. Немного погодя, цепи рассеялись.       Анбу отлип от стены, одернул нагрудник и подошел к ней.       — Честно говоря, я не шарю, как вы там ладите. Знаю только, что все это держалось в секрете. Но, так или иначе, твоя дочь уже в курсе, что она джинчурики.       Слова хлестнули Ашитабу, словно кнутом. Ей показалось, что она разбилась на десять тысяч осколков. Крыша, Анбу в медвежьей маске замылились, смазались.       Воспоминания клона каплей упали в колодец ее памяти и откликнулись эхом:       «Ты посмел ей рассказать?» — «Она сама выпытала у пленного».       Приняв память клона, Ашитаба вновь осознала себя стоящей дома в дверях кухни. Сглатывая сухость во рту, она пыталась собрать осколки себя.       В прозрачном сквозняке надувался тюль.       Карин, навалившись животом на подоконник, глядела в окно. Все эти дни она знала правду о своей сущности. Знала и не подавала виду, не пыталась завязать разговор. Утопила это знание в себе.       — Карин, — окликнула Ашитаба.       И облокотилась на дверной проем, словно в поисках поддержки. Полжизни она шла к этому невыносимому разговору, и так и не придумала, как станет говорить об этом. Как начать?.. «Дорогая, нам нужно поговорить». Нет. «Карин, я знаю, что ты знаешь…»       — Карин, я…       «…все хотела тебе рассказать. Думаю, время пришло».       «Двенадцать лет назад на деревню напал демон-лис, и так вышло…»       Дочь обернулась и посмотрела ей в глаза, решительно и угрюмо, словно бы на миг вынырнув из каких-то глубин. Между ними разрасталась пропасть молчания.       — Чего? — спросила она наконец.       Ашитаба набрала в легкие воздуха.       — …я сегодня снова в госпиталь, — голос сорвался. — Но мы давно не проводили нашу тренировку. Давай, быстренько завтракай и…       — Опять чертовы цепи?! — Карин яростно отпихнула подоконник. — Никуда я не пойду. Забудь!       Она сорвала со стула свою оливковую рубашку.       — Эти цепи — сила нашего клана, Карин. Они очень тебе пригодятся, поверь мне, — Ашитаба цеплялась за привычные увещевания и мысленно проклинала себя за малодушие.       Снова увела тему. Не нашла в себе сил завести разговор о главном.       Карин гневно уставилась на нее сквозь стекла очков.       — Мне плевать на эту клановую силу. На все плевать. Отвали!       Отпихнув ее, Карин вышла в коридор, быстро обулась и вылетела за дверь.       Ашитаба прикусила губу. Вскипевшее в груди отчаяние сдавило горло, вырвалось парой судорожных всхлипов, прокатилось по щекам слезами. Вскружило голову.       Знакомая слабость.       Сквозь шум в ушах Ашитабе казалось, что она вновь сидит на коленях и упирается в пыльную дорогу, а силы из нее тянут цепи и брыкающийся в них Девятихвостый. Вновь бился в голове далекий собственный голос — даже не крик, истерический визг — когда Кохару передавала на алтарь Минато маленькую Карин.       Минато глядел печально, но непоколебимо.       Ашитаба дернулась к дочери. Всего на миг потеряла концентрацию — и цепь ослабла. Кьюби замахнулся и снес башню дома. Кто-то из шиноби выпрыгнул вперед. Прикрытие. Их окатило градом кирпичей, окутало облаками терпкой пыли. Ашитаба зажмурилась, закашлялась, и все же направила остатки сил в цепи.       Она оказалась в ловушке. Дернется на помощь дочери — Кьюби передавит их всех. Останется недвижна — его запечатают в Карин.       Капкан обстоятельств, политических решений и стихийного бедствия. И все же это было предательство, бремя которого она несла на плечах всю жизнь. Которое ничем не могла искупить и для которого не могла подобрать слов извинения. Все еще, даже спустя двенадцать лет.       

****

      Карин бежала прочь от дома, стиснув зубы, задавливая вглубь рвущуюся истерику. Пойти потренироваться цепям. Х-ха! Какое… лицемерие.       Карин все думала, думала, мостила друг к другу ошметки фактов: легенду о Четвертом Хокаге, две попытки убийства, показания свидетелей. Враги не стали бы размениваться по мелочам, гоняться за какой-то обычной девочкой. Нет, с такой самопожертвенной настойчивостью выцеливали стратегически важные ресурсы. И выходит она — этот самый ресурс. Сосуд Кьюби. Все складывалось в четкую картину, и только один факт все никак не укладывался.       Мама.       Вновь Карин ощущала это удушающее одиночество, как много лет назад, когда мама очутилась в больнице. Только сейчас мама была здорова. Тогда, двенадцать лет назад, мама сковала цепями Кьюби, чтобы Четвертый Хокаге смог его запечатать и спасти деревню от уничтожения. Почему-то до сих пор Карин никогда не задумывалась: запечатать куда? Она представляла, как в воздухе разворачивается огромная печать и Девятихвостый просто схлопывается, исчезает из бытия.       Но выходит, все это время она сама была там, одним из участников. И эта гигантская разъяренная демоническая туша не просто схлопывалась, а всасывалась в нее. И мама была там, услужливо держала эту тварь, чтобы Четвертому было удобнее. А сейчас говорит, идем, Карин, поучишься снова проклятым цепям.       К черту цепи!       К черту всех.       Карин вспотела и, затерявшись в глубинах далеких рощ, немного сбавила шаг. Она сама во всем разберется. В конце концов, еще остались люди, которые не успели ее предать.       Хината ждала ее в заведеньице на окраине деревни.       Местность эта, отрезанная от леса крепостной стеной, казалось необитаемо-дикой. Старое здание из темного дерева встречало Карин пустующей террасой и истлевшими вывесками. Старушка, облаченная в традиционной наряд, поливала травы в подвесных горшках.       — Доброе утро! — крикнула Карин издали.       Хозяйка не обернулась.       Карин подошла поближе и поздоровалась громче. Бабка сосредоточенно перешла к горшку с шалфеем. Карин похлопала ее по плечу. Старушка вздрогнула. Суетливо и все так же молча закивала, то ли здороваясь, то ли извиняясь, отставила лейку и жестами увлекла Карин в дом.       Они прошли через зал с пустыми столами и тусклыми светильниками. Здесь пахло едой и чаем. Зал сменился другой террасой, с видом на рощу. В тенях багрянника и камфорного дерева томились круглые валуны. В землю вросли каменные фонари и приземистые вытесанные из камня столики.       За одним из столиков на подушках сидела Хината — единственная гостья этого забытого места. На столе уже стояли две порции завтрака. Хината жестами что-то показала старушке, та кивнула и ушла.       — Прости, я осмелилась заказать завтрак и для тебя, — призналась Хината. — Ничего?       Карин кивнула и навалилась на холодный шершавый стол.       — Бабка глухонемая, да?       — Угум.       — Хороший выбор места.       Хината покраснела и отвела глаза.       — Я не имела… Тут просто так тихо. И у Сабико-сан так мало посетителей, что я подумала…       — Ага, что здесь нам не помешают…       — …что ее бы порадовали посетители, — проронила Хината и затихла.       После недолгой паузы все же спросила:       — Похоже, с присутствием тех людей на три часа к северу нам придется смириться?       Хината говорила о парочке Анбу, которые последовали за Карин в окраинную глушь и деликатно остановились метрах в ста. Карин их тоже чувствовала. Как бы Хината ни убеждала ее и саму себя в том, что место она выбрала из милосердия, аккуратный расчет в этом выборе все равно чувствовался. Иначе зачем она просканировала место встречи бьякуганом?       — Ничего не поделаешь, — проворчала Карин. — Думаю, эти двое и так всё знают. А с тем типом на два часа к югу нам тоже придется смириться?       — А… это Ко-сан, — оправдалась Хината. — Он обещал не читать по губам.       — Сделаем вид, что поверим. Так что? Ты поможешь? Посмотришь, ну… в меня? — голос дрогнул.       — Ты хочешь… прямо сейчас?       Карин покосилась на завтрак. Сглотнула.       — Ладно уж, для начала поем.       Хината разъединила палочки.       — Ты точно не хочешь поговорить со своей мамой? Вряд ли с тобой могли что-то сделать без ее ведома. Я имею в виду… Она должна быть осведомлена куда лучше нас…       Карин угрюмо утопила футомаки в соусе. Спросить маму. Почему-то от этой мысли ей становилось стыдно, и она все никак не могла понять: за маму или за себя?       — И почему его нельзя было запечатать в каком-то камне, — буркнула она, сердито косясь на зеленеющие валуны. — Как он вообще в меня поместился?!       — Запас кунаев тоже помещается в свиток, — робко ответила Хината. — И взрыв.       — Но это… существо. Оно ведь намного-намного больше, да? Слушай, посмотри уже, а? — Карин отложила палочки. — Не могу есть. Все равно об этом думаю.       — Хорошо.       Хината сложила печать. Вены вздулись на ее бледных висках. Пустыми глазами она сосредоточенно смотрела в никуда.       — Ну как? — едва слышно выдавила Карин. — Видишь что-то?       — Я вижу… спираль.       — Спираль?       Карин показалось, что завтрак всколыхнулся где-то внутри и отдал тошнотой. Кожа покрылась липким потом — накатило ощущение из недавнего сна.       …вновь она поднимается. Шаг за шагом вверх. Голова кружится от однообразия. Вправо не уйти — стена. Влево не уйти — перила и провал: глубокий колодец, по стенкам которого вьется спиральная лестница. А на дне колодца — символ водоворота — и глаза всё следуют за гипнотическим узором по спирали, виток за витком к центру. Символ ее клана — Узумаки.       Голос Хинаты вернул ее в реальность:       — Это какая-то печать. Я вижу символы фуин, а посреди них — спираль.       — А Кьюби? Его ты видишь?       Хината покачала головой.       — Наверное, он спрятан в измерении печати. Если все это ну… действительно правда.       Карин навалилась локтями на стол и прижала ладони к пылающему лбу. Хината мягко тронула ее за руку.       — Это все страшно звучит, но я не думаю, что для тебя хотели чего-то плохого. Твоя мама бы точно не хотела для тебя плохого. Так что… Возможно, мы просто не все знаем?       — Ничего плохого?! — вскипела Карин. — Это чертов гигантский демонический Лис, который разрушил деревню! И он торчит во мне! Ничего плохого?!       — Прости, я…       Хината пристыженно убрала руки и отвела взгляд.       — Они просто воспользовались тем, что я была мелкой! Ссыкливо затолкали его в меня. Нет, чтобы в себя? Почему Четвертый Хокаге не запечатал в себя эту проклятую лисицу?!       Карин выдохнула. В глазах расплывалось от накативших чувств. Они сидели в тишине леса, и их обволакивали крики птиц и шорохи листьев на ветру.       — Мне кажется, мы все запутались в узах долга, — тихо сказала Хината. — Даже господин Йондайме.       

****

      Мерный писк кардиоприборов и крики медиков пробивались сквозь закрытые двери. Фугаку сделал глубокий вдох и вошел в комнату. Перед огромным стеклом стояла девушка в темной одежде. Два каштановых хвоста по-детски спадали ей на лопатки. Уже по знакомым хвостам Фугаку понял: не девушка — женщина.       — Хазуки, — окликнул он.       Женщина не обернулась. Фугаку подошел ближе.       За стеклом на полу операционной в огромной печати стазиса лежала Изуми. Волосы, спутанные от крови, разметались по вязи фуин. То тут, то там над ее телом светились зеленые облачка — трудились медики.       — Почему не привлекли ту женщину? Узумаки. Она бы вылечила ее вмиг, — спросила Хазуки.       — Все дело в яде. На этом этапе сила Ашитабы только усугубит ее состояние.       — Как Итачи?       — Уже перевели из интенсивной реанимации, — сказал Фугаку.       И вдруг почувствовал себя виноватым за это, попытался объясниться:        — Медики обнаружили в его организме несколько видов яда. Сказали, что один яд замедлил процессы. Итачи реже дышал и не мог сражаться, а потому меньше наглотался второго. Изуми сражалась.       Карие глаза Хазуки блестели дрожащей влагой.       — Я надеялась, что она не пробудит шаринган, как я.       — Хазуки…       — Клановая гордость. Все только и мечтают о шарингане, — она едко усмехнулась сквозь слезы. — Даже твой младший мечтает. Кто бы мог подумать. Но я знаю, какой ценой он достается, шаринган. И до чего доводит. До вот этого. Я ненавижу наш клан.       Фугаку прикрыл глаза. За эту откровенность Хазуки растерзали бы на собрании, да и у него самого на сердце потяжелело. Но он понимал: это вспышка отчаявшейся матери. Сейчас Хазуки наверняка казалось, что тихая жизнь неудачников где-нибудь в стороне — лучше, чем дочь на операционном полу, отравленная, растерзанная врагами.       — В истории нашего клана было много темных пятен, Хазуки. Но когда я смотрю на твою дочь, я вижу тот чистый огонь, который сделал нас великими. — Фугаку скупо сжал ее плечо. — Ее вытащат. Как вытащили Итачи. Она вернется.       

****

      Из сада в кабинет Фугаку долетал стук бамбукового фонтана шиши-одоши. Дом дремал в тихом утреннем покое. Стоило Фугаку задуматься о том, как выверенным беспощадным словом он разобьет этот покой, так на сердце тяжелело. Пришло время правды. Он ощущал и в жене эту натянутость, ожидание неизбежного. А вот в сыновьях пока что нет.       — Двенадцать лет назад нашу деревню постигло бедствие.       — Кьюби? — спросил Саске голосом бывалого ветерана.       — Да. Девятихвостый Лис. Для вашего поколения это уже почти легенда, но старшие помнят, как все было в ту ночь. И лишь немногие знают, куда после той ночи делся Кьюби.       — Так его ж это… Запечатал Четвертый Хокаге! — блеснул эрудицией Наруто.       — Верно. Куда?       — Э-э… куда?       — Запечатывание — не уничтожение, Наруто. Запечатанное не уходит в ничто, оно хранится под замком печати. И даже может быть распечатано.       Лица сыновей тронула тень страха. Фугаку выдержал паузу, давая им время полноценно осознать свои слова, и добил:       — Кьюби запечатан в человеке.       Страх в глазах сыновей вымело ужасом. Наруто открыл было рот, но от шока едва мог подобрать слова:       — Как это… почему в человеке?.. Это же…       — Кьюби — не просто стихийное бедствие. Это существо ужасающей силы. Человек, в котором запечатан Кьюби — джинчурики — может научиться управлять ею. Все великие деревни и даже некоторые малые обладают джинчурики. Коноха не исключение.       — Обладают, — повторил Саске с брезгливостью. — Но этот человек конечно же живет отшельником. Где-то в Стране Огня?       — Нет. Этот человек живет в Конохе.       — Что?.. — Саске дернулся, привстал. — Кьюби все еще в деревне?!       — Да.       — То есть катастрофа в любой момент может повториться.       — Нет. Кьюби надежно запечатан, а джинчурики под круглосуточной защитой и наблюдением Анбу.       — Справятся ли Анбу? Тогда Кьюби пытались обуздать всей деревней!       — Ты критикуешь мои решения, я верно понял?       — Да! — запальчиво воскликнул Саске.       — Дорогой, успокойся, — сказала Микото. — Сядь.       Взмокший Саске сел и невидящим взглядом уставился в татами.       — Простите.       — Как вы понимаете, я рассказываю вам все это не просто так, — сказал Фугаку. — Джинчурики до сих пор не имел понятия о своей природе и силе. Но время пришло. Тайное становится явным. Деревне нужна сила Кьюби, и джинчурики предстоит ее обуздать.       Его слова тяжело оседали в умах сыновей. Каждый из них думал о своем, но оба — Саске и Наруто — все равно не могли отпустить колючую мысль…       «Джинчурики не знал».       — Это… То есть этот чувак просто живет и не подозревает, что в нем сидит Девятихвостый? — ошарашенно спросил Наруто. — Как если б мы… Погоди, ттэбайо!.. Это ведь не мы?! Не кто-то из нас? Правда?       Отец молчал мучительно долго. Как будто зачем-то позволял в полной мере ощутить эту потенциальную вероятность.       — Нет. Это не вы.       Наруто выдохнул. Покосился на Саске. Тот старался не подавать виду, но все равно было заметно, что он немного расслабился.       — Понадобится специальная команда, которая обеспечит защиту джинчурики и, что немаловажно, контроль. Кьюби уязвим к влиянию шарингана. Поэтому в эту команду войдут Учиха. В том числе вы.       — Но у нас еще нет шарингана! — сказал Наруто.       — К тому же у нас уже есть команда, — нахмурился Саске. — Что будет с Карин?       Фугаку молча смотрел на него. Смотрел долго, пока замешательство в глазах Саске не сменилось пониманием.       — Вы знали. Вы сразу знали! — сказал Саске. — Вы собрали команду сразу.       — Что? Что? Ты о чем? — закудахтал Наруто.       — Мы не войдем в команду джинчурики, — сказал Саске. — Мы уже вошли.       — Как это вошли?       — Этого не может быть, — Саске все еще не мог оправиться от осознания. — Джинчурики — Карин?       — Ка-арин? В ней… эт в ней сидит Лис?! Мы все это время… Мы рядом ходили на миссии, в академии, и вот это все, и все это время с нами училась… Лисица?!       — Дорогой, — сказала мама. — Я понимаю, ты напуган. Потому это и держалось в секрете. И будет впредь. Но я хочу, чтобы ты понимал. И ты, Саске. Судьба джинчурики очень тяжела. Джинчурики обречены на одиночество, просто потому что люди боятся их и избегают. Карин не сможет рассчитывать ни на кого, кроме вас. И я бы очень хотела, чтобы несмотря на новообретенное знание вы по-прежнему видели в ней человека, а не Девятихвостого.       — Конеш… конеш мы видим! — воскликнул Наруто. — Просто… Это так ужасно, даттэбайо! Почему она должна… Но мы конеш поможем! Загипнотизуем этого монстра внутри Карин, да, Саске? — он с энтузиазмом шлепнул кулаком в ладонь.       Микото отвела глаза. Фугаку прикрыл веки.       — Что?.. — Наруто разочарованно отек задницей на мат. — Я опять не так чет сказанул?..       — Ты не сможешь пробудить шаринган, Наруто.       Наруто вздрогнул. Ласковая жалость в голосе отца не смягчила жестокий приговор.       — Что?.. — повторил он иступленно.       — Шаринган — наследие крови, — отец многозначительно заглянул ему в глаза.       — Ну так…       Наруто растерянно обернулся на брата.       — Ты наш сын, дорогой, — мягко сказала мама. — Мы очень тебя любим. Но между нами нет кровной связи.       Наруто показалось, что тропа под его шагом вдруг обернулась пропастью. Он еще не понимал, что мамуля пытается показать ему на дне, но уже чувствовал, как привычный мир переворачивается с ног на голову.       — Но если я ваш сын…       — У тебя были другие родители. Те, которые дали тебе жизнь.       Наруто скомкал в кулаках штанины и покачал головой в отупении.       — Какие еще другие родители! О чем ты говоришь, мамуль?! Мне не нужны никакие другие родители, даттэбайо!       — Не говори так, Наруто, — мягко сказал отец. — Твои родители — герои. Величайшие шиноби. Ценой своих жизней они защитили Скрытый Лист от Кьюби.       Наруто пробила дрожь. Подвиг незнакомых родителей не тронул его сердце — настолько потрясла его новость. Он хлопнул себя по лицу, помял пылающие щеки.       Это все ерунда была какая-то.       — Ты не мой отец, — сказал он уверенно.       Отец кивнул. Наруто вскочил и вперил в него палец.       — Мой отец бы так не сказал. Он не говорит таким вот мягким голоском, как ты сейчас сказал! Он суровый холодный брутал, даттэбайо!       — На… Наруто, — растерялась мама.       Псевдо-отец тоже немного ошалел.       — Кто ты и как попал в наш дом?! Мамуль… Нет, погодь, ты тоже не моя мамуля! Ты ему поддакивала! Саске-е-е! Гасим их!       В глазах отца вспыхнул шаринган. Голову перетряхнуло легкостью гендзюцу. Иллюзия отекла, и Наруто, вновь прочувствовав тяжесть мира, пошатнулся, осел на пол.       — Это… это что ж, все взаправду?       Мама тихо кивнула.       Предательство такой феноменальной глубины, что он не мог отыскать в себе мужества поверить в него всерьез. Но стоило потянуться навстречу, и сквозь крошечную щель допущения водопадом хлынули воспоминания. Проклятый огненный шар, который все никак не получался. Собрание в храме Нака.       «Пробуди вначале шаринган!» — насмехались над ним соклановцы.       Уже не соклановцы.       — То есть я не отсюда, — пробормотал он нетвердым голосом. — Я не Учиха.       — Ты волен сам выбирать, кем тебе быть. Мы с матерью считаем тебя своим сыном, пусть по крови мы и не родня. Но если ты пожелаешь…       Наруто не слушал. Ему казалось, что его расплющивает стенами лжи: то ли теми, которые двинулись на него сейчас; то ли теми, в которых его прятали до сих пор.       Он переводил взгляд с ошалевшего Саске на родителей и впервые обращал внимание на то, что брат такой же темноволосый и черноглазый, как они. И братец Итачи. А он, Наруто, совсем другой.       Имя Учиха. Дом Учиха. Квартал Учиха. Кровь Учиха. Ничего из этого не имело к нему отношения. На самом деле у него все это время не было ни родителей, ни братьев.       Он поднялся на подкашивающихся на ногах.       — Наруто… — позвала мама — не его мамуля.       Наруто босиком выбежал в сад…       — Наруто! — крикнул отец. Не его отец.       …заметался среди деревьев и стен с гербами. Перепрыгнул на улицу и помчался по теплой мостовой. Хотелось сбежать от этого удушающего чувства, но проклятое чувство бежало с ним в ногу.       Вместе они пронеслись мимо булочной, едва не сбив с ног бабульку, вырвались на набережную у озера. В легкие ударило влажной свежестью и простором суговых рощ.       Подавившись эмоциями, Наруто остановился, согнулся, чтоб продышаться.       Никогда еще мир не казался ему таким необъятно огромным. Возможно, потому, что впервые за всю жизнь Наруто оказался с этим миром один на один: не чувствовал рядом Саске, руки отца на плече, запахов ужина, который готовила мама.       Он сбежал из дома, и давящее чувство отпустило, но дальше бежать было некуда. Его нигде не ждали. И Наруто просто пошел по дороге.