Злодей, который влюбился

*** - Ммм! Как же вкусно! - воскликнул Том, поглощая ужин, приготовленный для них Гарри лично. Гарри же смотрел на это, тихо посмеиваясь. Он знал, что, по какой-то причине, Тому безумно нравилась его готовка, поэтому на каникулах, в отличие от всего остального времени, готовил намного чаще. Как сейчас, например, когда он приготовил целый праздничный ужин, в честь возвращения малыша из Хогвартса. И его довольная мордашка была, пожалуй, лучшей наградой для Гарри. В такие моменты, Том снова казался ему тем маленьким мальчиком, каким был когда-то давно, а не молодым юношей, уже достающим макушкой до переносицы Гарри. Похоже, еще год, максимум два, и Том его перерастет. Время от времени такие маленькие напоминания о быстроте течения лет и взрослении Тома заставляли Гарри грустно вздыхать. Он начинал понимать, почему родители всегда грустят, когда их дети вырастают. Тяжело осознавать, что те больше не нуждаются в них и совсем скоро начнут самостоятельную жизнь. Когда ужин закончился, и они вместе без магии вымыли посуду - мыть ее вручную, передавая друг другу тарелки и брызгаясь водой и пеной, было куда интереснее - Гарри с Томом уже традиционно разместились в гостиной за чашкой чая. Где Том с удовольствием пригрелся под боком опекуна, в его легких полуобъятьях. Гарри подобное не смущало. Его малыш, еще с детства, когда только понял, что прикосновения не всегда приносят боль, и что Гарри его не оттолкнет, стал ластиться к нему как кот. Постоянно лез под руки, так и норовя обняться или забраться на колени. Гарри же никогда и не думал препятствовать ребенку. Ему и самому это нравилось. В конце концов, в его жизни тоже было не так уж много объятий, а уж искренних, пожалуй, и вовсе не было. А Том обнимал его именно так, и Гарри отвечал своему малышу полной взаимностью. Правда, он должен признать, что немного удивлен, что эта привычка осталась с Томом и в подростковом возрасте. Обычно дети уже лет с двенадцати-тринадцати любят начинать показывать «колючки», тем самым как бы демонстрируя свою независимость. Так что от подобного рода нежностей, если они имели место, в основном предпочитали отказываться. Но, похоже, за исключением того короткого периода, когда малышу исполнилось пятнадцать, и он, внезапно, начал избегать своего опекуна - кто бы знал, насколько ужасным временем это было для Гарри, от холодности и отстраненности Тома хотелось в буквальном смысле лезть на стенку! - Том от их маленьких проявлений тепла и взаимной привязанности отказываться не спешил, что Гарри неимоверно радовало. А тем летом, Том, совершенно внезапно, пришел извиняться за свое поведение, и сам практически влез к опекуну в объятия, говоря, что хочет, чтобы все было как прежде. Гарри тогда еще долго не мог нарадоваться. А то, что Том не то что не сопротивлялся внезапному наплыву радостной нежности опекуна, а и сам, с не меньшим энтузиазмом, лез к нему, только подкидывало дров в костер счастья. Гарри было бы очень грустно, если бы в конечном итоге его малыш решил, что он уже слишком взрослый для обнимашек с опекуном. Для Тома же все было немного по-другому. Для него их объятия больше не были только проявлением тепла и привязанности… Кроме всего вышеперечисленного, это теперь был ещё и способ утоления - хотя бы в некоторой степени - его голода. С помощью объятий он мог прикасаться к Гарри, не вызывая никаких подозрений. Он мог ненавязчиво поглаживать его, перебирать его волосы, вдыхать запах и тихо млеть от тепла тела Гарри… Но он очень старался не показывать, как сильно на самом деле наслаждается всем этим, маскируя все простыми объятиями, прямо как в детстве. Но еще… по правде говоря, Том боялся. Боялся, что если Гарри обо всем узнает, о его чувствах, то Том станет ему противен. Что от него откажутся, и Том больше никогда не сможет переступить порог их общего дома. Он не был уверен в том, что выдержит, если это случится, скорее, наоборот, он был почти уверен что - нет. Слишком глубоко под кожу влез Тому «его Гарри», и если он его потеряет… Это будет конец… Но и не попытаться получить в будущем нечто большее, Том тоже не мог. Он видел, как некоторые смотрят на его Гарри во время их прогулок, или когда опекун провожает его в Хогвартс. Его Гарри был красив и статен, и очень многие были не прочь построить ему глазки или «развеять его одиночество». Том однажды услышал эту фразу от какой-то напомаженной дамочки, думал, проклянет на месте! Но Тому очень повезло, что опекун не выказывал какой-либо заинтересованности в этом аспекте человеческих отношений. Только вот это не значило, что так будет вечно. И если, в один ужасный момент, Гарри вдруг объявит, что считает Тома уже достаточно взрослым, и раз так, то теперь он сам хотел бы устроить свою личную жизнь… Том либо начнет «авадить» всех, кто только посмеет подойти к его Гарри… либо «заавадится» сам. Так что Том был попросту обязан хотя бы попытаться завоевать его, иначе он сам себе никогда не простит подобную трусость. Да и Гарри не раз говорил ему, что нет ничего хуже сожалений. Поэтому Том смотрел в оба и ждал, скрипел зубами от злости и ждал, довольствовался малым и ждал… Ждал, когда, наконец-то, сможет рассказать все. Гарри же - и близко не подозревая о том ворохе тревожных мыслей вперемешку с надеждами, что роились в голове его воспитанника - просто наслаждался их тихим семейным вечером. Пил чай, гладил Тома по волосам, обсуждал с ним их общие планы на это лето и был просто счастлив. Он был рад, что тогда, в посмертии, сделал именно такой выбор. Ведь пусть он все еще помнил ужасы войны, пусть все еще совсем не доверял людям, да что уж там - откровенно их недолюбливал, за исключением Тома, но теперь у него была семья. Настоящая. Не такая, когда люди только называют друг друга семьей из-за их кровного родства, а когда действительно дорожат друг другом и любят. И он ценил это. Очень ценил. *** Бззззззз Вздрогнув от громкого звона магического будильника, Том недовольно закопошился в постели и, наконец нащупав на тумбочке палочку, смог прекратить раздражающий звук. Вообще, Том был «совой» и не любил просыпаться рано, поэтому на каникулах и в выходные, когда не приходилось посещать школьные занятия, предпочитал поспать подольше. Но все же иногда он заставлял себя встать пораньше. Прямо как сегодня. И причина для этого была крайне уважительная, а именно: то, что в это время, в семь часов утра, с его балкончика, равно как и из окон библиотеки - Том уж давно запомнил все «козырные» места - открывался прекрасный вид на утренние тренировки Гарри, во время которых того можно было рассмотреть со всех ракурсов, а иногда даже полураздетым. Ради подобного зрелища можно было и пожертвовать парочкой часов сна. Поэтому, потянувшись, он попытался стряхнуть с себя сон. Не очень успешно, правда. Снова взмахнув палочкой, он раздвинул плотные шторы, морщась от яркого света и осматриваясь по сторонам. Со времен его детства, комната Тома претерпела множество изменений, но самым значительным, пожалуй, было то, что она стала выглядеть, как, действительно, жилая комната, а не как просто место, в котором кто-то собрался временно пожить. Тогда, только начав жить с Гарри, Том боялся, что пройдет совсем немного времени, и он может снова отправиться в приют, как во все прошлые разы, когда его пытались усыновить. Поэтому он даже не пытался слишком обживаться, чтобы уходить было не так больно. Но, по мере проведенного с опекуном времени, этот страх стал понемногу угасать, что отобразилось и на комнате. В ней стало появляться все больше личных вещей Тома; заполнились шкафы и тумбы; стол постоянно был завален множеством бумаг, посвященных исследованиям юноши; некоторая мебель поменяла дизайн; а одна из стен была сплошь заклеена различными газетными статьями, выписками из книг или написанными от руки заметками на разные темы. Да даже шторы, что только что раздвинул Том, появились в его комнате просто по той причине, что тот не любил, когда его будили солнечные лучи. Теперь все в этой комнате было так, как нравилось ему, и так, чтобы ему было комфортно. Но - что забавно, и что сильно отличало комнату Тома от его же уголка в слизеринском общежитии - здесь почти отсутствовали какие-либо чары, не допускающие вмешательства в его личное пространство. Это было попросту не нужно. Гарри всегда с уважением относился к его личным границам и не лазил по его вещам, как и не врывался в комнату без стука или в отсутствие хозяина. …Единственное, что в его комнате было все же подвергнуто наложению целой череды чар приватности и ограничений - это тумбочка по левую сторону от кровати, вся сплошь забитая зельями. Приворотными зельями. И нет, он не собирался их использовать. Просто иногда, когда отчаяние становилось слишком сильно, а идея того, что он может заполучить любовь опекуна так просто, всего лишь споив ему пару капель зелья, начинала казаться столь заманчивой, Том брался за котел и варил все новые и новые вариации любовных зелий. Но еще во время варки, он уже знал, что не использует ни одно из них, что они так и будут просто стоять в этой тумбочке. И не потому, что не мог. Нет. Гарри доверял ему, и, при должной сноровке, Том вполне смог бы подлить ему в пищу или питье приворотное зелье или, может быть, наложить какое-либо принуждающее заклятье и связать их каким-нибудь нерасторжимым брачным ритуалом, что привязал бы их друг к другу, до конца жизни, но… Но он не мог так поступить. При всех своих не самых лучших качествах, он не мог так поступить с любимым человеком. Не с Гарри. Не с тем, кто столько лет был рядом, оберегал, заботился, защищал и любил. Он не был настолько неблагодарной сволочью, чтобы так поступить. Вздохнув, он свесил ноги с кровати, поднимаясь, попутно чуть не столкнув на пол своего мишку. Перехватив игрушку у самого края, он усадил его обратно в постель. Этот старый мишка, черный с зелеными глазками, самый первый подарок от Гарри, не считая одежды. Со временем Том понял, чем этот мишка так приглянулся ему тогда. Он напоминал ему опекуна. И теперь он был еще одной его маленькой тайной. Правда, на нем не висело столько всего разного, как на тумбе с зельями. Увидь его Гарри, скорее всего, просто удивился бы, а, может, и умилился сентиментальности Тома, тому, что тот, до сих пор, хранит игрушку и даже спит с ней. Это было бы ужасно неловко, но не критично. А в общежитии факультета плюшевый друг никогда не покидал кровати Тома, где, благодаря булавкам-артефактам, не мог быть никем обнаружен. Причина же, по которой тот являлся тайной Тома, была в том, что… Он поднес игрушку к лицу, ощущая легкий, уже почти выветрившийся, запах. …Причина была в том, что, по возможности, Том прятал мишку в постели Гарри, чтобы тот мог пропитаться его запахом, а после опрыскивал зельем, что помогало удержать запах на достаточно длительный срок. И да, он знал, что это уже попахивает каким-то извращением, но голос разума как-то очень быстро затихал, стоило лечь спать, обняв игрушку, чувствуя при этом мягкий, с едва уловимыми терпкими нотками, запах Гарри. Было так легко представить, что рядом с ним, в этот момент, находится сам Гарри. Том встряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Ловя себя на подобных размышлениях, он начинал чувствовать себя жалким. Прошлепав босиком к шкафу, он отворил дверцы и вытащил оттуда тонкую летнюю мантию. Он не был уверен, что не ляжет спать дальше, после того, как вдоволь налюбуется на Гарри, поэтому переодевать пижаму не спешил, но накинуть что-то на плечи все же стоило. В такую рань даже летом было прохладно. Накинув мантию, собрав разбросанные в разные стороны тапочки и всунув в них ноги, он вышел на свой балкончик, вдыхая свежий утренний воздух. Пусть балкон и был совсем маленьким, но Том все же смог уместить там малюсенький столик - ровно такой, чтобы на нем могла уместиться чашка чая - и кресло. Усаживаясь, он как раз смог заметить появившегося из-за угла Гарри. Похоже, тот уже заканчивал пробежку. Отлично, значит, скоро тот перейдет к упражнениям. Том довольно улыбнулся, пряча выражение лица за кружкой ароматного чая, секунду назад появившейся у него на столе - «Стоит признать, Мидси прекрасно заваривает чай». - и, то и дело, скашивая глаза в сторону Гарри. Дааа, посмотреть было на что! Опекун был просто в прекрасной форме! Подтянутое тело, крепкие мышцы, идеальная осанка и превосходные гибкость и скорость реакции. Том был готов смотреть на него часами. А уж когда, знатно вспотев, Гарри сбросил мешающую ему широкую рубашку, хищный блеск в глазах юноши не заметил бы разве что слепой. Но, к счастью, Гарри был на достаточно большом удалении, чтобы оставаться в блаженном неведении. Когда тренировка подошла к концу, Том отставил кружку и вернулся к себе в комнату. К этому моменту, сна уже не было ни в одном глазу, поэтому он решил все же переодеться и спуститься вниз. Где на кухне встретил попивающего кофе и уже, похоже, успевшего принять душ Гарри вместе с хлопочущей Мидси, которая крайне сосредоточенно готовила завтрак. - Ты сегодня рано. Обычно ведь спишь чуть ли не до обеда, - улыбнулся Гарри, вопросительно выгнув бровь. Присутствие и наблюдение за ним Тома, во время его утренней тренировки, не осталось им незамеченным, но он едва ли видел в этом хоть какую-то проблему. Гарри уже давно выделил себе эту зону в саду для упражнений. А Том частенько любил посидеть у себя на балкончике за чашечкой чая или интересной книгой. На самом деле, Гарри и самому нравилось смотреть на Тома. В подобные моменты того окружала такая странная аура элегантности и изысканности - но при этом и полной домашности - что отрывать от него взгляд совсем не хотелось. Да и, время от времени, Том тоже занимался с ним. Гарри хотел убедиться, что его малыш способен постоять за себя, поэтому, кроме обычных уроков, они также изучали самооборону. Как магическую, так и маггловскую. Ну и еще парочку приемчиков, на совсем крайний случай. В общем, куда большее удивление вызвало у Гарри то, что такой любитель поспать как Том вдруг проснулся так рано, да еще и в то время, когда учебный год только-только закончился. Самое время, чтобы расслабиться и хорошенько отдохнуть. - Не спалось, - пожал плечами Том, усаживаясь за стол напротив Гарри. Не мог же он ответить, что заставил себя проснуться в такую рань только для того, чтобы полюбоваться на него. - Понятно… Дальше расспрашивать Гарри не стал. Если что-то случилось, и Тому нужна помощь, тот об этом сам попросит, а нет - так и незачем лезть, он уже не маленький мальчик, не стоит слишком навязываться. Поэтому Гарри решил перейти к следующей интересующей его теме. - Скоро уже начнут плодоносить самые ранние сорта наших яблонь и… Мы… Гарри хотел спросить, будут ли они, как и раньше, собирать яблоки и готовить из них всякое, но почему-то не знал, как… В прошлом году, из-за резко отдалившегося Тома, они так и не сделали этого, а теперь Гарри не знал, захочет ли тот этим заниматься. Все-таки его малышу уже шестнадцать, ему вполне может быть больше не интересно такое времяпрепровождение. - Ох, значит, уже совсем скоро можно будет попробовать яблочные пироги и остальные шикарные яблочные десерты! Глаза Тома загорелись. Тот остро сожалел, что в прошлом году, из-за собственной глупости, пропустил эту их маленькую общую традицию и в этом году не собирался повторять ошибку. - Мы же соберем и приготовим их вместе? Как раньше? Несмело спросил Том. Он беспокоился, что Гарри может не захотеть и дальше продолжать этот обычай. - Конечно! - лучезарно улыбнулся Гарри, испытывая огромное облегчение от надежды, проскользнувшей в вопросе Тома. И не он один. Том почти в точности отзеркалил улыбку опекуна, поняв, что Гарри тоже не хотел упускать этот их совместный досуг. - Тогда, в первую очередь, из первых собранных яблок, я хочу, чтобы мы приготовили тарт татен! - Хмм, а разве не он был тем, что мы приготовили из самых первых, собранных тобой яблок, когда только начали жить вместе? - Верно! И я хочу, чтобы в этом году он снова был первым! Ты же не против? Склонив голову набок, Том посмотрел на Гарри своим фирменным просящим взглядом, перед которым тот был особенно слаб. Но опекун только махнул рукой, соглашаясь, и ярко улыбнулся. Он был так рад, что у них окончательно все наладилось.