Новый год по-мушкетëрски

      Кардинал Арман Жан дю Плесси Ришелье с крайне печальным видом сидел в своëм кабинете, смотря на огромные настенные часы, где вместо кукушки был орущий кот (прошлогодний подарок короля), и по инерции гладя своего любимчика Люцифера. А всë из-за того, что сегодня было тридцать первое декабря, то есть канун Нового года, и в этот день Людовик категорически запрещал ему интрижить интриги (а в противном случае не видать ему всех его кошек), и Ришелье, не привыкший делать что-либо кроме интрижинья интриг, каждый год просто сидел в своём кабинете и смотрел на часы, пытаясь придумать хоть какое-нибудь интересное занятие, но сделать это ему так ни разу и не удалось.       Люцифер громко мурлыкал, не понимая, как его любимый хозяин мог быть таким грустным в столь прекрасный праздничный день. Если бы чёрный кот умел говорить, он бы непременно предложил кардиналу пойти побросать снежки в герцога Бекингема, который как раз недавно пытался пробраться в Лувр, маскируясь под снежный ком. Надо сказать, сам Люцифер против Бекингема ничего не имел, но Ришелье, всегда говорящий о герцоге только плохое и часто нецензурное, успешно привил ему неприязнь к обожателю Анны Австрийской.       Увы, Люцифер не умел говорить, поэтому Ришелье так и не узнал о идее своего питомца, но зато ему наконец-то удалось придумать свою. Он решил разыграть весь Париж. Нет, сначала он лишь скромно хотел разыграть своих гвардейцев, но потом случайно вспомнил про мушкетёров, следом за ними вернулся к великому любовному треугольнику Людовик-Анна-Бекингем, где, несмотря на полное несогласие математиков, ВСЕ углы являлись тупыми, и понял, что разыграть надо всех. А так как в розыгрышах кардинал был почти также силён, как и в интрижинье интриг, он немедленно приступил к продумыванию всех деталей своего плана.       А пока Ришелье решал, стоит ли красить волосы Людовика в розовый или лучше не рисковать, на другом конце Лувра тот самый справедливый король с непрекращающимся дëргаться левым глазом смотрел, как мерзкий и проклятый Бекингем целуется с его женой. Всё из-за того, что до него дошли слухи, что в Новый год нельзя выбрасывать любовников жены в окно, иначе Дед Мороз не даст тебе подарков. Подарков Людовик очень хотел, тем более в этом году он заказал себе у бородатого волшебника дорогущую золотую ванну с золотой уточкой, содержавшей в себе золотое яичко (у короля всегда была небольшая одержимость золотом, которую он передал королю-солнцу, то есть своему сыну), вот и приходилось мириться с присутствием ненавистного герцога, причём одетого в одну лишь короткую ночную рубашку, на их с королевой брачной ложе.       — Может, вы уже остановитесь? — гневно попросил Людовик. — Ещё немного, и вы, «Джорджи», решите использовать свой жезл на королеве Франции прямо на глазах у её супруга!       — I don't know word «stop»! — нагло заявил Бекингем.       — Джорджи, но нам правда пора остановиться, я хочу успеть навестить горячо любимых мною мушкетёров до начала Нового года, — нежно сказала Анна Австрийская, гладя любовника по спине.       — I stopped! — смиренно объявил Бекингем. — Мьюшкеторы — is very good, I love this people.       — Сначала он, теперь мушкетёры. На мужа у вас времени вообще нет? — устало спросил Людовик у жены, одновременно выпивая стакан вина.       — Ох, не волнуйтесь, после полуночи я вся ваша, — пообещала королева. — Джорджи уедет в Англию к своему великому королю и Лорду Винтеру. У них там чистая мужская компания, особенно после того, как Миледи ушла к прекрасному графу де Ла Фер.       — Надеюсь на это, — вдохнул король, про себя решив, что в следующем году он лучше не получит пустоту и пару дырявых носков в качестве подарка, чем ещё раз позволит Бекингему «всего five minutes» пообниматься с его женой.       Тут раздался крайне странный звук, а спустя секунду весь Лувр сотрясли яростные вопли одного небезызвестного герцога. Людовик и Анна тут же обернулись на источник шума. Первый от увиденного резко почувствовал себя лучше, с трудом сдерживая так и лезущий наружу смех, вторая же наоборот — сердито охала, но, впрочем, скоро заулыбалась, тоже осознав всю комичность ситуации. Дело в том, что в дверном проёме стоял глубоко возмущённый чей-то наглой краснокардинальской дерзостью герцог Джордж Бекингем, польностью облитый розовой краской. У его ног смиренно валялась записка, где красивым почерком было написано следующее:       Королю Людовику XIII.       От всей души поздравляю Ваше Величество с Новым годом и желаю, чтобы Бекингем приходил к вашей жене по ночам как можно реже.

Кардинал Арман Жан дю Плесси Ришелье.

      Смотря, как служанки старательно отмывают сильно погрустневшего Бекингема от краски, Людовик XIII из династии Бурбон впервые в жизни был рад тому, что подарок, предназначавшийся ему, уже забрал кто-то другой.       Но давайте обратимся ещё к одному очень важному лицу, а именно к де Тревилю. В этот праздничный день он, как и кардинал, сидел в своём кабинете, но совершенно по другим причинам — он следил за тем, чтобы его преданные мушкетёры, украшавшие буквально всë подряд, начиная с вешалки для верхней одежды и заканчивая случайно забредшей к ним дворовой собакой, не натворили дел. Надо сказать, что эти опасения были оправданными, так как в прошлом году де Тревилю, со спокойствием ушедшему из его постоянного места пребывания праздновать Новый год с одной небезызвестной четвёркой мушкетёров и их детьми в семь часов вечера, пришлось экстренно возвращаться туда в час ночи по вежливой просьбе (то есть по приказу) короля и кардинала «немедленно прекратить этот балаган и пьяные крики, слышные самой королеве в Лувре». И как только де Тревиль увидел, во что мушкетёры превратили его дом, у него чуть ли не случился инфаркт сердца.       После того, как мушкетёры откачали своего капитана, тот встал, ещё раз взглянул на дом, полностью обвешанный цветными лентами, на огромную надпись «мушкетёры крутые, а гвардейцы тупые», на семь вдребезги разбитых окон, на притащенную откуда-то огромную ель, смирно валяющуюся прямо посередине двора, и на кучу его пьяных подчинëнных, так же как и ель валяющихся в снегу, при этом оря матершинные песни про кардинала, и заявил:       — Я устал, я ухожу.       От ухода на пенсию его всё же отговорили д’Артаньян с друзьями, смекнувшие, что на место де Тревиля может прийти кто-то, кто не будет покрывать их перед королём и кардиналом, или вообще сообщник Ришелье, а этого допустить они не могли, но с того момента капитан клятвенно пообещал всему Парижу, что без его присмотра и разрешения ни один мушкетёр не осмелиться даже праздничные мандарины в его дом принести, и в этот Новый год своё обещанье он пока что полностью сдерживает.       — Капитан, вам ёлку какой высоты надо? — в кабинет зашёл один из многочисленных мушкетёров.       — Да без разницы мне! — выпалил де Тревиль, пытаясь отыскать среди кучи вещей в столе успокоительное, недавно выписанное ему личным лекарем кардинала. Правда пока что этот лекарь лечил только его кошек, но зато в его компетентности не сомневался сам кардинал.       — Как скажите, капитан! — кивнул мушкетёр и выбежал прочь. — Эй, заносите её! Он не против!       — Кого заносите?! — не на шутку заволновался де Тревиль, вспоминая, что последний раз, когда он слышал подобную фразу, к нему в кабинет притащили живого, огромного и очень голодного льва, причём без единого намёка на клетку или другие ограничительные предметы.       Тут дверь распахнулась настежь, и капитан увидел четырёх мушкетёров, которые пытались пропихнуть в дверной проём ёлку, но та то ли была слишком широкой, то ли просто упорно не хотела влезать, чуя, что всё это добром не кончится, а если и кончится, то не для неё. Но, в конце концов, упрямство мушкетёров пересилило упрямство ёлки, и зелёную пышную красавицу таки затащили внутрь. Де Тревиль был крайне возмущëн столь наглым поступком своих подчинённых.              — Это что такое? Я не разрешал вам ставить ёлку в моём кабинете! Д’Артаньян со своими друзьями и то меньше проблем приносит, чем вы! Он хотя бы не устраивает дуэли мандаринами в коридорах!       — Но, капитан, праздник же! Как же без ёлки? — возразил один из мушкетёров.       — Да ставьте свою ёлку, где хотите: в Лувре, в Бастилии, в Нотр Даме, да хоть прямо в шкафу Анны Австрийской рядом с Бекингемом, но только не в моём кабинете!       Мушкетёры с некоторой неуверенностью переглянулись между собой и, благоразумно решив, что с де Тревилем лучше не спорить, принялись толкать ёлку обратно в коридор, а сам капитан, наконец-то отыскав своё успокоительное, выпил его до дна.       «Нет, мне точно пора на пенсию, а то эти неадекватные скоро совсем меня в могилу сведут», — с этой назойливой мыслью де Тревиль вышел из кабинета, запер его на ключ и, приказав всем мушкетёрам покинуть помещение и не подходить к нему ближе, чем на сто метров, пошёл в отмечать праздник с Атосом, Портосом, Арамисом и вездесущим гасконцем д’Артаньяном. Они хоть более менее адекватные, а когда Атос не пьян, даже немножечко разумные.       И пока де Тревиль шёл к своим любимым мушкетёрам, эти самые любимые мушкетёры готовились к празднику. Так, госпожа Кокнар готовила праздничного поросёнка с яблоком во рту. Яблоко время от времени кто-то надкусывал, и скоро от него остались лишь жалкие огрызки, которые были выброшенны в мусорку. Новое яблоко Кокнар класть не стала, так как знала, что его настигнет судьба предыдущего, и поэтому поросёнок в итоге остался без яблока. Впрочем, немного погодя, решив, что поросёнок без яблока всё равно, что совместная жизнь короля и королевы без Бекингема, смекалистая домохозяйка посоветовала Леону и Анжелике поиграть на улице с друзьями, а когда те ушли, вложила в рот поросёнка яблоко, зная, что теперь ему ничего не угрожает.       Её муж, известный самому королю мушкетёр Портос, тем временам судорожно бега по магазинам, ища мандарины. Те никак не хотели находиться, и со временем дю Валлону начало казаться, что его прокляла какая-нибудь злая ведьма, и теперь их семье придётся встречать Новый год без мандаринов, а его отец всегда говорил ему: «Если нет мандаринов в Новый год на столе, значит не будет счастья в семье». Портос просто не мог допустить такого.       — У вас есть мандарины?! — заорал он, врываясь в очередной магазин.       — Нет, сударь, всё мандарины были куплены два дня назад кардиналом Ришелье, — сказала миловидная девушка лет двадцати. — Но вы можете взять апельсины, если прекратите так громко кричать.       — Чёртов Ришелье! — выругался Портос. — Это всё его козни! Как подло — скупить всё мандарины и всё для того, что принести горе в нашу семью. Ничего, я ему отомщу! — с этими словами он выбежал из магазина, после чего остановился, поразмыслил над ситуацией и уже более спокойно добавил. — Но сначала найду мандарины.       Бравый мушкетёр побежал по улице, время от времени выкрикивая оскорбления в адрес кардинала, пока вдруг неожиданно не врезался в лошадей чьей-то кареты. Портос уже было хотел возмутиться, как вдруг из кареты выглянуло рассерженное лицо короля, а следом за ним — обеспокоенное лицо королевы. Дю Валлон мигом передумал ругаться, осторожно подошёл к правителям Франции, поцеловал руку королеве и с грустной миной сказал:       — Ох, ваше величество, извините, что я преградил вам путь. Дело в том, что я спешу купить мандарины, но всё никак не могу найти их, а если в семье в Новый год не будет мандаринов, то её весь последующий год ждут одни сплошные несчастья! Я не могу допустить этого, вы ведь знаете моих детей, ваше величество? Они не заслужили несчастий.       — Ох, разумеется, я знаю их, Портос. Малышка Анжелика, ангел во плоти, и юный отважный рыцарь Леон, который всегда так любезно помогал Джорджу, — выражение лица Анны Австрийской на миг стало мечтательным и затуманенным, но потом она вновь пришла в себя. — Мы с Луи можем помочь вам отыскать заветные мандарины.       — Анна, разве мы не соби… — попытался возразить Людовик, но на него никто не обращал внимания.       — Ох, спасибо, ваше величество, но я не думаю, что достоин этого, — смутился Портос, тем самым только подкрепляя намеренья королевы.       — Нет, нет, садитесь, Портос. В Новый год принято помогать друг другу, а вы сами уже не раз помогли мне, — Анна благоразумно не стала ещё раз уточнять, что в основном эта помощью была напрямую связана с герцогом Бекингемом.       «Я, что, настолько плохой муж, раз моя жена постоянно предпочитает мне каких-то английских герцогов, кардиналов и мушкетёров?» — с горечью подумал Людовик, когда Портос неловко уместился прямо между ним и королевой.       Ответа на свой вопрос он так и не получил, а вскоре карета вновь поехала неспешным шагом, но теперь не для того, чтобы навестить мушкетёров, а с целью покорить все магазины Парижа и добыть заветные мандарины, причём ни кучер, ни сидящие внутри пасажиры не заметили, как ещё местами розовый (вот что значит краска французского качества, одобренная самим кардиналом!) Джордж Бекингем быстро скачет на его собственном чёрном коне следом за ними.       Зайдя вместе с мужем и Портосом в первый попавшийся магазин, королева вежливо поздоровалась с его владельцем — мужчиной лет пятидесяти и уже менее вежливо потребовала ящик с мандаринами. Мужчина посмотрел на пустые полки, снизу которых кривым почерком было написано «мандарины», потом на Анну Австрийскую, а затем на дверь, ведущую в подвал. Повторив это движение минимум семь раз, он наконец-то решил, что с королевами (а также с королями, но на Людовика, как уже было сказано выше, никто внимания не обращал), спорить опасно, и что-то тихо сказал сыну, симпатичному юноше лет двадцати пяти. Тот кивнул, быстро пошёл в подвал и ровно через минуту вернулся с ящиком, целиком заполненным мандаринами. Портос, отдавая молодому парню названную сумму, довольно улыбнулся.       — Спасибо вам за эти чудесные мандарины, — поблагодарил он. — Вы совершили благое дело!       — По правде говоря, это был наш последний ящик, и мы планировали съесть их сами, но раз уж они понадобились самому другу их величеств, — сказал хозяин.       — То есть я забрал у вас ваше благополучие на весь следующий год?! — воскликнул Портос, поражённый словами мужчины. — Вы не в коем случае не должны остаться без мандаринов, сударь! Хотя бы ради вашего сына возьмите их, — он взял из ящика двенадцать мандаринов и акуратно вложил их в руки хозяина. — И это совершенно бесплатно.       Тот тут же поблагодарил мушкетёра и пообещал, что никому не отдаст такие чудесные мандарины, тем более его жена очень любит их. Портос был крайне доволен собой.       — Когда делаешь такие добрые поступки, неприменно получаешь не только благодарность людей, но хорошие подарки на Новый год! — пояснил королевской паре свой благой поступок дю Валлон. — И ещё, ваше величество, вам не кажется, что из этого парнишки получился бы прекрасный мушкетёр?       — Честно говоря, не думал о таком, но мальчишка действительно показался мне довольно неплохим. Пожалуй, когда закончатся праздники, я предложу ему место, — согласился Людовик. — И знайте, вашему Лёньке всегда будут рады в рядах мушкетёров. Я слышал от сплетниц, он пошёл в вас.       — О, сплетницы не врут, ваше величество, ведь он такой же умный, красивый, ну просто копия меня! — кивнул Портос.       На то, что король неправильно назвал имя его сына, он особого внимания не обратил. В конце концов, Жаклин тоже постоянно звала Леона «Лëнькой». У него это, можно сказать, уже как прозвище закрепилось. Ну точно весь в отца!       — Ну что, ваши величества, может, теперь к Атосу заглянем? — предложил Портос. — И я заранее должен сообщить вам, что он на каждый Новый год покупает дорогостоящее вино, вкуснее которого во всём мире не сыщешь, но даёт попробовать его только своим самым близким друзьям! А так как мой друг не боится ни гнева королей, ни жалоб королевы, то он вполне может отказать вам в пробе.       — Едем же, и я уверен, он не откажет мне, ведь король — друг всей Франции! — заявил Людовик.       — And my friends toо, — из темноты выступил Бекингем. — Анна, наконец-то I догнал you, my любовь.       — Только не он, — пробормотал Людовик, про себя с явным злорадством отметив, что волосы у Бекингема всё ещё был ярко-розовыми.       — Джорджи, я рада, что вы снова присоединились к нам! — воскликнула счастливая королева, а после крикнула кучеру. — Вези нас поскорей к Атосу! И не говори, что не знаешь, где он живёт, ведь, где живёт Атос, знают все!       Где живёт Атос, действительно знают все, но никто не знал, что он всё это время пытался придумать, что бы такого подарить на Новый год его жене и детям. Конечно, ему стоило задуматься об этом непростом и очень важном вопросе чуточку раньше — хотя бы две недели назад, но случилось непредвиденное — он забыл (или забил) и вспомнил только тридцать первого января. Атос был благородным графом, а благородным графам нельзя оставлять женщин и детей без подарков, иначе кто-то может усомниться в их благородстве.       «Анне можно подарить… эм… шляпу, Мордаунту, ну там например, игрушечный пистолет, Раулю можно тоже что-то игрушечное подарить, хм, шпагу, а Луизе что-нибудь такое красивое, девичье… колечко подарю».       Атос уж было хотел похвалить самого себя за столь разумную мысль, но потом до него кое-что дошло: он и так два года подряд дарил Миледи шляпы, Мордаунту — пистолеты, Раулю — шпаги, Луизе — колечки, и если он сделает это ещё раз, то его своевольная жена потребует развода, разумеется добьётся его, заберёт всех их совместных и несовместимых детей и начнёт требовать с Атоса аллименты. Мороки, словом, будет куча, и граф решил, что нужно придумать что-нибудь другое, оригинальное.       С оригинальностью у Атоса было плохо. Он подумал, подумал и ещё раз подумал, потом решил, что нужно пойти на крайние меры, перекрестился и медленно пошёл на кухню, где собрались всё остальные члены его семьи. Миледи с крайне сосредоточенным лицом (это лицо обычно бывало у неё в тем моменты, когда она собиралась кого-то убить) нарезала петрушку, которую заботливая Луиза тут же кидала в чашу с овощным салатом. Мордаунт вместе с Раулем лепили пельмени, те получались довольно кривыми, а местами из теста выступала мясо, но всякий раз, когда мальчики спрашивали об их уровне лепки у Миледи, та отвечала: «Очень хорошо, очень хорошо. Вы лепите гораздо лучше вашего отца». Последние слова были чистой правдой.       — Папа! — выкрикнула Луиза. — А мы с мамой салат готовим, а ещё она мне рассказывает о приключениях своей молодости!       «Не нравится мне это. У Анны, что не приключение, то под статью подходит, вот заразит Луизу любовью к интрижинью интриг, и всё, считай пропала девочка, а ведь я её люблю», — подумал Атос, но вслух сказал иное. — Молодец, моя доченька, а я вот решил спросить, чего тебе на Новый год хочется.       — А зачем так поздно? — не поняла Луиза. — Всё равно ты уже нам все купил подарки. Мне опять колечко достанется?       — Да я просто хотел узнать, насколько точно я угадал ваши желания, — нервно пояснил Атос. — И нет, тебе достанется кое-что получше!       — А я люблю колечки, — расстроилась Луиза. — И пальцы у меня ещё не все заняты. Но больше всего я хочу одну книжку. «Как приручить кардинала», называется.       Атос сурово посмотрел на жену, но та лишь пожала плечами и продолжила нарезать петрушку.       «Так Луизе либо колечки, либо книга с сомнительным содержанием. Книгу ей явно купила Анна, так что остаётся колечки. Один подарок есть», — мушкетёр повернулся к сыновьям. — А вам чего надо, разбойники вы мои?       — Я хочу убить Лорда Винтера, — заявил Мордаунт.       Ещё один осудительный взгляд Атоса в сторону Миледи остался без ответа.       — Это не по-новогоднему, — покачал головой граф.       — А я его гирляндой душить буду, это по-новогоднему.       «В какой момент моей жизни я совершил ошибку в воспитании детей?» — философски задумался Атос. — «Вероятно в тот, когда решил жениться на Анне».       — А ты, Рауль, чего хочешь? — спросил у сына мушкетёр, надеясь, что он-то хотя бы пошёл не в маму.       — Братика.       Атос ещё раз посмотрел на жену, на этот раз не осуждая, а умоляя, но та покачала головой.       — Братика у тебя не будет, Рауль. Твоя мама говорит, что я ужасен в постели, и что больше со мной она кувыркаться не собирается.       — Что? — не понял Рауль, Луиза тоже выглядела удивлëнной, и лишь только Мордаунт понял смысл этой фразы.       — Не берите в голову, вы ещё слишком юны и невинны, чтобы знать об таких вещах. Анна, а что ты хотела на Новый год?       — Всё что угодно, только не шляпу.       Атос вздохнул, разочарованный тем, что из всей его семьи только Луиза дала точный ответ на вопрос. С мальчиками и женою придётся думать самому. Но тут, к его большому удивлению, заговорила Миледи.       — Дети, разве вы не хотели поиграть со своими друзьями на улице? Украсить главную ёлку Парижа? Побросать снежки в кардинала? Идите, я совершенно не против.       Трое детей тут же кинулись одеваться и через несколько минут уже вовсю мощь веселились вместо с Жаклин, Анри, Леоном и Анжеликой. Миледи же тем временам взялась за воспитание мужа.       — Признавайся, ты опять не купил подарки?       По возрастающему тону её голоса Атос понял, что эту ночь он, возможно, не переживёт, а если всë-таки переживёт, то только частично.       — Да, но у меня есть оправдание, — осторожно сказал, на всякий случай отодвигаясь назад и жалея, что не взял с собой никакого оружия, пока как у его жены была целая коллекция кухонных ножей.       — Какое?       — Я забыл.       — Ты забил, — сказала чистую правду Миледи, выделяя букву «и».       — Прости, — неуверенно извинился Атос.       — Твоё «прости» детям не подаришь. Придумай что-нибудь более убедительное.       — Извини.       — Оливье, не зли меня или узнаешь, почему Миледи Винтер отказываются впускать в большинство стран мира.       — Да я и так знаю, — пробормотал Атос, подмечая, что жена назвала его по настоящему имени, что являлось признаком либо крайней стадии её гнева, либо крайней стадии её близости, и в этом случае явно был первый вариант. — Не в первый раз же на тебе женат.       — Так, Оливье, я даю тебе ровно пять минут, чтобы ты придумал, что подарить детям, и ещё ровно десять, чтобы ты это купил. Не справишься — натравлю на тебя кардинала, сказав ему, что ты ненавидишь кошек. Он испепелит тебя за считанные секунды.       Атос, судорожно вспоминая всё, что можно подарить детям и всё, что его дети любят (как правило, эти два множества почти не пересекались), и с опаской поглядывая на ещё более интенсивно нарезающую петрушку Миледи, задавался одним простым вопросом: на кой чëрт он вообще на ней женился? Эх, вот что значит слепая любовь. Ну, по крайней мере, он наконец-то решил, что подарить детям: живых коней.       А тем временем в доме Арамиса и герцогини де Шеврез всё обстояло совсем иначе, ибо они купили своему сыну столько подарков, сколько было кошек у кардинала, то есть дофига умноженное на бесконечность. Подарки Анри пока что не получил, ведь их полагалось дарить после наступления Нового года, и так как мальчик постоянно пытался узнать, что ему приготовили на этот раз, Арамису пришлось отдать его прямиком в руки Жаклин, которая тут же утащила друга на улицу украшать главную ёлку Парижа.       — Может теперь, когда мы остались одни, займёмся нашим любимым делом? — предложил Арамис, ласково гладя де Шеврез по спине.       — Разумеется, я ждала этого так долго, — сразу же согласилась герцогиня. — Вы, Арамис, просто неподражаемы в этом деле.              Следующие полтора часа пара провела за сочинением ругательных песен про Ришелье. Дело было в том, что каждый Новый год горожане Парижа начинали бастовать против кардинала, и того, кто сочинил самую ругательную из всех ругательных песен, назначали своим лидером. У лидера было много привилегий: возможность первым кинуть снежок в Ришелье, возможность подпалить усы Люциферу, возможность сидеть на самодельном троне — табуретке, у которой не хватало одной ножки, но зато была приколоченная спинка. И нет, ни Арамис, ни герцогиня де Шеврез толпой простолюдин командовать не хотели, но они придумали простой способ нажиться на этой славной традиции — продавать ругательные песни горожанам. Надо сказать, бизнес шёл просто замечательно, поэтому каждый Новый год у пары было прекрасное праздничное настроение. В этом году Арамис придумал следующие строки:       Жил в Париже кардинал,       Много денег он украл,       Всем проходу не давал.       Короля он обманул,       Приказал распять сто шкур,       И ни разу он при этом не моргнул.       И в раю,       И в аду       Повторять он будет эту песенку свою:       Кардинал, кардинал, поинтрижьте,       Ведь интрига — это боль короля,       Кардинал, кардинал, поинтрижте,       Только интриганта уважает вся страна.       — Ох, вы как всегда на высоте, Арамис, — похвалила любовника де Шеврез, прочтя стих. — Надеюсь, вы не против послушать мой?       Арамис был не против, поэтому герцогиня принялась читать свой ругательный стих:       — Была у кардинала коллекция котов,       Но, впрочем, этим фактом не смыть его грехов.       Кто деньги у народа навечно одолжил?       Кто болт большой, огромный на всех нас положил?       Кардинал, кардинал, кардинал Ришелье,       Вот кто злодей, шевалье!       Была у кардинала шпионка-интриганка,       Да вот ушла к Атосу, такая вот подлянка.       Кто короля добротного за нос всё водил?       Кто век сидеть в Бастилии конечно заслужил?       Кардинал, кардинал, кардинал Ришелье,       Вот кто злодей, шевалье!       Был у кардинала помощничек Рошфор,       Ушёл куда-то в Англию, обратно не пришёл.       Кто мандарины все в городе скупил?       Кто к нам на прошлый год чёрта пригласил?       Кардинал, кардинал, кардинал Ришелье,       Вот кто злодей, шевалье!       — Мне кажется, в этом году у вас получилось гораздо лучше, чем у меня. Браво, — совершенно искренне сказал Арамис своей возлюбленной.       — Посмотрим, как сегодня решат горожане. Пойдём же, я нашла очень выходных клиентов.       И двое стихоплëтов отправились незаконно продавать стихи де Жюссаку, который каждый Новый год сходил с ума и начинал бастовать против кардинала. Естественно, полностью безуспешно.       А теперь наконец-то обратимся к прекрасному, непревзойдëнному и восхитительному гасконцу д’Артаньяну. В этот дивный новогодний вечер он решил устроить своей дочери и еë друзьям и по совместительству детям его друзей сюрприз, но был один нюанс: он не знал, какой именно сюрприз нужно устроить. За помощью гасконец обратился к Констанции, которая в данный момент пыталась найти в своём огромном старом шкафу идеальное платье для Нового года.       — Ты можешь переодеться в Деда Мороза, — предложила та. — Тем более Жаклин совсем недавно говорила мне, что очень хочет поймать его.       — А идея-то неплоха! Только Дед Мороз — это ведь как-то непатриотично, меня в Гаскони за такое засмеют, тысяча чертей! Пусть будет Гасконец Мороз!       — Д’Артаньян, ты точно уверен в этом? — с явным сомнением по поводу идеи мужа спросила Констанция. — Гасконец Мороз звучит, мягко говоря, очень странно.       — Зато Гасконь довольна. Ты ведь знаешь, Констанция, на что способен недовольный или, что ещё хуже, злой гасконец? Это будет чистый хаос, тысяча чертей!       Констанция, которая прекрасно помнила, как д’Артаньян однажды каким-то чудесным и загадочным даже для него самого способом сломал стену кабинета Ришелье, когда подумал, что тот похитил её, кивнула.       — Вот поэтому Гасконцу Морозу быть, тысяча чертей! Представь как обрадуется Жак, когда узнает, что помимо Деда Мороза есть ещё и Гасконец Мороз, причём он в два, нет в три, постой, он в двенадцать раз лучше, чем Дед Мороз!       — Думаю, она будет очень счастлива после такого открытия, — улыбнулась Констанция. — Только не говори при ней «тысяча чертей», а то вероятность того, что она поймёт, что Гасконец Мороз — это ты, от семидесяти процентов резко вырастет до ста.       Д’Артаньян улыбнулся.       — Тысяча чертей, я однажды целых полдня разговаривал, не употребляя это ругательство. Я справлюсь.       — Но д’Артаньян, ты только что сказал «тысяча чертей», — заметила Констанция, одновременно с этим наконец найдя платье.       — Тысяча чертей, это будет сложнее, чем я думал.       Всё это время семеро друзей: Анри, Жаклин, Луиза, Леон, Анжелика, Рауль и Мордаунт, как уже несколько раз было сказано выше, украшали главную ёлку Парижа. Это дело им поручил не абы кто, а сам кардинал Ришелье, и дети просто не могли отказать столь значимому человеку, тем более он обещал им в награду конфет и тридцать ящиков мандаринов. Сама ёлка была очень большой, в высоту она была выше трёх Портосов, поставленных друг на друга, а в длину — шире пяти Портосов, поставленных друг за другом. Первым делом дети решили, чем именно они будут украшать величественное дерево.       — Давайте повесим туда кошек кардинала, — предложил Мордаунт. — По-моему, будет очень красиво.       — Им же будет больно! — возмутилась маленькая Анжелика.       — Очень больно, — добавил Рауль, прижимая к себе дочь Портоса. — Не волнуйся, ангел мой, я не дам ему этого сделать.       Увидя, как Рауль гладит по голове его любимую сестрёнку-ангелочка и называет её своим ангелом, Леон подвинулся поближе к Луизе, а та, едва заметив это, улыбнулась ему коварной улыбкой, унаследованной от матери. В конце концов, если Рауль искренне любил сестру Леона, то почему ему нельзя так же искренне любить сестру Рауля?       — А может, повесим шпаги? — предложила Жаклин, не замечая любовных дилемм между детьми Портоса и Атоса.       — Жаклин, мне нравится твоя идея, но чем мы тогда будем защищаться от Жюссака? — Анри с опаской посмотрел на главу отряда гвардейцев, ходящего неподалёку от них и выкрикивающего оскорбления в сторону кардинала. — Ну, в случае, если он примет нас за дуэлянтов, а учитывая, что он всех, когда пьян, принимает за дуэльянтов, начиная с короля и королевы, заканчивая отборными кактусами кардинала (именно на них он кидает всех иностранных послов, которые ему не нравятся), это неизбежно.       — Действительно, шпаги нам самим нужны, — согласилась Жаклин. — Тогда как насчёт плюшевых игрушек?       — Каких именно плюшевых игрушек? — уточнил Рауль.       — А им не холодно будет на морозе? — заволновалась Анжелика, прижимаясь ещё крепче к де Бражелону.       — Нет, конечно, ангел мой, — заверил младшую девочку Рауль.       «Не злись, Леон, ты ведь знал, что этот однажды день наступит — Анжелика найдёт себе хорошего мужа и уйдёт к нему», — подумал про себя сын Портоса. — «И у тебя есть прекрасная Луиза, твой цветочек».       — Эй, Лёнька, ты ведь говорил, что у твоего отца дома есть ящик, а там то, что было запрещено во всей Франции? — спросила Жаклин Леона, тем самым отрывая его от философских мыслей.       — Да, — кивнул Леон.       — О чём это вы? — поинтересовался Мордаунт. — Или… вы же не имеете ввиду, что у благородного мушкетёра Портоса есть то, что кардинал приказал сжигать на кострах вместо кошек?       — Да, Мордаунт, — подтвердил догадки друга Леон. — У моего благородного отца есть плюшевые игрушки кардинала Ришелье. Ими мы и украсим ёлку.       И пока наследники мушкетёров всё вместе пытались придумать, как бы незаметно забрать из дома госпожи Кокнар заветные игрушки, Атос вместе с Портосом вёл трёх красивых лошадей к себе домой и в качестве подарка своим детям, а следом за ними ехала карета с Людовиком XIII, Анной Австрийской и герцогом Бекингемом. Первый и третий без единого перерыва спорили, чьи новогодние подарки для их совместной возлюбленной лучше. Собственно из-за этих споров Портос и вызвался помочь Атосу, с которым они очень удачно встретились полчаса назад, довести лошадей до его дома.       — Ну у тебя и подарок. Подарок так подарок, — похвалил друга Портос. — Я-то своим куколки да пистолетики подарил, а ты аж целых лошадей для ребятни не пожалел. Маленькие они у тебя, конечно, так ведь дети тоже маленькие, им в самый раз будет.       — Благородному графу свойственно дарить большие дары своим близким, — с интонацией мудреца произнёс Атос, решив не рассказывать другу, что идею с лошадьми он придумал меньше часа назад.       А тем временем в карете не прекращался спор двух влюблённых.       — Да я Анне алмазные подвески подарил! — кричал разозлённый король.       — I give to Анна gold ванна! — не менее громко орал такой же разозлённый Бекингем.       — Что-то я не видел у Анны никакой золотой ванны! — начал спорить Людовик.       — Because you are слепой!       — А ты, а ты, глухонемой, вот, кто ты!       — Тихо! — внезапный громкий возглас королевы перебил всё остальные источники шума. — Я устала от ваших споров, господа. Я, между прочим, беременная женщина!       — Стоп, как это ты беременна?! — глаза Людовика расширились от шока. — От кого беременна? — он взглянул на таково же ошеломлённого герцога. — От него беременна, совсем совесть потеряла, женщина!       Это заявление привело уже саму королеву в состояние гнева.       — Да как ты мог обо мне такое подумать?! Действительно, я ведь настолько испорчена, чтобы спать с другим мужчиной при живом муже! Так вот знай, что мы с Джорджи никогда, слышишь, никогда дальше поцелуев не заходили! Я ведь хотела тебя на Новый год порадовать, специально о беременности до сегодняшнего дня не говорила, хотя узнала о ней неделю назад от лекаря кошек кардинала (действительно хороший лекарь). Но если ты считаешь меня настолько бесчинственной женщиной, то я пожалуй пойду к Атосу пешком! Уж он-то не будет обвинять меня столь серьёзными обвинениями! — с этими словами Анна Австрийская приказала кучеру остановить карету, вышла из неё на снежную улицу и на удивление быстро догнала впереди ищущих мушкетёров.       — She обиделась на you, — с довольной улыбкой подвёл итоги Бекингем.       — И что мне теперь делать? Ты же знаешь, как Новый год встретишь, так его и проведëшь, а я не хочу весь год ссориться с Анной. Люблю я её, понимаешь?       — Понимаю, I love her toо. Don't remember что ли?       — Не напоминай, а то из Франции выгоню, — пригрозил король. — Так что мне делать то?       — Извинись, — посоветовал Бекингем.       — Это как это, извиняться? Понимаешь, я просто за всю свою жизнь ни перед кем не извинялся. Гордым был, вот она от меня к тебе и ушла, — с оттенком сожаления в голосе сказал Людовик, смотря как его жена ведёт беседу с Атосом.       — Give her flowers. Roses, например, she love roses. Как Пугачёва.       — Кто? — не понял король.       — Да не бери в голову, — отмахнулся Бекингем. — Эй, кучер, вези нас к ближайшему shops of flowers!       — То есть цветы подарить, и всё? — уточнил Людовик. — Я прощён?       — You think, that flowers it is всё? And речь извинительная? Пока we drive in shops, you think над ней. Can write стихи, women love it.       — Знаешь, Джордж, если бы я был женщиной, я бы тоже в тебя влюбился. Так хорошо в женской природе разбираться даже Арамис не может, — похвалил бывшего соперника король. — Знаешь, я предлагаю подписать временное перемирие между нами, идёт?       — Идёт, — согласился Бекингем. — Тем более Анна этому будет really рада. She want помирить нас ещё ой как давно на самом-то деле. Удалось ей таки, beautiful woman.       — Beautiful woman, — согласился Людовик. — Beautiful woman…       Тем временем Атос, Портос, та самая «Beautiful woman» и три красивых гнедых лошади наконец-то достигли дома первого. Атос трижды постучал в дверь, надеясь, что его жена уже успокоилась и впустит его внутрь. В этот раз надежды мушкетёра сбылись, и Миледи отворила дверь (хотя возможно всё дело было в том, что она увидела королеву в окно).       — То есть ты решил подарить нашим детям лошадей? — недовольно спросила она, когда гости в лице Портоса и Анны Австрийской сели за стол. — Нет, подарок, конечно, хороший, но где мы их держать будем? В ванне? Или мне стоит отнять у кого-нибудь из соседей-мужчин конюшню?       — Анна, я… — Атос так и не смог придумать, что сказать жене.       — Что? — спросила королева, отрываясь от дегустривания крепкого вина.       — Я имел другую Анну, ваше величество.       — Порой мне кажется, что у нас в Париже слишком много Анн, — с непонятной никому грустью произнесла королева и вновь принялась дегустировать вино.       — Анна, я люблю тебя, — наконец закончил мысль Атос. — И вообще, хватит притворяться, что ты тут вся такая святая.       — Всё мы тут не безгрешны, — согласилась Анна Австрийская. — Я вот Джорджи при муже целую, да и без мужа тоже. Представляете, он подумал, что я от Джорджи беременна, а не от него!       — Ну и идиот, — пробурчал Портос. — И дураку известно, что благородная королева благородному королю изменить не может, — тут до него дошёл полный смысл сказанного. — То есть прямо сейчас вы вынашиваете самого наследника престола?! Он как? Пинается? Мои, если честно, никогда не пинались. Стоп, а это вообще мальчик или девочка? А как назовёте?       — Помедленее, пожалуйста, — попросила королева. — Я не успеваю отвечать. Пол ребёнка не известен, пинается он хорошо, ежедневно в три часа дня, сразу видно, что от Луи — тот такой же пунктуальный, имя пускай отец придумывает, раз он у нас здесь самый главный.       — За это надо выпить! — заявил Атос, наливая всём по стакану вина.       — Тебе лишь бы выпить, — проворчала Миледи. — А вы, ваше величество, если что, обращайтесь, я воспитывала Рошфора, Мордаунта, Атоса, Рауля и Луизу, так что опыт у меня огромный.       Атос, обрадованный тем, что жена отвлеклась на королеву и не продолжила тему подарков, не стал отрицать того, что он входил в список её детей.       К слову о детях, наши любимые наследники мушкетёров уже достали ящик с легендарными плюшевыми игрушками Ришелье и теперь тащили его к ёлке. А так как ящик оказался ужасно огромным и тяжёлым, нести его пришлось всем вместе. По дороге они наткнулись на де Жюссака, и только быстрое «дядя Жюссак, а там гвардейцы с мушкетёрами дуэль устроили» от Леона спасло их от ужасной участи. Естественно, горожане никак не могли не обратить внимание на семерых детей, тащащих огромный ящик, но всего пара-тройка ответов «это связано с кардиналом Ришелье», «очень опасно», «запрещено в нашей стране» помогли им вполне точно понять, что именно происходит, поэтому они отошли чуть поодаль, чтобы на безопасном для жизни расстоянии следить за развитием событий.       Кардинал Ришелье пришёл похвалить детей за проделанную ими работу именно в тот момент, когда Жаклин повесила последнюю плюшевую игрушку. Увидя то, чем именно семеро друзей украсили ёлку, он сначала приофигел, потом ещё больше приофигел, затем приофигел настолько, насколько это вообще возможно, и наконец впал в ярость. Впав в ярость, Ришелье тут понёсся с откуда-то взявшимся у него в руке топором рубить ёлку, но был остановлен не абы кем, а Гасконцем Морозом.       — Тыся… То есть воспитанные кардиналы так себя не ведут! — нравоучительно произнёс Гасконец Мороз.       — А вы кто такой? — спросил Ришелье, пока как его глаза буквально впивались в ненавистные игрушки.       — Я? Я Гасконец Мороз, стыдно не знать!       — Д’Артаньян, так это вы? Господи, хватит этого маскарада, немедленно снимите ЭТО с ёлки, а то отправлю вас жить в Бастилию!       — Нет, дорогой кардинал, я не д’Артаньян, я Гасконец Мороз, и в этот Новый год я собираюсь научить жителей Парижа по-настоящему весело справлять праздники. Я даже написал про это песню, хотите послушать?       — Нет, спасибо, вы ужасно поёте, д’Артаньян, я помню, как мы с королём сбивали насмерть птиц с помощью вашего «певчего» голоса.       — Я не д’Артаньян, кардинал, я ещё ни разу не сказал «тысяча чертей».       — Уже сказали, — заспорил Ришелье, но вскоре он был связан верёвкой, которую Гасконец Мороз предусмотрительно взял с собой. — «Ничего, ведь ту штуку для розыгрыша я уже установил. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, д’Артаньян».       — Ну что дети, вы готовы к празднику? — спросил Гасконец Мороз у детей мушкетёров.       — Конечно готовы, отец! — выкрикнула Жаклин. — Мы мушкетёры, а мушкетёры всегда готовы! Веди нас в бой, отец!       — Жа… то есть незнакомая мне девочка, я не твой отец, я Гасконец Мороз!       — А Бекингем не любовник королевы, — фыркнула Жаклин.       — А кардинал Ришелье ненавидит кошек, — добавил Анри.       — А моя мама чиста, как снег в лесу, — закончил перечень лжи Рауль.       — Ладно, победили, так и быть, я д’Артаньян. И смотрите: вот связанный кардинал Ришелье, а вон толпа людей, крайне недовольных им. Вы ведь уже понимаете, у чему я клоню?       — Битва насмерть! — закричал Мордаунт, тем самыв напугав Анжелику, прижавшуюся к Раулю.       — Почти угадал, — улыбнулся д’Артаньян. — Битва снежками насмерть. Кардинал Ришелье против всех.       — Эй! А как же выбор лидера? — раздался откуда-то голос Жюссака. — Я между прочим сегодня песню ку… написал. Красивую.       — Да пошёл ты! — закричал кто-то из горожан. — У нас теперь новый постоянный лидер — Гасконец Мороз!       — Гасконец Мороз! Гасконец Мороз! — скандировала толпа. — Утрёт он всём нос!       — Вот что значит — популярность, — наслаждаясь непревзойдённым моментом своей жизни, сказал д’Артаньян.       Но как же нашим семерым друзьям вообще удалось заполучить ящик с игрушками, не попав на глаза жене Портоса? Дело в том, что в тоже время, когда они пришли к нужному дому, к нему пришёл и капитан королевских мушкетёров де Тревиль, собиравшийся было перекусить вместе с другом каким-нибудь там кабаном, но застал там только его жену, которая понятия не имела, где так долго бродит её муж. Решив, что Портос мог пойти к одному из своих друзей, де Тревиль и госпожа Кокнар вместе с жаренным поросёнком (она боялась оставить его в одиночестве) отправились к Арамису, и именно поэтому детям удалось незаметно забрать нужный ящик.       — Акуратно, акуратно, — всё это время говорил Леон. — Ничего не сломайте. Особенно золотую ванну, отец совсем недавно получил её в качестве премии от самой королевы! Ему она настолько понравилась, что он её, как важный артефакт, в центре комнаты поставил и мыться в ней запретил.       — А моём отцу королева однажды ручку поцеловала и колечко красивое дала, — похвасталась Жаклин, усердно таща ящик. — Правда отец его продал потом, а затем его купила королева и опять отдала отцу, а отец подарил его мне на этот Новый год. Вот оно, — она показала друзьям красивое драгоценное кольцо на указательном пальце правой руки.       — Красивое, — прошептала Анжелика.       — А мне отец каждый год колечко дарит, — сообщила Луиза.       — Это потому что у него нет воображения, — недовольно произнёс Мордаунт.       — Или всё дело в том, что он вспоминает о том, что нам нужно купить подарки, только накануне Нового года, — сказал Рауль и под удивлёнными взглядами сводного брата и сестры пояснил. — Я в прошлом году случайно разговор родителей на эту тему подслушал.       — Ему должно быть очень стыдно! — воскликнула Жаклин, возмущённая таким поступком Атоса. — Нужно заранее придумывать подарки для тех, кого ты любишь! Вот я всегда заранее придумываю подарки для Анри на годовщину нашего с ним знакомства, — тут она едва заметно покраснела. — Не то, чтобы я питаю к нему какие-то высокие чувства.       — А я тебя люблю, — признался такой же чувственный, как его отец, Анри. — Ты первая омальчишенная девочка, которую я встречал.       — А ты первый Генрих IV, которого мне довелось увидеть.       — Естественно нашему отцу стыдно, он ведь благородный граф, — прервал любовные разговоры друзей Рауль. — Но он всё равно продолжает каждый год забывать об этом, и каждый год ему становится всё более и более стыдно, но он ничего с этим поделать не может.       — Может ему плакат на всю стену подарить с огромной надписью «Купи подарки детям!» — предложила Анжелика.       — На всю стену не надо, — испуганно произнесла Луиза. — А то папа, когда будет его вешать, может ненароком найти тайники мамы с поддельными паспортами на всю семью, кроме него, четырьмя пистолетами и кучей денег.       — Ты забыла про тайник с париками и накладными усами, — напомнил Мордаунт.       — То есть у нас в доме есть тайники, и вы о них знаете, но мне почему-то вообще никто не сказал?! — возмутился Рауль.       — Просто мама считает, что ты можешь выдать это Атосу, потом что ты больше его сын, чем её, но я думаю, что ты не выдашь, ведь так? — спросила Луиза. — Ты ведь не поставишь даму в неловкое положение?       Рауль задумался. Действительно, ставить даму в неловкое положение — это крайне неблагородно. Но с другой стороны, врать отцу не менее тяжкий поступок. И как ему в таком случае поступить, чтобы не перестать считаться благородным, библия благородных лордов умалчивала. В конце концов, он выбрал свой путь и пообещал Луизе ничего не говорить отцу. Та обрадовалась, не сколько ответу брата, сколько тому, что ей удалось наконец-то использовать манипуляцию с «не ставьте даму в неловкое положение», которой её совсем недавно научила её мать.       — Не волнуйся, цветочек, мы сделаем вам плакат поменьше, — пообещал Леон Луизе. — Такой, чтобы сам кардинал Ришелье не смог найти ни одного вашего тайника. Вот украсим ёлку и сразу пойдём его делать.       — Цветочек… — пробормотал Рауль. — Уже цветочком её называет. Ладно, Рауль, не злись. Ты знал, что этот день наступит. Ты влюбился в его сестру, он влюбился в твою, ничего противоестественного. Можно сказать, обычный обмен сёстрами, где каждому охота одновременно и сохранить свою, и получить другую.       А тем временем госпожа Кокнар и де Тревиль достигли своей цели, то есть дошли до дома Арамиса, который вместе с герцогиней де Шеврез лишь совсем недавно вернулись домой, ОЧЕНЬ удачно продав свои стихи де Жюссаку, и как раз собирались пойти к Атосу. Увидя друзей, Арамис пронзительно улыбнулся и спросил:       — Госпожа Кокнар, рад видеть вас здесь со столь аппетитным поросёнком. Капитан де Тревиль, какими судьбами? Разве вы не должны сейчас сидеть и контролировать мушкетёров?       — Я сказал им выметаться и собираюсь завтра же подать в отставку, — сообщил капитан.       Улыбка тут же пропала с лица мушкетёра.       — Да как так-то? Нет, нет, вы просто не можете уйти в отставку. Недавно я опять решил устроить одну приинтереснейшую интригу, и вы должны были быть в моём плане звеном, который даст мне отпуск на два месяца по семейным обстоятельствам.       — Два месяца? Ну извольте, это уже слишком! — возмутился де Тревиль. — Месяц, не больше!       — Как насчёт полтора месяца?       — Я не знаю, какие «семейные обстоятельства» вынуждают вас уехать так надолго, но месяц и неделя — наибольшее, что я могу вам дать.       — Идёт, — согласился Арамис. — Видите, капитан? Без вас нам никак не справиться.       — Ладно, так и быть, я подумаю. Может быть, если мне согласятся прибавить жалованья…       — Ох, Арамис, я совсем уже забыла, зачем я пришла к вам. У вас случайно нет моего мужа? — спросила госпожа Кокнар.       — Нет, госпожа, у нас нет вашего мужа, но у нас есть кое-что получше: идея пойти к дому Атоса, где в Новый год непременно можно найти всё, включая вашего мужа, — сообщил Арамис.       — Вы можете пойти с нами, — предложила герцогиня де Шеврез.       — Ох, разумеется, тем более у Атоса, помимо Портоса, каждый Новый год есть восхитительное дорогостоящее вино, — сразу согласился де Тревиль.       Госпожа Кокнар лишь кивнула, и четверо знакомых отправились к самому благородному графу Парижа, у которого на данный момент уже и так гостили французская королева и мушкетёр Портос, а также три лошади, смирно стоящие на кухне и жевавшие голубые занавески с розовыми розами. Миледи заботливо принесла для Анны Австрийской тёплый плед, аргументировав это тем, что ребёнка всегда нужно держать в тепле, а после стала подробно рассказывать королеве, как она сама воспитывала собственных детишек: кормила своей грудью, водила гулять по Парижу, читала на ночь собственноручно написанную ей летопись про все её интриги молодости, несмотря на то, что Атос был полностью против таких рассказов. Анна Австрийская всё очень внимательно слушала, время от времени подмечая про себя, что бóльшую часть этих дел, вероятно, будут делать её слуги. Атос в это время беседовал с Портовом о их жёнах и детях.       — Знаешь, друг, твой сынок любит мою доченьку, а мой сынок любит твою доченьку, — заметил Атос. — Может это судьба такая, что наши дети все перероднятся?       — А как же бедняга Мордаунт? Для него у меня дочерей не осталось, — печально произнёс Портос.       — Ничего, найдём и ему хорошую жену, — пообщал Атос. — Главное, чтобы не как Миледи, а то твой Лёнька влюбился в мою Луизу, а она копия мамы.       — Ничего, Леон — мальчик примерный, твою Луизу запросто осилит, будут жить в душа в душу, он будет ей лошадей на кухню приносить, а она ему суп варить, ну и интриги интрижить в свободное время, как хобби, — сказал Портос, подмечая, что даже его друзья стали называть Леона «Лёнькой», настолько прижилось ему прозвище, данное Жаклин.       Тут в дверь внезапно кто-то постучал.       — Пойду открою, — встал со своего места Атос. — Благородный граф всегда открывает двери.       В дверь ещё раз постучали, гораздо громче и настойчивей. Атос подумал, что это, вероятно, пришли король с Бнкингемом, куда-то уехавшие ранее.       — Да открою я сейчас, не обязательно мне дверь сносить с петель, господа, — благородный граф действительно открыл дверь, но, увидев Арамиса и герцогиню де Шеврез, тут же закрыл её.       Дело было в том, что в прошлый Новый год пришедший к ним Арамис решил почитать им свои «произведения мирового исскуства» (таким образом сам неудавшийся аббат всегда охарактеризовывал свои стихи), а они по глупости согласились, понятия не имея, что их ждёт. В итоге, наслушавшись «рэпа» (а имеет так Арамис называл то, что он написал, вероятней всего, под чем-то запрещённым и противобиблейским), мушкетёры были шокированы до глубины души и все вместе условились, что больше никогда не позовут Арамиса к себе на Новый год.       — Атос, я понимаю, вам не нравится рэп, но поймите, культура не стоит на месте, она развивается, и когда-нибудь в будущем рэп будет обычным явлением, — раздался из-за двери мягкий голос Арамиса.       — Вот когда он станет обычным явлением, тогда и приходи! — выкрикнул Атос.       — А нас-то с Кокнар вы можете впустить? — попросил де Тревиль. — Мы рэп не читаем, а Кокнар мужа потеряла, а ведь он огромный, как слон, таких в принципе трудно потерять.       — И его у вас нет случайно? — обеспокоено спросила Кокнар.       — Есть, — глядя на пожирающего пельмени Портоса, ответил Атос. — А вас я впущу, только вы Арамису проходу не давайте.       — Не дадим, — пообещал де Тревиль. — Потому что, если он окажется внутри дома, то отпуска от меня по «семейным обстоятельствам» не получит. И по «несемейным обстоятельствам» тоже.       — Вы как всегда умны, капитан, — вновь послышался голос Арамиса. — Что ж, если вы все так сильно настаиваете на том, чтобы мы с женой и сыном отмечали Новый год в гордом одиночестве, то мы так и поступим. Только знайте, пока вы с огромной радостью будете поедать запечённого кабана госпожи де Кокнар, бедный Анри будет справлять Новый год без друзей!       Всё это было произнесено настолько печальным голосом, что Атос просто не смог не впустить двух рэперов в дом. Арамис тут же прекратил строить из себя глубоко несчастного человека, вежливо поздоровался с королевой, сел за стол и налил себе бокал вина, в общем, вёл себя в точности, как дома. Кокнар кинулась в широкие объятия мужа, предварительно вручив Атосу поросёнка и наказав ему ни в коем случае не есть свинину без разрешения.       — Дорогой, я уже везде обыскалась тебя, — прошептала Кокнар. — Вот что значит ушёл за мандаринами, а нашёлся у друга подвыпившим и без мандаринов. Но я на тебя не сержусь, ведь сегодня как-никак праздник.       — Мандарины есть, но как бы они сейчас не совсем у меня. Они в карете с Людовиком и Бекингемом остались, а те уехали не пойми куда и не пойми зачем, пятый час нет, — пояснил Портос. — Про пятый час я конечно знатно преувеличил, но мысль основная понятна?       — Ох, а я то уж подумала… — что именно она подумала, Кокнар так и не сообщила, так как заметила королеву. — Ваше величество, вы прекрасно выглядите даже пьяной. Что-то плохое случилось? Бекингем умер? Людовик стал бессмертным? Кардинал воскрес как Иисус Христос?       — Как же тут не пить, когда твой муж, родной тебе человек, обвиняет тебя в том, что ЕГО ребёнок вовсе НЕ ЕГО! — закричала Анна Австрийская.       — Ваше величество беременна? — изумился де Тревиль, осторожно ставя доверенного ему поросёнка на стол.       — Я могу почитать вам высокодуховный рэп, — предложил Арамис. — Так, для большего развития у дитя чувства прекрасного.       — Избавь ребёнка от мучений, Арамис, он пока что не сделал ничего дурного, — сказал Атос. — Не воровал деньги, не казнил людей, не развязывал войны по тупым причинам.       — Да что мы всё о ребёнке да о ребёнке, он же ещё на свет даже не появился, — с крайним простодушием произнёс Портос. — Давайте лучше съедим эту прекрасную свинью. Она, несомненно, очень вкусна.       — Сначала нужно дождаться д’Артаньяна и Констанцию, — твëрдо отрезала Миледи, пьющая чай, когда-то давно подаренный Бекингемом её мужу. — Невежливо приступать к еде, когда ещё нет всех гостей.       — Да ладно вам, Анна, я хорошо знаю эту парочку, они не будут против, если мы не дождёмся их. Атос, подтверди, — попросил друга Портос.       — Благородному графу не следует начинать пир без двух гостей, — подтвердил слова жены, а не друга Атос.       — А пока наши дорогие друзья ещё не пришли, Анна (которая Миледи, а не королева), вы не могли бы показать мне, где у вас гримëрная? Мне кажется, я нанесла недостаточно туши, — любезно сказала де Шеврез. — К слову, у вас красивые кухонные кони.       — Да, мой муж постарался, — Миледи кинула сердитый взгляд на Атоса. — Пойдёмте, я совершенно не против побыть в компании женщин помимо королевы и дочери. Знаете, для меня это такая редкость! А то всё Анна Австрийская, да Луиза, Анна Австрийская, да Луиза. Скучно мне, поговорить не с кем.       А вот кардиналу Ришелье, в которого уже где-то час кидали снежки жители Парижа, было ну точно не скучно.       «Вот так бывает, всё стараешься да стараешься для них, тридцать лет работаешь на благо Франции, а они, неблагодарные, в тебя снежками кидаются, благо хоть на костре вместе с Люциком не сжигают», — печально подумал кардинал.       — Так, поживее, поинтенсивней! — кричал д’Артаньян-Гасконец Мороз парижанам. — У кардинала ещё не вся его красная одежда в снегу вымазана! Жаклин, а ну живо убери игрушечную катапульту, кидать снег можно только руками! Анри, к тебе это тоже относится, а ну живо выкинь рогатку!       «Так, с этим надо срочно что-то делать», — рассудил Ришелье. — «Опять на «слабо» д’Артаньяна взять что ли?»       Тут стоит сделать небольшое лирическое отступление и сообщить читателю, что д’Артаньян, будучи стопроцентным гасконцем, всегда вёлся на «слабо». Собственно, благодаря этому самому «слабо» он: поцеловал герцога Бекингема прямо при Анне Австрийской, покрасил волосы де Тревиля в синий (что после благополучно свалил на козни кардинала), похитил Филиппа IV и в мешке из-под картошки привёз его из Испании во Францию, а также каким-то неизвестным никому способом уговорил Папу Римского стать тайным протестантом.       — Гасконец Мороз, — притворно миролюбиво позвал Ришелье надоедливого гасконца. — Знаете, кидать снегом в кардинала каждый сможет, а вот есть ли на свете человек, который бы смог протащить его через огромную толпу так, чтобы ни один снежок в него не попал? Что вы думаете по этому вопросу? Смогли бы вы такое сделать или вам, извиняюсь за выражение, слабо?       — Мне? Слабо? — рассмеялся д’Артаньян. — Кардинал, когда же вы уже поймёте, что для стопроцентного гасконца не бывает не возможных вещей!       — Месье д’Артаньян, мне кажется, он хочет взять вас на «слабо», — заметил Леон. — Это очень коварный метод, который как раз в стиле нашего кардинала.       — Да ладно тебе, Лёнька, — отмахнулся гасконец. — Чтобы я и не согласился на «слабо»?       — А вам слабо не согласиться на «слабо»? — спросил Рауль.       У д’Артаньяна произошла поломка системы. Такого поворота событий он никак не ожидал и не знал, как следует поступить в этой затруднённой ситуации истинному гасконцу. Но в конце концов, он решил, что первое «слабо» дороже второго, а поэтому кардинала Ришелье ну просто необходимо протащить через толпу, и защищая его при этом от всех снежков, к тому же он, к счастью, был не один, а с семью прекрасными воспитанными детьми, которые неприменно помогут ему в столь сложном деле.       — Так, Жак, Анри, Лёнька, Ангелочек, Мордаунт, Рауль и Цветочек, сейчас у нас будет новая игра под названием «защити Ришелье от злобной толпы». Участие обязательно, ведь за него дадут подарочки!       — Надеюсь, я получу чей-то труп, — пробормотал Мордаунт. — Например, Лорда Винтера!       «Билет к психологу, вот, что ты получишь», — пронеслась мысль в голове д’Артаньяна. — «А я то думал, что Миледи жуткая. Да она ангел по сравнению со своим сыном».       — Так чего мы ждём?! — воскликнула Жаклин. — Вперёд, а то кардинал уже весь посинел от холода! А если он умрёт? Некому будет интриги круглые сутки интрижить!       — Немного поправлю юную леди, я не круглые сутки интрижу интриги. Время от времени я просто сплю, ем, глажу Люцифера.       — В таком случае интриги сами себя интрижат, — с видом просвещëнного человека сообщил Анри. — Мне об этом Бекингем рассказал.       — И не поспоришь, — согласился Ришелье, после чего д’Артаньян схватил его и, сопровождаемый мушкетёрскими детьми, понёс на руках, прямо как какую-нибудь симпатичную девушку, через толпу.       Надо сказать, что спор гасконец таки выиграл — ни один снежок в кардинала не попал, зато сам д’Артаньян и его маленькие помощники были изрядно забросаны снегом. Ришелье был учтиво донесëн до самого дома мушкетёра, хотя толпа парижан отстала от этой странной компании ещё несколько кварталов назад. Констанция, увидевшая из окна кухни, как её муж в костюме Деда Гасконца Мороза и в сопровождении их дочери и её друзей тащит на руках не абы кого, а самого кардинала, была не особо удивлена — д’Артаньян вытворял вещи гораздо страннее и опасней.       — Ваше высокопреосвященство, что вам понадобилось в нашем скромном доме в такой праздничный день? — вежливо спросила Констанция, как только Ришелье был внесён в переднюю её дома.       — Лично мне в вашем доме совершенно ничего не понадобилось и, надеюсь, никогда не понадобится. Лучше спросите у вашего мужа, зачем он меня сюда притащил?       — А разве непонятно? — удивился д’Артаньян. — Сегодня же Новый год, и вы с нами пойдёте к Атосу отмечать его, хоть повеселитесь впервые в жизни.       — Извольте, д’Артаньян, но отмечать Новый год я собираюсь исключительно в компании моих котов, — сказал кардинал.       — Вы мой пленник, Ришелье, у вас нет выбора, — отрезал гасконец.       — Месье д’Артаньян, а разве нам за помощь в оборонении Красной Шапочки, — тут у кардинала нервно дёрнулся левый глаз, — от злой толпы парижан не полагается премия? — напомнил Анри.       — Ох, точно! — встрепенулся д’Артаньян и принялся доставать из красного мешка подарки. — Так, Мордаунту — памятка «почему не стоит пытаться убить Лорда, особенно если его фамилия — Винтер», Раулю — настоящая шпага, а не эти ваши игрушки, у Лёньки шпага есть, от отца досталась, поэтому он получает пистолет, Анри — бумагу и чернила, если он решит пойти по стопам отца, только рэп не пиши, моему прекрасному Жаку тоже настоящую шпагу!       — Милый, она не слишком мала для такого? — обеспокоилась Констанция.       — Да не, я в её возрасте уже во всю свиней на ферме шпагами закалывал, ну и выслушивал пустые обещания отца, что если я ещё раз такое сделаю, то шпага окажется уже у меня в одном месте, которое неприлично упоминать при дамах. Цветочку-Луизе я дарю пособие по манипулированию мужем, братом и отцом, пригодится, Лëнька крепись, Рауль тоже. И наконец Ангелочку-Анжелике — плюшевого льва, чтобы твой брат был рядом с тобой даже тогда, когда его нет рядом.       Все дети, кроме Мордаунта, который всё ещё хотел убить Лорда Винтера за то, что тот когда-то давно изгнал их с матерью из Англии, были рады подаркам д’Артаньяна.       — А теперь, раз все премии были розданы, мы отправляемся к Атосу! — объявил д’Артаньян.       — Надеюсь, когда мы придём, на кухне нас будет ждать хороший подарок от папы, — мило произнесла Луиза, на ходу читающая пособие, подаренное Гасконцем Морозом. — А то придётся опять им манипулировать, а это как-то немного не благородно.       Чуть-чуть перематывая время вперёд, лошади детям Атоса очень понравились, причём настолько, что они даже умудрились уговорить кардинала выделить средства на постройку для них жилищнопригодных условий прямо в доме.       В общем, так и собрались в доме у Атоса: сам Атос с семьёй, трое его лучших друзей, их семьи, кардинал, беременная королева, капитан мушкетёров и три лошади. Не хватало лишь короля с Бекингемом, куда-то так не вовремя и надолго запропастившихся, так ещё и взявших с собой мандарины Портоса.       — Может они, это, решили «а ну эту Анну» (извините, ваше величество, я не в коем случае не поддерживаю такое наглое мнение) и уехали вдаль, чтобы заняться утехами, порицаемыми богом и грешными настолько, насколько это вообще возможно, — предположил Арамис.       — Джорджи не такой! — возмутилась Анна Австрийская. — И Луи тоже! Они вернутся, обязательно вернуться! Ну или хотя бы один из них (в таком случае, я надеюсь, что это будет Джорджи)!       И мудрая королева была права через полчаса и Людовик XIII и герцог Бекингем наконец-то вернулись. Первый нёс поразительный и явно дорогой букет красивейших цветов, второй — мандарины Портоса.       — Анна, прости меня за то, что думал о тебе, как о ужасной, неблагородной и грязной женщине, я был неправ и клянусь самым дорогим, что у меня есть, что я искренне расскаиваюсь за слова, брошенные мною тогда тебе, в карете. Я понял, что был глупцом, что видел в тебе низменную женщину, хотя ты подобно солнцу, что никогда не заходит над владениями брата твоего, неприкосновенна, прекрасна и могуществена, ты свет моей жизни, мать моего сына, моего наследника, того, кто продолжит династию Бурбонов. Или если по какой-нибудь жестокой причине я умру раньше, чем наш сын научиться ходить, то свет красоты твоей, как солнце, будет освещать его трудный путь, а твои мудрые советы помогут стать ему королём-солнцем, как подобает сыну той, в чьих жилах течёт кровь самих Габсбургов. Прости же меня, Анна, пожалуйста, прости, я не вытерплю разлуки с тобой, солнце моё, — с этой трогательной речью Людовик торжественно вручил своей жене букет цветов.       — Ох, Луи, вы прощены, — из глаз королевы текли слëзы, когда она принимала букет. — Я никогда не слышала от вас столь откровенных речей, кажется, общение с Джорджи пошло вам на пользу.       — Мы с Бекингемом подписали временное перемирие, которое будет действовать до второго января тысяча шестьсот тридцать восьмого года, — король достал пергамент и показал его всём пресудствующим. — Всё официально закреплено вот в этом документе. Свидетель — де Жюссак. И это официально войдёт в историю, как парижское перемирие.       — Разве не проще было просто пожать руки? — скептически спросил д’Артаньян. — Зачем тратить время на бумажки?       — Что вы, д’Артаньян в костюме Деда Мороза, такие важные исторические документы простым пожатием не подписываются! — сообщил Людовик.       — Не подписываются! — согласился Бекингем.       — Ладно, дело ваше, только учтите: я не Дед Мороз, я Гасконец Мороз, — поправил д’Артаньян.       — В любом случае, я хочу поближе познакомиться с сыном, — заявил король.       — Но мы не можем быть уверены, что я ношу мальчика, — справедливо заметила королева.       — Ох, Анна, это точно мальчик, у меня уже установилась с ним ментальная связь, — как ни странно, спустя несколько месяцев пятого сентября такое странное высказывание Людовика полностью подтвердилось.       — Ну что мы всё о наследниках, да о наследниках, — сново простодушно произнëс Портос. — Пора уже к еде приступать, а то дети стоят все голодные, некормленные. Бедные дети.       — Действительно! Чего это мы всё стоим! Все живо за стол! Анна (которая Миледи), герцогиня де Шеврез, а ну выходите, вы уже два часа там все мои косяки обсуждаете! — скомандовал Атос, и его, как ни странно, послушался даже гордый король.       А ровно в двенадцать часов, когда на улице вдруг внезапно послышались какие-то очень громкие выстрелы, мушкетёры, де Тревиль, Бекингем и король тут же побежали смотреть в чëм дело, боясь, что начиналась революция, и их вот-вот свергнут. Вернулись они довольно быстро, все облитые розовой несмываемой краской и сообщившие, что все жители, кто недавно был на улице, и здания Парижа, включая Лувр, тоже находятся в таком состоянии. Женщины заохали (хотя де Шеврез под шумок принялась читать рэп ещё нерождëнному наследнику престола, а Миледи была явна удовлетворена происходящим), дети, кроме очень хорошо воспитанных Рауля и Леона (они ограничились едва промелькнувшей улыбкой на их серьёзных лицах), засмеялись, а до сих пор связанный кардинал Ришелье лишь с хитрой улыбкой интригана со стажем в пятьдесят лет сказал:       — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.       И он засмеялся.