Василёк

— Я заблуждался нередко и снова себя находил я. Счастлив же только сейчас — девушкой милой своей. Если и это ошибка, молю вас, премудрые боги, Дайте её мне понять там лишь, в холодной стране. Там лишь, в холодной стране, — задумчиво повторяет Фридрих. Одетый по-домашнему, сейчас он ничем не напоминает правителя огромной страны. Просто усталый старик с больным сердцем. В открытую об этом не говорят, но кайзеру осталось немного. Врачи осторожны в своих прогнозах, но «год, возможно полтора» звучит слишком оптимистично. Хотя его величество не настолько дряхл, как недавно скончавшийся адмирал фон Гриммельсгаузен. Тот знал Фридриха ещё младшим принцем. Возможно, даже считался его другом — недаром же весть о смерти адмирала уложила монарха почти на двое суток в постель. Райнхард хорошо помнит эти дни — кайзер почти не отпускал его от себя. После этого зятья кайзера, и так недолюбливавшие «этого выскочку Корнблума», отчего-то решили, что Фридрих обязан своим выздоровлением ему. Пока Райнхарда защищает положение сиделки, но стоит кайзеру испустить дух... Прошлой ночью это снилось опять. Лежащий на кровати под балдахином мёртвый кайзер, уже должным образом обряженный для похорон. Сам Райнхард — то в трауре, то в белом и лазоревом — своих геральдических цветах. Золотой поднос на маленьком прикроватном столике и хрустальный бокал на длинной ножке. Золотом горят герб Гольденбаумов и личный вензель почившего кайзера. Вино то самое, что особенно любил его величество — темно-красное, с богатым букетом. Хорошо бы в нём было снотворное. Уснуть и не проснуться. Граф Корнблум берёт бокал. Медленно пьёт, пытаясь определить привкус яда, и ложится рядом с покойным Фридрихом. И просыпается в поту, жадно хватая воздух. — Думаешь о моей близкой кончине? — негромкий голос вытаскивает из кошмара. — Майн кайзер! — Оставь. Все мы смертны, и с этим ничего не поделаешь. Знаешь, я никогда не был особо набожен, но последние месяцы я каждое утро благодарю асов за то, что прошла ещё одна ночь. Не хотелось бы умереть во сне. — Да, ваше величество. Значит, «уснуть и не проснуться»? Только потому, что маркиза фон Бенемюнде, виновная в похищении Аннерозе, умирала в муках? Да за то, что эта сука сделала с Анхен, граф Корнблум бы сам влил в глотку Бенемюнде отравленное вино. Но он — обвинитель, а не палач. Он мог только смотреть. И запоминать. Потом Райнхарду ещё долго снилось бьющееся в агонии тело и пена на губах. Те страшные дни стали ещё одним рубежом в жизни Райнхарда и его отношении к кайзеру. Его величество искренне переживал за свою маленькую «фею цветов», как он шутливо звал Аннерозе, и жалел, что всё-таки взял закончившую обучение девушку ко двору. Райнхард и сам видел, что старик относится к Анхен скорее как к внучке. Перестал унижать «своего Василька», раздевать его глазами и делать двусмысленные намёки. Видимо, многие решили, что кайзер охладел к брату и собирается поменять его на целомудренную сестричку. Именно Фридрих, а не брат, устроил брак Аннерозе. Мог бы удалить от двора бесприданницу с запятнанной репутацией, а вместо этого нашёл ей жениха. Сестра сделала выгодную партию. Граф фон Мариендорф ещё не стар, обладает приличным состоянием, умом, добротой, тактом и опытом обращения с девушками возраста Анне — у него есть взрослая дочь от первого брака. После нескольких разговоров с предполагаемым зятем Райнхард убедился, что Анхен будет с ним хорошо. Граф — надёжный человек, таких в наше неспокойное время мало. И в день свадьбы Аннерозе, передавая сестру жениху, граф Корнблум совершенно точно знал, что больше никогда не сможет ненавидеть кайзера. И никогда не даст повода усомниться в своей преданности. Сегодня вечером его величеству вновь удалось поразить своего верного слугу, преподав новый урок. Не стоит думать о близкой смерти, но нужно уметь радоваться каждому дню. Это же так просто! Как Райнхард сам этого не понял? Словно в ответ на его мысли Фридрих перелистывает страницу: — «Как ты живёшь, расскажи нам?» — Живу я — и если б столетье Прожил, то завтра б хотел так, как сегодня, прожить. Надеюсь, завтра будет хорошая погода, и мы сможем прогуляться по саду, — кайзер откладывает любимый томик Гёте. — Сыграй мне что-нибудь. — Как будет угодно вашему величеству, — Райнхард садится за рояль. Их с Фридрихом вкусы часто сходятся, а музыка дарит успокоение и наслаждение обоим. Пальцы уверенно и легко летают по клавишам. «Вальс цветов» неповторимого Иоганна Штрауса. Его величество любит балы и венские вальсы. Ему нравится наблюдать за танцующими, особенно на балах-маскарадах, когда дамы и кавалеры меняются местами. Говорят, в молодости будущий кайзер мог танцевать ночи напролёт. Да он и в шестьдесят давал фору иным молодым. Райнхард помнит... — Браво! Браво, мой мальчик, — старик доволен. Причём настолько, что расщедрился на аплодисменты. Обычно его величество бывает строг и придирчив, ему трудно угодить. Лет пять назад Райнхарда за малейшую ошибку заставили бы играть снова и снова, пока не устанут руки или пока его величество не останется доволен. И это только в лучшем случае. Фридрих смотрит с какой-то отеческой мягкой улыбкой и затаённой грустью, и у молодого человека щемит сердце. Его величество всегда умел наслаждаться жизнью, а сейчас каждая радость, каждая любимая мелодия или любимое блюдо могут оказаться последними. Хотя за этот месяц его здоровье заметно улучшилось, и за это нужно благодарить не только лейб-медиков с лекарствами и процедурами, морской курорт и минеральные воды, но и стойкость самого Фридриха. И, пожалуй, это старое поместье, некогда принадлежавшее матери его величества. Тут, в лесном уединении, вдали от войны и государственных дел, от двора с его интригами, от ожидающих его смерти зятьев, готовых вцепиться друг другу в глотку, кайзер хочет провести свою последнюю осень. В старом доме, триста лет назад выстроенном в виде рыцарского замка, гораздо уютнее, чем во дворце с его холодной роскошью, а полузаброшенный сад нравится Райнхарду больше подстриженных парковых аллей. Завтра обещают тихий ясный день, и можно будет бродить с его величеством по дорожкам и кормить любопытных белок. Но для этого старому кайзеру надо пережить ночь.

***

Фридрих дремлет по-стариковски чутко и мгновенно открывает глаза, заслышав знакомые шаги. Щёлкает стоящий у кровати ночник, выхватывая из темноты часть графа Корнблума. Таак... — Разве вы не пожелали мне доброй ночи, граф? — строго осведомляется его величество. — Чтобы эта ночь была воистину доброй, позвольте девушке милой своей охранять ваш сон, — судя по тону, негодник улыбается. Девушке милой своей... Он пришёл. В спальню. Сам. Боги, отчего этот сладкий плод созрел так поздно? — Девушке милой своей? Ты не ошибся, мой мальчик? — Мой господин, разве не вы всегда говорили, что великий Гёте не ошибается? — Если всё это серьёзно, не медли и сделай счастливым. Если ты шутишь, тогда брось эти шутки шутить. — Хорошо, что Корнблум в пижаме. Он знает, как действует на больное сердце вид полуобнажённого тела. И всё-таки Фридрих не отказался бы ещё хоть раз увидеть своего Василька в пеньюаре. А «девушка милая» ныряет под одеяло с другой стороны постели и вытягивается совсем близко. От волос слабо пахнет шампунем. Фридрих выключает ночник и невольно улыбается, чувствуя, как отпускает давящая сердце тяжесть: — Нищей была и без платьев, как я её встретил, девчонка. Нравилась голой она, нравится мне и теперь. — Девчонка горда нищетой и счастлива лаской хозяйской. Рада ему угождать, покой господина стеречь, — спустя минуту откликается Райнхард и добавляет: — Это не Гёте. — Это ты, мой Василёк, — кайзер ласково привлекает молодого человека к себе. — Спи. И сам вскоре засыпает спокойным глубоким сном выздоравливающего.