Идефикс

      Кейт пять, и она откровенно не понимает, почему мама плачет по ночам. Воет, словно волчица, оплакивая умершее дитя. Так, что кровь останавливается, замирает в ледяном холоде и стынет в жилах.       Кейт ненавидит её за это. Ей кажется, что эта женщина в своих роскошных нарядах, с безупречными манерами и аристократической осанкой, кичившаяся своими детьми, отравляет её детство. Элизабет, в прямом смысле слова, каждый раз отводит взгляд, стоит дочери поймать его хоть на мгновенье. Загрубевшие прежде времени руки нервно дёргаются, а губы высоко поджимаются: сзади стоит старший брат и ободряюще обнимает. Всё, что Кейт видит, начиная со своего пятилетия, — это дрожащую спину Элизабет. Маленькая девочка не понимает, что в их семье изменилось, и куда делась та любящая и заботливая мама, души не чаявшая в своих детях.       Кажется, всё началось с того дня, когда брат дарит ей красные тюльпаны. Это её пятый день рождения и день, когда она последний раз видит улыбку матери. Эйден говорит, что Кейт не виновата, вытирает солёные слёзы и нежно гладит тонкими пальцами, путаясь в точно таких же, как у него самого, светлых золотистых волосах. Кейт отчаянно сжимает маленькими ручками самого дорогого человека. Он, кажется, вообще никого не винит на этом свете. Золотой ангел, спустившийся с небес, с запахом ванили и тигровых лилий. Все самые счастливые моменты детства, что Кейт помнит, так или иначе связаны с ним.       Эйдену десять, и он упорно готовится с подачи отца стать наследником семейного бизнеса. Частный колледж и многочисленные репетиторы отнимают много сил, но брат всегда уделяет сестре время. Сад — их любимое место, не считая пыльного третьего этажа поместья, который вот уже несколько поколений вовсе не используется.       Кейт шесть, а Эйдену только-только стукнуло одиннадцать. Они сбегают прямо с банкета, прячась в густом цветочном саду. Брат для неё — золотоволосый принц в этом мрачном, обделённом любовью королевстве. Эйден рассказывает Кейт сказки о выращенных им цветах, и девочка весело смеётся, болтая маленькими ножками, сидя на коленях у брата. Он жарко целует её в щёку и дарит своё детище — красные хризантемы, несмотря на то, что сегодня его праздник. А затем тянет в дом, туда, на третий этаж, где их никто не потревожит, игнорируя оскорблённый взгляд матери, сминающей в руках носовой платок.       Кейт семь, а Эйдену двенадцать, и слуги родового поместья смотрят на детей семьи Кэмбелл как-то странно, но ни юную леди, ни молодого господина это не волнует.       Кейт восемь, Эйдену тринадцать. Он трепетно очерчивает тонкими линиями спящее личико младшей сестрёнки и, кажется, почти задыхается, зарывшись носом в золотистых волосах.       Кейт девять, а Эйдену четырнадцать. Она учится манерам истинной леди и изучает науки в школе для девочек. Эйден по-прежнему дарит ей красные хризантемы — она очарована золотоволосым ангелом и, может, даже чуточку влюблена. Кейт замечает, как мать нервно вздрагивает и старается быстрее скрыться из комнаты, стоит брату переступить порог. Эйден провожает её странным задумчивым взглядом, а его краешек губ чуть вздрагивает в хорошо скрытой полуусмешке — Кейт несказанно довольна, она тянет брата на хорошо знакомый им третий этаж. Она любит забираться к нему в ноги на старой пожухлой временем кровати, играть с его длинными чуть вьющимися шелковистыми волосами и, смеясь, тереться носом о шею, как кошка. Эйден дарит Элизабет оранжевые лилии и смотрит на сестру с вожделением, пожирая материнскую молодость и крупицы самообладания. Он знает, что её мнимая власть в этом доме давно уже кончена, а отец никогда не повернёт к ней взгляд от новой молоденькой шлюхи-служанки. Эйден любит, когда сестра забирается к нему в ноги на старом забытом третьем этаже, там он может, не заботясь о приличиях, сжимать её тонкую талию в кольце рук и высчитывать косточки на вздрагивающем позвоночнике. Он точно знает, как пшеничные волосы за ушком сладко пахнут жасмином, и как её горячее дыхание на шее заставляет замирать и сглатывать. Он втайне скалится, когда в мозгу навязчивым тиканьем бьётся одна тягучая, как патока, фраза: «сестра», «сестра», «сестра»…       Кейт десять, а Эйдену пятнадцать, но она всё так же, как в первый раз, заливается сильным румянцем, чувствуя горячий поцелуй на своих губах, который кажется девочке совершенно правильным. У её брата красивое рельефное тело и острый ум, мягкие и ухоженные волосы, которые так приятно расчёсывать дорогим гребнем, и таинственные холодные голубые глаза — Кейт считает, так и должно быть у ангелов. Эйден дарит ей красные гвоздики и на вопрос: «Почему всё время красные?» — только загадочно улыбается. Он любит цветы, но красные хризантемы больше не выращивает, только топчет остервенело едва живые молодые поросли, думая, что она не видит. Кейт считает, что раз брат делает — значит, так надо.       Кейт одиннадцать, а Эйдену шестнадцать, когда их отец наконец-то начинает замечать, что прислуга и жена откровенно боятся сына. У Элизабет уже нет прежней ровной осанки, а светлые волосы пожухли, как скошенная трава. Эйден дарит ей оранжевые лилии и, скалясь, прожигает ледяным взглядом за ужином, вгрызаясь точно зверь в приготовленный стейк, отбивая у матери всякий аппетит. А после сладким голосом желает родителям «спокойной ночи», подхватывая смеющеюся сестру на руки. Кейт ласково обнимает брата за шею и вдыхает стойкий аромат тигровых лилий и ванили. Эйден для неё целый мир. У него сильные руки и добродушная улыбка. А ещё грязные помыслы.       Кейт почти двенадцать, а Эйдену всё ещё шестнадцать, когда отец застаёт сына, целующего сестру под балдахином кровати. Мистер Кэмбелл до чёртиков зол, а Эйден, кажется, действительно впервые напуган. Кейт только слышит взбешённое «Спи!» и взволнованно смотрит, как отец куда-то тащит недоноска-сына за светлые волосы. Девочка не спит и вздрагивает от громкого шума и ругани с их третьего этажа. На часах два часа ночи, прислуга и мать спят беспробудным сном, а комната Эйдена пуста. Сердце Кейт учащённо стучит, когда она, спотыкаясь о полы длинной белой сорочки, бежит по мраморной лестнице. Она по-настоящему боится за брата, ведь часто слышит от него, что «их отец довольно жестокий человек». Эйден вздрагивает, словно очнувшись ото сна, когда в дверном проёме возникает запыхавшаяся младшая сестричка. Она отступает на шаг, её глаза расширены, а рот открыт в немом ужасе. Её золотоволосый ангел горячо шепчет: «Не бойся!» — и спешно подбегает, сгребая в охапку. Кейт расслабляется в его руках, чувствуя порывистый поцелуй. Брат ласково улыбается — она больше не боится. Его пальцы липкие, белая накрахмаленная рубашка измазана кровью, и к ней прилипли его длинные шелковистые волосы. Эйден тихо, завораживающе шепчет: «Это будет нашим маленьким страшным секретом, моя любимая Кейтлин».       Кейт почти двенадцать, а Эйдену шестнадцать. Они оба облачены в чёрное и держатся за руки у разрытой свежей могилы. Их мать скулит, словно побитая собака, скребя землю сидя на коленях. Она прекрасно знает: убийца её мужа сейчас ледяными глазами вонзает в неё тысячи игл, его негласное презрение так и витает в воздухе: «Встань сейчас же, отребье!».       Кейт двенадцать, Эйдену семнадцать. Он уже год как полноправный глава семьи и хозяин состояния, а Элизабет почти не выходит из комнаты, даже на ужин. Он вырывает из клумб красные гвоздики и сажает на их место коралловые розы.       Кейт тринадцать, а Эйдену восемнадцать. Она стоит, повиснув на руке старшего брата. Старые друзья отца поздравляют молодого мужчину с совершеннолетием и намекают ему о скорой женитьбе, отвешивают комплименты юной прекрасной леди и удивляются, как это их красавица мать за год превратилась в дряхлую старуху. Эйден отвечает, что это всё скорбь, да и жениться ему пока рано, и мужчины понимающе кивают. А потом брат выволакивает протестующую сестру из переполненного опьяневшего зала, «которому ни он, ни она уже не нужны». У Эйдена для этого две причины: юные светские «леди», которых он уже поочерёдно поимел, и «джентльмены», смотрящие на его маленькое сокровище с тем же намереньем.       Кейт четырнадцать, Эйдену девятнадцать. Он преподносит ей коралловые розы, а она впервые так сильно выгибается в его руках. Её золотоволосый ангел дарит пламенные, как он сам, поцелуи, с каждым разом всё более и более несдержанные. У Эйдена горячие сильные руки, мутные голубые глаза и учащённое, как и у Кейт, дыхание. Она порывисто глубоко вдыхает, когда губы брата выслеживают едва различимую жилку на шее, а тонкие пальцы забираются глубоко под платье.       Кейт пятнадцать, а Эйдену уже двадцать. Маленькая проказница сама виснет на шее у брата, разгребающего семейные документы. На его рабочем столе стоят подаренные Кейт маргаритки, а у неё под высоким воротничком алеет оставленная братом отметина. Эйден наигранно задумчиво постукивает обратной стороной паркера и поигрывает со свисающим золотистым, как у него самого, локоном — его сейчас всё устраивает. Почти.       Кейт шестнадцать, Эйдену двадцать один. Заплесневелые отцовские «друзья» прочат ему в жёны своих дочерей и недвусмысленно намекают, что было бы неплохо и вовсе вдвойне породниться. Кейт злится и жалуется брату, в ответ получая ангельский смех и порцию поцелуев. Она берёт в городе частные уроки светских леди и впервые задумывается над тем, что их отношения с братом, возможно, неправильные?..       Кейт семнадцать, а Эйдену двадцать два. Перед ним исхудавшая, превратившаяся в скелет Элизабет и маленький прикроватный стол. В его руках полевые маки, порция свежего омлета и горсть аконита. В ангельских глазах вечный холод и ни единой толики сожаления. Эйден гладит Кейт по волосам и говорит, что мать «устала» и отравилась. Его сестра послушно кивает, но в её светлой головке закрадываются самые верные подозрения.       Кейт почти восемнадцать, а Эйдену двадцать два, и на единственных оставшихся Кэмбелл настороженно смотрит высшее общество.       Кейт восемнадцать, Эйдену двадцать три. На её левом напряжённом безымянном пальце фамильное кольцо, а на теле ни единого лоскутка одежды. Золотоволосый прекрасный ангел пылко вычерчивает узоры на податливом теле и, ловя сбивчивые стоны губами, с каждым тесным движением как заведённый повторяет одну и ту же фразу: «Это будет нашим маленьким страшным секретом, моя любимая Кейтлин».       Кейт девятнадцать, а Эйдену двадцать четыре, и она наблюдает сверху вниз, как ангел со счастливой улыбкой целует её похолодевшие руки. Кейт страшно, но Эйден говорит, что она «маленькая глупышка», ведь он всё уладит. В конце концов, ребёнок должен расти в семье.       Кейт почти двадцать, Эйдену двадцать четыре, все их бывшие слуги уволены и она точно уверена — убиты, а бумаги о родстве с Эйденом сфабрикованы. Теперь она миссис Кэмбелл, и в голове закрадывается запоздалая мысль, что её брат и муж невменяем.       Кейт двадцать, Эйдену двадцать пять. На его ангельском лице светится самая прекрасная в мире улыбка, и Кейт думает, что она действительно «маленькая глупышка». В её руках новорождённое белокурое счастье, а рядом любящий муж и жёлтые пахучие лилии.       Кейт двадцать один, Эйдену двадцать шесть, и ей совсем не кажется, что их с братом привязанность к сыну чересчур сильная.       Кейт двадцать два, а Эйдену двадцать семь. Маленький Вилсон точная копия отца, и Эйден всё чаще шепчет Кейт по ночам, что для полного счастья им нужна маленькая белокурая девочка.       Кейт двадцать три, Эйдену двадцать восемь, и он неодобрительно относится к новой, но единственной за всю жизнь, подруге своей обожаемой младшей сестрёнки.       Кейт двадцать четыре, Эйдену двадцать девять, и четырёхлетний Вилсон с каким-то странным, одному своему отцу понятным восторгом, смотрит на новорождённую сестру в руках своей матери. Эйден скалится. Он счастлив: все его детские грёзы стали живыми, и есть теперь кому продолжить его с Кейтлин историю.       Кейт двадцать пять, а Эйдену уже тридцать, и единственная подруга смотрит на неё и их с братом детей с отвращением. На Кейт льётся страшная, пробирающая до костей, правда, и она понимает, что тогда, в пять лет, совершила самую глупую в жизни ошибку.       Кейт двадцать шесть, а Эйдену тридцать один, её единственная подруга мертва, а брат уже не кажется золотоволосым ангелом. Его бездушные голубые глаза смотрят с вожделенным холодом, а бархатистые губы шепчут в уши сладкую ересь, прижигая последнее здравомыслие.       Кейт двадцать семь, Эйдену тридцать два, и как бы она не признавала свою дурость, Кейт влюблена. В своего родного брата. С детства. От самых кончиков носков, до завитков волос — влюблена. У неё милейший семилетний сын Вилсон и трёхлетняя красавица Анжелина от падшего золотоволосого ангела, а она сама им загублена.       Кейт двадцать восемь, а Эйдену тридцать три, и она всё больше сопротивляется тому их отражению, что хочет видеть Эйден в своих детях.       Кейт двадцать девять, Эйдену тридцать четыре. Она уже точно знает, что их неправильной истории суждено повториться, а её брат, кажется, счастлив, и Кейт хочется выцарапать его заволакивающие голубые глаза от отчаянья.       Кейт тридцать, а Эйдену тридцать пять, и она валяется у него в ногах после громкой ссоры вся в слезах, умоляя о прощении. Золотоволосый падший ангел сгребает её в охапку, как в детстве, и горячо целует, в, кажется, почти мёртвые при жизни губы.       Кейт тридцать один, Эйдену тридцать шесть, а их детям одиннадцать и семь. Её любимый брат и муж в который раз чертовски рассержен. В руках Кейт покупные чёрные розы, и ей страшно. На неё смотрят с томительным вожделением голубые глаза и дуло пистолета. И она совершенно не понимает, что происходит…