Их нет

      Габриэль ненавидит утро.       Когда свет бьет в глаза сквозь шторы, звенит будильник и время уже ступать на работу. Ненавидит просыпаться посреди ночи из-за жуткой бессонницы, проклиная ее, мечтая о том, чтобы уснуть. Утро встречает его холодом, голодом и одиночеством, от которого на душе гадко и скребет с усилием, царапая. В контрастном душе, чтобы проснуться, он трет кожу жесткой щеткой почти до крови, надеясь избавиться от этого тянущего чувства, но ощущение физической боли лишь ненадолго отрезвляет, помогает прожить целый день.       Перед выходными Габриэль покупает в аптеке сразу несколько упаковок сильного снотворного, отключает телефон, запирается ото всех и задергивает новые темные плотные шторы, кутаясь в покрывало. Он засыпает, обнимая подушку или с книгой в руках, а когда снова может видеть, оказывается не один.       У девушки из его снов прекрасные темные локоны, бледная кожа с алым цветом румянца на щеках и глаза, словно ожившие драгоценные камни голубой шпинели. Она теплая, мягкая, пахнет васильком, тюльпаном и иногда особенно сильно цикорием. Габриэль думал довольно долгое время, что это лишь собирательный образ, рожденный долгим одиночеством и нехватки кого-то рядом, но, вот забавно, его никогда не привлекали голубоглазые брюнетки. И каждый раз, разжигая новые следы на этой коже, пальцами зарываясь в волосы, купаясь в любви и нежности, что дарила ему эта девушка, он понимал, что это не может быть всего лишь сном.       Ее зовут Маринетт, и она накатывает на него волной спокойствия, любви и нежности, поутру оставляя после себя чувство горечи и несуществующий аромат белой сирени. Поэтому, пока Габриэль еще способен видеть сон, он сгребает ее в охапку, выцеловывает щеки, скуловую косточку, которая особо сильно ощущается, когда утыкаешься носом в ее висок, слушает ее голос, чтобы наутро не иметь возможности это вспомнить, стискивая в пальцах ледяную наволочку на подушке рядом, чтобы после яростно швырнуть ту в стену. Эта ярость не кипятит кровь и не будоражит рассудок, но оставляет за собой пустоту и незаметные слезы, что катятся из глаз.       Он наводил справки и множество раз перепроверял. Габриэль спрашивал своего сына, с которым она должна была учиться, по ее словам, и тот лишь смотрел на него косо, нахмурив брови, прежде чем отправиться куда-то с девушкой, похожей на ту, из его снов, лишь самую малость. Он заходил в пекарню ее родителей, всегда веселых и счастливых, и те со странными улыбками говорили, что у них нет детей, явно после перешептываясь у него за спиной. На кухне Габриэль заваривал такой горький цикорий и ел выпечку, что стояла поперек горла, а потом его тошнило от собственного бессилия. Таблетки тогда действовали особенно хорошо, угрожая, однако, привести к краху всю пищеварительную систему, но ему не было до того дела.       В этом мире нет и никогда не было Маринетт Дюпен-Чэн, несмотря на то, что она учится в одном классе с его сыном, родилась в семье пекарей и мечтает выучиться на дизайнера.       Габриэлю иногда кажется, что он сходит с ума, но во сне такие родные руки обнимают за плечи крепко, прижимают к себе. Ее пальцы путаются в его волосах, и она шепчет на ухо успокаивающе:       «Я здесь. Слышишь, Габриэль? Я рядом. Я с тобой»       И падает вместе с ним в океан огненных бархатцев, целуя, а он руками оглаживает мягкие щеки, чувствуя невесомую соленую влагу на кончиках пальцев. Габриэль обнимает ее в поле цветов, слушает рассказы, которые готов слушать вечность, и она в ответ слушает его, затаив дыхание каждый раз. Они говорят обо всем на свете, на что только хватает времени. Маринетт вдруг прижимается к нему крепко-крепко, и среди всего этого ансамбля запахов чувствует ее запах, внезапно такой родной, что почти душит.       «Не хочу, чтобы этот сон кончался»       Вслед за тем он открывает глаза, и почти задыхается ощущением реальности.       Этот мир кажется Габриэлю чужим. Его сын постоянно сбегает из дома и говорит, что не желает видеть отца, и это происходит слишком часто с тех пор, как Эмили ушла. Габриэль ее не собирался держать насильно и отпустил легко. Он знает, что однажды его дом опустеет совсем, но уже не боится этого дня. Габриэль одинок уже долгое время, и ничего уже нельзя исправить. У него нет уже и любви к работе и страсти жить, все вокруг кажется серым и претит. Ему хочется сбежать, но некуда.       Он пытался внушить себе, что ему нужно придти в себя, вернуться к прежней жизни, совсем, как говорила Натали. И Габриэль пробовал. Он работал много, посещал мероприятия, общался с множеством людей, пробовал пойти к психологу. Ничего не помогало. В отчаянии от съедающей пустоты Габриэль находил женщин, самых красивых и желанных, тех, которые подходили по всем критериям, которые не требовали ничего взамен. Засыпая с каждой из них, во сне он видел Маринетт, и каждый раз она смотрела на него так, будто все знала, и оттого ему становилось еще хуже. Она всегда обнимала и говорила, что понимает, а Габриэль чувствовал сквозящую в ее голосе боль и тоску, пока прижимал ее хрупкое тело к себе, не в силах сдержать слезы.       Они были вместе каждую ночь и никогда. Он, казалось, знал о ней все, но не знал в итоге ничего.       Так смешно. Впервые за столько лет ему хочется быть с кем-то, а он просто не может этого себе позволить. И Маринетт горько пахнет цикорием, не желая его отпускать.       Впереди снова выходные. Габриэль покупает новые упаковки снотворного под сочувствующие взгляды фармацевтов, закрывается ото всех и мечтает однажды не проснуться.       Он ненавидит этот мир, в котором ее нет и никогда не существовало.

***

      Маринетт любит жизнь.       Обычные житейские мелочи делают ее счастливой. Ветер, который подгоняет в спину, когда она идет домой. Бессонная ночь перед сдачей проекта и утренняя чашка хорошего кофе с чем-нибудь сладким, чтобы разогнать мозг и продержаться до вечера. Походы с одногруппницами по вдохновляющим местам, показам, магазинам с самыми разными тканями: легкими, как весенние вечера, когда темнеть начинает позднее, эластичными, как время, которое пытаешься подогнать подо все увлечения сразу, плотными, как темнейшие зимние ночи и теплые одежды. Маринетт любит такую интересную, богатую на события жизнь, несмотря на то, что в школьные годы часто просыпала. Она бывала везде и сразу, в самой гуще событий, и потому, придя домой, чаще всего засыпала без задних ног.       Но в последнее время разлюбила просыпаться.       Ей через пару месяцев стукнет двадцать, а она едва ли была с кем-то помимо Адриана. Он был ее первой любовью, и Маринетт потеряла покой и сон, пока ютилась в этих чувствах, робких и решительных одновременно. Из простой подруги она превратилась в подругу, не сдаваясь, напирая на него, когда поняла, что до него все само собой не дойдет. Родители всегда говорили, что за свое счастье надо бороться. И она вцепилась в него своими короткими ногтями, не отпуская. Адриан сдался и проиграл.       Он влюбился в нее, и Маринетт была на седьмом небе от счастья. Они были вместе целых четыре года и были счастливы, поддерживая друг друга, и их конфетно-букетный период не думал прекращаться на зависть всем знакомым, которые уже успели по нескольку раз рассориться и сойтись с другими. Его мать приняла ее с радостью, и Маринетт вносила в свой жизненный план корректировки, выбирая удачное время для того, чтобы съехаться, пожениться, найти работу, родить первого ребенка (ведь планы у нее грандиозные на Адриана: целых три сорванца). Она не знала, может ли все складываться еще лучше.       А затем ей стали видеться эти сны.       Сначала она едва ли понимала их и значения не придавала. Первые разы были расплывчатыми, как в тумане, мелкими урывками в голове. Ну трогает кто-то, ласково поглаживает, целует, тискает, ну и ладно, в ее возрасте такие сны нормальны, это мог быть и Адриан, в конце концов. Да, ощущается все слишком реальным и оставляет какое-то странное послевкусие, ощущение, что ночью она действительно была не одна, но какая разница?       Спустя какое-то время она стала видеть больше. Теперь это не было какое-то эфемерное тело. Маринетт стала видеть его лицо, и это был совсем не Адриан. Более того, едва ли она видела его где-то раньше, а память на лица у нее замечательная, особенно на такие необычные черты. Самое странное, что в нем прослеживались какие-то едва уловимые черты Адриана, хотя едва ли они были похожи на первый взгляд. Он, кажется, красил волосы, достаточно рано поседев. Еще он был высоким, подтянутым и от него приятно пахло.       Однажды они просто лежали где-то рядом, ничего не говоря, и мужчина вдруг вздохнул и сказал, что очень устал. Она спросила, случилось ли что-то (может, это то, что ее волнует, проецируется в сон?), а он посмотрел на нее так, будто впервые увидел. Маринетт тогда затянуло в омут пасмурных глаз (она почему-то всегда до дрожи любила дождь), и девушка гладила его по руке, давая выговориться, а накопилось в нем немало.       Он говорил о своем сыне, о трудной работе, о жене, которая бросила их, даже не подумав о ребенке, оставив того ненавидеть родного отца. Мужчина говорил, как хотел уберечь мальчика, а тот едва ли понимал, и Маринетт тогда думала, что это все проекция ее собственных чувств, но… Он ни разу не сказал того, что она ожидала услышать или хотела, и это казалось странным, ведь во снах обычно заранее знаешь, что скажет собеседник, то твои страхи и желания.       И Маринетт в какой-то момент начала осознавать, что это не было просто сном.       Она начинала узнавать Габриэля лучше и понимать, что тот не просто плод ее фантазий или следствие одиночества, когда Адриана нет рядом. Мужчина снился ей, даже когда Маринетт была со своим возлюбленным накануне, и пожимал плечами, кажется, все понимая. Она понимала, что они говорят об одних и тех же людях, реальности, но вот только в реальности у Адриана не было никакого отца, была мать, которая всю жизнь одна его растила, и это было странно.       Когда Маринетт решилась спросить у своего парня об этом, тот очень разгорячился и со злой насмешкой сказал, что подонок, являвшийся его вторым биологическим родителем, свалил от своей жены, когда узнал о ее беременности и о том, что избавляться от нее она не собирается, сходя с ума по своему модельерскому гению, потому что только начал становиться известным, его заметили. Отец ввязался в пьяную драку и его пришибли. Мать тогда избавилась от всего, что бы о нем напоминало, оставив только фамилию. Кое-что было все-таки неизменным. Адриан и в этой реальности ненавидел отца.       Маринетт читала книги о параллельных мирах и ничего не понимала. Слишком уж странным казалось ей все это. Попутно во снах с участием Габриэля они бывали вместе все чаще, и, просыпаясь, она ощущала себя женщиной, которую любовник оставил одну поутру. Она чувствовала себя виноватой перед Адрианом, стала его избегать. В итоге их отношения все-таки рухнули, заставив окружающих с облегчением вздохнуть, ведь теперь-то никто не был счастлив.       С Габриэлем ей было хорошо. В его объятиях она чувствовала себя невероятно счастливой, словно он оберегал ее ото всех бед, что ждали ее в реальности. Затем ее ждало болезненное пробуждение, и ей казалось, будто кто-то с небес швырял ее обратно на землю.       Жизнь все еще пестрит буйством красок, но ничто не может сделать ее счастливее, чем сладкий сон. С каждым разом на Габриэля становится все больней смотреть. Она пытается забрать себе всю его боль, но не может. Он сжимает ее в объятиях, боясь наступления утра, когда Маринетт вновь растает, вернется к обычной жизни.       Она снова учится много спать, иногда забивает на учебу, надеясь побыть с ним подольше. Благо, преподаватели пока делают поблажки. Но Маринетт едва ли знает, что будет дальше.       Габриэль увядает в своей реальности и не видит смысла жить. Маринетт пытается дать ему как можно больше, и ей тоже становится больно. Она бы отказалась от всех радостей своей реальной жизни, если бы только могла сделать его счастливым.       Габриэль вдруг улыбается и плачет, заглядывая в ее глаза.       «Я люблю тебя больше жизни»       И Маринетт обнимает его крепко, прячет лицо, не в силах сдержать слезы, и надсадно поскуливает, пытаясь его утешить, говорит, что всегда будет рядом, что она здесь и, если бы только могла, никогда бы его не покидала. Габриэль в ответ усмехается едва слышно, и Маринетт не знает, как быть и что делать им дальше.       На выходных она избавляется от будильника, просит родителей ее не будить и забывается крепким долгим сном после тяжелой недели, напившись травяного чая.       Сны – единственное место, где их миры переплетаются, и это то немногое, что им позволено.       В ее мире не существует Габриэля Агреста, известного дизайнера, основателя собственного Модного дома, владельца бренда под своим именем. Для нее есть только тот, настоящий, живой Габриэль из сновидений, который любит ее так, что ей едва ли нужно, чтобы кто-то другой в этой реальности ее любил.       Зато в другом мире этот человек есть, и он ненавидит собственное существование. В этом мире пусто и совсем нет красок. В нем нет Маринетт, живой и яркой, которая бы заставляла жить, и Габриэль с каждым разом все увеличивает дозу принимаемых таблеток.       Они проводят вместе каждую ночь, говорят друг с другом, понимают с полуслова и без звуков, и едва ли им нужно что-то еще, но они никогда не будут вместе.       Маринетт снова плачет у него на груди и умоляет жить. Габриэль лишь хмыкает неопределенно, говоря, что живет только теперь. Маринетт в который раз шепчет, что рядом, что у них все будет хорошо, и они будут вместе, несмотря ни на что, но они оба знают, что она лжет.       Их нет ни в одном из миров, и это, наверное, проклятие, которое не поддается искуплению.