бабочка к огню

      умопомрачительна цзинь цзысюань потерял голову слишком давно, чтобы в полной мере оценить степень своего восхищения ею. слишком долгие взгляды на ночной охоте, обращенные в сторону пристани лотоса; мысли о ее слезах, что обычно уродуют красивые девичьи лица, но ее — вызывают лишь желание защитить. от самого себя. угрызения совести, многократные повторения «как я мог» в голове, а извинения перед ней — вслух. не злиться под холодными взглядами вэй усяня и цзян ваньиня, лишь чувствовать себя еще боле хуже, вспоминать о совершенной будто бы страшнейшей ошибке в жизни, а не так ли это на самом деле? слишком долгие взгляды, невозможность отвести глаза хоть на мгновение, быть прикованным ее профилем, ее улыбкой, обращенной к братьям, реже — к нему; но с каждой встречей все чаще сталкиваться взглядами, чаще задерживаться, останавливаясь на полпути; советы кланов — фоновый шум, мысли заняты ею одной, ее светлой кожей, которая, кажется, светится под лучами солнца, злые взгляды вэй ина и цзян чэна, смотрящие точь-в-точь на него, как только она отворачивается. все вкупе складывалось в лучшую картину; подойди он хоть на шаг ближе положенного — ввяжется в драку, оставаться на дистанции еще хоть немного продолжительное время — ровня сотни лютых мертвецов, грызущих плоть вот уже который месяц. цзинь цзысюань чувствует, как по венам начинает бежать кипяток, а алый румянец вот-вот поглотит собою не только пылающие уши и щеки, но и распространится дальше по шее, «как такое можно вообразить?» но с ней удивительным не считалось уже ничего; после улыбок, от которых сердце начинало колоть, после вроде бы и грубых слов, заставляющих не злиться, а лишь чувствовать на себе вину. чувствовать и признавать свою вину. — дева цзян! — он вылавливает ее в садах башни кои после конца мероприятия, любующуюся на сотни и сотни пионов, простирающихся на многие жэни. цзян яньли оборачивается, и цзысюань ощущает, как растерял все мысли, все темы для разговора, вертевшиеся в голове. — молодой господин цзинь, добрый день, — она доброжелательно, как и обычно, растягивает тонкие губы в улыбке, заставляющей цзинь цзысюаня замедлить шаг, иначе без опоры он вот-вот свалится прямо у розовых пионов, и это было бы совсем не романтично. она в ожидании смотрит на то, как он медленно подходит к ней, становится рядом и потерянным взглядом смотрит ей в глаза. — вы, — цзысюань запинается, проглатывая слова, — вам нравятся пионы? — ничего лучше не находится, они в пионовом саду ордена, символом которого в буквальном смысле является сияние средь снегов. ее ответ — лишь шумный выдох. цзян яньли стоит у розовых цветов, когда как со стороны цзинь цзысюаня — красные, и он готов поклясться, что сами боги подшучивают над ним. ощущение, будто к шее и лицу прилип огненный талисман, не уходит, но лишь усиливается, когда цзян яньли обращает внимание на яркие цветы стороны цзинь цзысюаня. — разрешите, молодой господин цзинь, — она подходит ближе, и цзысюань чувствует, отшатываясь, слабый запах лотоса, заставляющий покрыться мурашками до самой макушки, хотеть укрыться ею как теплым одеялом, что будто защитит от всех бед, укроет от дел и обязанностей. это сводит с ума. «нам не следует здесь стоять, мне не следовало заговаривать с ней»; что действительно стоит сделать — бежать как можно дальше, пока сердце цзинь цзысюаня, что цзян яньли держит в своих горящих руках, не превратилось в пепел окончательно. может, удастся урвать малую часть, что не была покорена ею, что не была отдана без остатка. слишком поздно. — вы знакомы со значением красных пионов, дева цзян? — он словно бы сам себе роет могилу, о чем яньли его никак не просила, но он-то знает, что лучшее в его ситуации — исчезнуть; однако он предпочитает прятаться на самом видном месте, идет по острию и помогает себе слететь с катушек. — разумеется, молодой господин цзинь, — ее щеки слегка загораются, цзысюань готов простоять, смотря на нее, все данные ему смертные жизни, не подходя ни на шаг ближе вранье, не отводя взгляд ни на секунду, не моргая чистая правда. конечно же она знает, конечно же ей известны ответы на абсолютно все вопросы цзинь цзысюаня, она, кажется, знает его от и до, когда как он о ней — всего лишь имя и пару злобных братьев. — какие цветы вам нравятся? — сегодня он задаст вопросы, любые; те, что первые взбредут в головы, внемля ответам с открытым от интереса ртом, не смея вздохнуть слишком громко. цзян яньли оборачивается на него, удивленно глядя, но спустя секунду тепло улыбается, выглядя, словно самая яркая звезда на небосводе, цзинь цзысюань почти щурится. — белые пионы, молодой господин цзинь, — ее улыбка становится чуть грустнее и, глядя в даль, она сводит руки, слегка заламывая пальцы под рукавами ханьфу. ее ладошки маленькие, а кожа — сплошь золото, что хочется приберечь себе, никому никогда не показывая. — вам под стать, — он говорит это на выдохе, да таким голосом, что еще хоть слово — и он падет в реку крови, образованную красными пионами. цзинь цзысюань до конца осознает смысл сказанного, лишь когда ловит взгляд цзян яньли, счастливый и смеющийся одновременно, в одну секунду он поворачивается к ней спиной, часто дыша, чувствуя, как перешел черту, чувствуя, как все тело начинает легко потрясывать, и, стараясь успокоить бьющееся в клетке ребер сердце, успокоиться духовно, сжимает руки в кулаки, все еще боясь обернуться, но сбежать — еще хуже, он должен встретить свои чувства — причину своих чувств — с достоинством. наконец он слышит тихий смех, кажется подобных ключу, бьющему в лесной глуши, первозданно чистый и не тронутый ни одним человеческим горем. — шицзе! — они оба оборачиваются на голос вэй ина, а цзысюань чувствует, что готов к новой ссоре, что готов подраться с вэй усянем еще хоть сотню раз, лишь бы продолжить разговор с цзян яньли, слушая ее голос и смех. — простите, молодой господин цзинь, мне пора, буду с нетерпением ждать новой встречи! — ее голос громкий, веселый и вышибает дух из тела; она кланяется и быстро удаляется из сада, оставляя цзинь цзысюаня в красном. новая встреча       изумительна восхищение ею перешло все рамки и границы; горящее желание ощутить касание ее рук к своему лицу — еще боле. цзинь цзысюань наблюдал, как она поправляет воротник цзян ваньиню, как гладит по щеке вэй усяня, крепко обнимая их перед ночной охотой, на которую собрались столько кланов. пожалуйста. она оборачивается на мысли цзысюаня, завидев его, машет рукой и что-то говорит братьям, лица которых вмиг становятся недовольными, и направляется к нему. — здравствуйте, молодой господин цзинь, удачной вам охоты, — она слегка склоняет голову, тепло улыбается, смотря глаза в глаза. зрительный контакт рушит в цзинь цзысюане последние крупицы здравомыслия, оставляя за собой лишь шлейф восторга от одной мысли о ней; но видя ее перед собой, светящуюся и счастливую, пожелавшую поделиться своей любовью и уверенностью, ему хочется опуститься на колени, поклоняясь ей словно божеству; дающему надежду, обещающего жизнь без горестей и потерь; единственное, в которое цзысюань готов был верить беспрекословно. — благодарю вас, дева цзян, — слова получаются на полтона выше и громче, и, чтобы скрыть расцветающее на щеках смущение, цзинь цзысюань отвечает низким поклоном, задерживаясь лишние несколько секунд, давая самому себе фору перед тем, как снова встретить ее взгляд. цзян яньли вблизи все также навевает аромат лотосов, еле слышный, но заполняющий полностью, опьяняющий с полувздоха-выдоха. цзысюань выпрямляет спину и первое, что он замечает — ее лицо, на которое падает солнце, ее ресницы, купающиеся в теплом свете, уголки губ, подрагивающие, как если бы их обладательница старалась сдержать смех или широкую улыбку, и, в последний миг, слегка прищуренные глаза, взглянуть в которые цзинь цзысюань набирается смелости. солнце светит необычайно ярко сегодня. — шицзе, нам пора! — издалека окрикивает вэй усянь, и двое, разорвав зрительный контакт, оглядываются на его голос. цзысюань выдыхает не то с облегчением, не то с разочарованием; слишком мало, слишком тяжело. — не смею вас больше задерживать, молодой господин цзинь, успех на вашей стороне, — она снова низко поклонилась, не дожидаясь ответа, направилась к братьям, еще раз на последок обняв их, пока все расходились по данным им территориям.

***

— а-сянь! — цзян яньли кричала на своего шиди, вскинув руку, не давая цзян чэну отгородить ее от тела цзинь цзысюаня. — он ранен, и я не прощу себе, если он лишится части тела лишь потому что я не смогла оказать помощь! цзинь цзысюань глупо попался в чью-то ловушку, словно змеиной пастью прокусившую его ногу насквозь, не задев кости, но из-за обилия яда, уже выведенного из организма, но, тем не менее, принесшего немало вреда, кровь не останавливалась, сколько не смени он повязок. врачеватели на эту охоту не приглашались, ведь участники — адепты именитых кланов, вероятность того, что они попадут в ситуацию, опасную для жизни, да которую не в силах решить, равна нулю; но не в этот раз. — дева цзян, прошу вас, вам не подобает делать это и вообще быть здесь, позвольте нам справиться самим. — цзинь цзысюань слегка дрожит голосом, кривя лицо от ощутимого дискомфорта где-то у голени. — прошу простить, молодой господин цзинь, — цзян яньли обеими руками отталкивает своих братьев, ставших так, чтобы ни коем образом не пропустить ее к цзысюаню, сидящему у дерева, опирающему о него всем телом, вытянув раненую ногу во всю длину, позволяя крови, просачивающейся сквозь насквозь пропитанные повязки, редкими каплями впитываться в землю. цзян яньли, опустившись рядом с цзинь цзысюанем, лишь мельком оглянула его ногу, прежде чем, зажав рукой с одной стороны рукав своего ханьфу, другой начала рвать его, пытаясь продолжить как можно дольше, делая оторванную часть все длиннее; адепты, наблюдавшие за этим, громко вздохнули в возмущении, цзян ваньинь на пару с вэй усянем выкрикнули «шицзе» в унисон, пока цзысюань, не в силах оторваться от лица яньли, запоминал каждую частицу ее такой, заставляющей восхищаться, вынуждающей невольно краснеть даже шеей, быть покоренным ею. — прошу простить, — снова повторила она, не одарив цзинь цзысюаня и взглядом, не оглядываясь по сторонам, смело скинув пропитанную кровью старую повязку, оторванным рукавом она перевязала ногу выше раны, крепко затянув. адепты в ожидании уставились на нее, и, когда целой частью ханьфу она провела по рубцу, отирая слегка засохшую кровь, свежей так и не последовало. зато восторженные выкрики — да. цзян чэн и вэй ин сначала было глупо уставились друг на друга, но, немного опомнившись, снова одновременно воскликнули «шицзе!» — а-чэн, а-сянь, пожалуйста, не ругайте меня, я лишь хотела помочь молодому господину цзиню, — на этих словах она повернулась к цзинь цзысюаню, пытаясь поймать его взгляд, но тот не мог оторвать глаз от ее рук, от своей ноги и чего угодно, не смея смотреть на нее. потрясение отдавалось гулкими ударами где-то в затылке, смущение же одолевало, не щадя, распаляя щеки, все лицо, заставляя чувствовать себя все взволнованней. не смея ни лишний раз пошевелиться, ни вздохнуть, ни вымолвить слова благодарности, он поднял глаза на яньли, широко ему улыбающуюся, слегка покрасневшую, уверенную в себе и своих силах, уверенную в том, что дале он справится сам. — молодой господин цзинь, прошу прощения за свою грубость, но я не смела наблюдать за вашим увяданием, стоя в стороне, солнце еще воссияет над вами, — она поднимается от него, отходя на два шага назад к своим братьям; вэй ин говорит что-то вроде: «в следующей раз проси наши рукава, не порть свое ханьфу, обрежем без колебаний!» она обнимает их крепко, боле не поворачиваясь к цзысюаню, чувствовавшему, что солнце его уже сияет в зените. его солнце       бесстрашна цзысюань перед ней на коленях, смотрит, как она плачет, и снова из-за него; бесстрашное «дева цзян, я не представляю своей жизни без вас», он сказал порядком минут десяти назад, не в силах от смущения смотреть ей в глаза, не в силах держаться на ногах от страха получить отказ, от страха получить взаимность, но цзян яньли лишь прикрыла лицо маленькими ладошками, разразившись рыданиями, повторяя «молодой господин цзинь» и «как возможно» из раза в раз. цзысюань поднимает руки к ней, тянется к ладоням, поднося ее пальцы к губам, чтобы оставлять десятки поцелуев. она могла повторить «мне не так уж и нравится молодой господин цзинь» вэй ину и цзян чэну сотни раз, обманывая их, но не в силах обмануть себя; она могла убедить своих братьев в чем угодно, лишь бы не вызывать хоть крупицу их тревоги, зарываясь в себе, закрывая в себе, не позволяя грусти и разочарованности отразиться на лице, строя из себя идеальную старшую сестру, главная забота которой — ее шиди. цзинь цзысюань был разбит, был восхищен и поражен, не смея отводить от нее глаз, понимая, что своими действиями, будь то публичный отказ от женитьбы или разговоры на ночных охотах, абсолютно всем он рушил ее, причинял нестерпимую боль, которую она стойко скрывала под слоями улыбок, совсем не фальшивых, лишь заботливых и любящих, обращенных на дорогих людей, но не на себя. вопиющая несправедливость, пока она запирала в своем сердце все невзгоды, люди вокруг полагались на нее, лишь забирая, но не давая ничего взамен; в том числе и сам цзинь цзысюань. позволь мне искупить вину в вечности, позволь оставаться рядом, разделять все чувства на двоих, переживать горе вместе, испытывать единое счастье, слыть любящим мужем все смертные жизни — все жизни — не отступаться и не отступать, не бросать, быть очарованным, поражаться тобою, твоей заботой, окутываться ею, окутывать тебя, пожертвовать душу и тело — абсолютно любые блага — лишь бы остаться рядом, у ног, лежа на теплых коленях. — ваша матушка будет весьма рада, молодой господин цзинь.