Хранителей назначают на земле

Когда я стал приходить в себя, первое, что я произнес в бреду, было: «Хочу домой». Что за дом я имел в виду, неясно мне самому. Дазай Осаму. «Исповедь "неполноценного" человека»

Дазай-кун,       Я виноват. Но когда хочешь покончить с чем-то, это делаешь, не пытаясь остановиться на полдороги. Я чувствую непреодолимое желание поскорее уснуть, спокойным, долгим сном.       Я думал над твоими словами, у меня было время. Теперь у меня его действительно много, и я, кажется, перестаю его ощущать. Дышать легко, чувствовать тяжелее, чем когда-либо прежде. И всё же я, кажется, начал открывать для себя нечто неизведанно простое. Настолько простое, что становится странно, что раньше я этого не замечал.       Ты был моим другом, ты им и останешься. Ты искал во мне опору, тебе казалось, что нашёл. Но я обычный человек, Дазай Осаму, а людям свойственно уходить, и не всегда вовремя. Они приходят, оставляют о себе след, а потом исчезают, и без них становится пусто. Однако это обман. На самом деле, они навсегда остаются рядом с тобой, в твоих мыслях и поступках. Они меняют тебя, но одно остается неизменным — ты никогда не убежишь от себя самого.       Не бойся ничего, не привязывайся слишком много и слишком сильно, ищи, но помни, что всё придет в своё время. И если уж решил зацепиться за чью-то руку, сжимай её до конца, как бы ни было больно и страшно.       Прости, что отпускаю твою, мне некуда дальше идти.       Но я не хочу, чтобы ты оставался один. Считай это моим последним желанием. Я знаю, что в твоих силах его исполнить.       Мне жаль, Дазай-кун, что узнал тебя настоящего слишком поздно. Мне жаль, что не оправдал надежды. Помни, С. Ода       Земля была сырой после дождя. Скопившиеся на надгробиях лужицы поблескивали в мягком свете первых выглянувших из-за туч лучей солнца. Он же осветил и промокший город вдали, заставив соты окон сверкать подобно драгоценным камням, невольно ослепляя своего одинокого молчаливого зрителя и вынуждая его щурить оставшиеся пронизывающе холодными и уставшими даже среди этой мягкой теплоты юного вечера глаза.       Стоило белоснежным лепесткам хризантемы осыпаться меж двух застывших камень к камню могил, и Фукудзава уловил знакомый суетливый шелест маленьких крыльев. Он не успел ещё выпрямиться, а крошечная зарянка уже устроилась удобно на его плече, приветствуя радостной тихой трелью. С замиранием сердца он прислушивался к трепету совсем хрупкого живого существа, так безрассудно прикорнувшего у сомкнутой пасти уже не молодого и многое повидавшего за свою жизнь Серебряного Волка. Будто знали — не тронут, согреют в чаше сложенных ладоней, в которую птаха спрыгнет без раздумий, лишь только завидев россыпь мелких зёрен, предложенных в качестве угощения. Острый клювик щекотно пройдется по коже, коготки несильно царапнут, а гладкие перья создадут приятный ветерок. Юкичи давно поймал себя на мысли, что новый интерес как-то совсем незаметно заглушил привычную любовь к кошкам.       До слуха отчетливо донесся шелест травы, но тихие шаги замерли где-то поодаль, словно не решаясь подойти ближе. Фукудзаве не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кому они принадлежали. — Вы стали бывать здесь так часто, что даже не нужно особых усилий, чтобы понять, где искать Вас при необходимости, — застывший взгляд Акико был долгое время устремлен далеко вперед, мимо фигуры Директора Агенства, мимо могил и даже мимо просветов между виднеющимися на другом берегу высотными домами. Легкое белое платье, уходившее ниже колен, плыло плавными переливами волн, лаская кожу, но слабо защищало от тянущегося со стороны залива прохладным шлейфом ветерка.       Ответа так и не последовало. Йосано позволила себе тихий вздох и перевела глаза на необычную картину — зарянка вновь перебралась мужчине на плечо и теперь словно изучала любопытным взглядом фигуру врача, склонив аккуратную апельсиновую головку чуть набок в крайне игривом жесте. Губы девушки улыбка, однако, почти не тронула. — Вы давно были на могиле Рампо-сана? — её слова задрожали едва заметно, но сразу успокоились, словно гладь воды в хорошую погоду. На этот раз голос Фукудзавы всё же сдержанно прозвучал. — Прошлым воскресеньем. — Если вновь соберетесь, возьмите меня с собой.       Ветер коротко шелохнул платиновые пряди волос Директора, его фигура осталась стойко неподвижной, а пальцы ласково играли с нагрудными пёрышками пригревшейся у его шеи птахи. Ему хотелось остаться одному, и Акико это прекрасно ощущала. Её присутствие здесь разрушало некую незримую гармонию живого и мёртвого, говорящих на языке памяти. Но ей тоже сейчас хотелось вступить в этот разговор, а не идти в одиночестве по кладбищенской аллее назад. — Странный этот ликорис, — в несколько шагов Акико оказалась у могильных плит и присела, чтобы лучше разглядеть пламенеющий в лучах солнца ядовитый цветок, вытянувшийся чуть поодаль и хорошо видневшийся в небольшом просвете между надгробиями. Кружево алых лепестков раскинулось завораживающим рисунком, окутанное зеленым облаком длинных травянистых языков. — Листья так и не отмерли, и он всего один. Никогда не видела такого.       Она обернулась через плечо, почувствовав на себе хмурый, но, на самом деле, просто задумчивый, взгляд Фукудзавы, и с грустным смешком провела рукой по мокрому камню. Тонкие струйки дождевой воды омыли свежую надпись, заливая борозды гравировки. — Дазай наконец получил то, чего так желал. В это действительно сложно поверить после всех тщетных попыток, — Йосано медленно поднялась и отряхнула ладони, сцепляя их вместе, чтобы согреть. — А его друг, Вы его знали? Сакуноске Ода. Я слышала, это из-за него Дазай ушел из Мафии.       Фукудзава ответил неопределенным хмыканьем. Говорить о том, насколько фатально символично в его понимании здесь упокоились два этих человека — спасший жизнь и отнявший её — совсем не хотелось. Свои благодарность и непрощение он предпочитал оставить при себе, запечатлевая их лишь проникновенным взглядом на могилах. Всё сокровенное должно оставаться сокровенным, запечатанным в душе до самого конца.       Птица на его плече издала тихое пищание, напоминая о себе. Уходить совсем не хотелось, но солнце уже начало своё движение к горизонту, а припасённые для маленького друга зёрна все до последнего кончились. Серебряный Волк прикрыл устало глаза и потянулся ладонью к пернатому созданию. Зарянка послушно, будто ручная, перепрыгнула на новое место и завертела головой. Пора было прощаться.       Йосано молча и без удивления наблюдала за этой сценой, уже не в первый раз являясь её свидетельницей. Немой разговор между птицей и человеком, щекочущие пальцы мужчины крылья, расправленные для того, чтобы в следующий миг пёстрый комок перьев промелькнул на фоне густой акриловой лужи расцветшего ненадолго закатными красками неба и исчез пылинкой вдали, не задумываясь ни о вчера, ни о завтра, ни даже о сегодня. Это было счастливейшее на земле существо, живущее настоящим, беззаботное и ничего не обещающее, но всё же прирученное каким-то чудом чуткостью чужой души и несомненно стремящееся к новой встрече, даже улетая теперь прочь.       Фукудзава медленно развернулся и направился к основной аллее, усыпанной однообразными надгробиями. Акико следовала за ним, чувствуя себя невольно той маленькой девочкой, которую несколько лет назад этот человек возвратил к жизни, забрав из мрака с собой в другой замечательный мир. Со смертью Эдогавы этот мир померк на множество оттенков, дал трещину, но не рухнул. Его груз держался на плечах одного сильного духом человека, не привыкшего опускать руки ни при каких обстоятельствах. Агенство было уже не тем: с трудом оправившись после потерь, оно зажило новой жизнью, приняло под свою крышу новых людей, по-своему талантливых и полюбившихся, но для таких, как Йосано, помнящих сладкий запах теплой выпечки, которым некогда был пропитан офис на протяжении всего рабочего дня, смех и задиристые голоса двух главных непосед, капризные ребячливые жалобы на скуку и звуки включенной на полную мощность музыки из больших черных наушников, — у них это место вызывало чувство недосказанности. Им не хватало того, о чём все они предпочитали молчать в компании тех, кто не смог бы понять всей сути их слов. Всей их светлой тоски и взгляда в прошлое сквозь стену проливного дождя, не способного смыть сожаления. О том, что, возможно, кому-то не удалось показать достаточно честно, как сильно им дорожили. — Фукудзава-сан, а пойдемте посидим в кафе.       И всё-таки для многих это место, эти люди остались домом. Домом, из которого не хочется уходить, домом, который хочется оберегать. Йосано знает — ей не заменить для Директора Рампо, — но улыбается она светло и мягко, так что в её глазах Юкичи волей-неволей читает искры той самой первой после её спасения искренней улыбки, которую он увидел когда-то в глазах маленькой девочки, наблюдавшей недоуменно за терзаниями юного великого детектива по поводу того, как же поделить между ними сладкое. Короткого кивка хватает, чтобы эта улыбка расцвела ярче, согревая что-то вечно зябнущее в районе сердца. Пока жив хоть один из его любимых «детей», Фукудзава не опустит руки.       Воздух становился свежее, охлаждая нагретый за день асфальт. Две ничем не примечательных фигуры затерялись в толпе, пока уставшая Йокогама зажигала на улицах фонари.       А в ветвях одинокого дерева на холме недалеко от залива затянула свою нежную трель зарянка, желая теплой ночи красному как кровь цветку. Послушай, Юкичи,       Я виноват перед тобой, такая вот беда. Надеюсь, ты сумеешь прочесть эту записку. Конечно же сумеешь, ведь я сам попросил Дазая подбросить в почтовый ящик Агенства конверт на твоё имя с инструкцией, что нужно делать. Загадка была слишком простой, правда? Но всё-таки понадобилось время, чтобы понять, что за настоящими чернилами скрываются невидимые. Эти идиоты полицейские и не подумают проверять письма самоубийц на секретность, а нам это только на руку.       Мне стыдно, правда, стыдно, Юкичи. Я не смог тебе ничего сказать, хотел, но не смог. Притворялся изо всех сил, чтобы ты не беспокоился, чтобы не мучался постоянно мыслью, что меня скоро не станет. Чтобы не потащил меня к врачам, но в результате...       Мне не хватило времени, которое я мог провести напоследок рядом. Мне очень жаль. Я глупый. Глупый, да. На самом деле, очень глупый, потому что веду себя как трус. Мне страшно, Юкичи, мне всё это время было ужасно страшно увидеть боль в твоих глазах и жалость в глазах окружающих. Возможно, это гордость, отрицание, а может, это всё одна только чертова опухоль в моём мозгу, подталкивает меня к самой пропасти. Я уже лечу в неё, уже сейчас. Падаю.       Не говори никому. Не ради меня, ради Агенства. Возможно, скоро к вам придут по поводу пропажи человека, связанного с моим последним расследованием. Он был преступником, он должен был умереть, я только привел приговор в исполнение, хоть, к сожалению, не восстановил справедливость. Невинный человек не должен был погибнуть, ни вместо него, ни вместе с ним. Но я не умею воскрешать мёртвых. Я лишь надеюсь на то, что ты меня поймёшь. Не можешь не понять. Но знаешь... я ничего не почувствовал в тот момент. Ни ликования, ни отвращения. Будто так просто было нужно. Так действительно было нужно. Хоть я и терпеть не могу пистолеты.       Насчёт улик не беспокойся. Дазай зачистил всё так, что они не найдут даже тела. Без него бы у меня всё пошло наперекосяк, сейчас я не способен мыслить достаточно ясно. Прошу, не вини его. Я знаю, что ты будешь, но всё-таки, ради меня. Он сделал очень многое, чтобы облегчить мне жизнь в последние месяцы. Это было не его решение, я сам решил всё за нас обоих. Ты же знаешь, я эгоист, я всегда делаю то, что хочу. Прости меня за это.       Попроси за меня прощения у ребят. Я виноват и перед ними. Не бросай их, не бросай Агенство, оно давно держится не на одном мне, оно должно продолжить существование, даже когда нас с Дазаем не станет.       Я слишком много требую... На самом деле, я просто хочу сказать, как благодарен тебе. За всё, что ты сделал для меня. Моя жизнь была отличным приключением, и в ней всегда был тот, на кого я мог положиться, с кем мне было спокойно и хорошо. Я не жалею о ней, почти ни о чём не жалею. И теперь я не хочу, чтобы ты жалел о своей. Чтобы бросил этот путь. Знаешь, я ведь всё равно не оставлю тебя, ни за что, так и знай. Буду следить за тобой, обязательно найду тебя, когда стану кем-то новым! Ты веришь в перерождение души? Мне хочется верить. Ну их, все эти легенды, к черту здравый смысл, я тебя узнаю обязательно, даже будучи кем-то другим! Так что жди меня. Я просто не имею права тебя бросить вот так просто. Не хочу тебя оставлять. Даже зная, что ты никогда не сможешь меня забыть.       И ещё... Когда всё закончится, я хочу быть рядом с родителями. Я всегда скучал по ним, поэтому должен вернуться. Ты понимаешь, о чём я, правда?       Не желаю прощаться. Нет. Поэтому помни мои слова. Я вернусь. Детектив, которого ты сделал великим P.S.: И всё-таки, не держи на меня зла за то, что я сейчас сделаю. Я просто хочу научиться летать... ...не только во сне.