I didn't want to fall... in love

Невидимая цепь ухватила светлокудрого ангела, в унынии взирающего вниз. Пока-Еще-Не-Кроули сидел на высоком балконе, свесив ноги за толстые балясины. Под ним были только облака, а вокруг — кусочек облагороженного им лично садика. Ветер шуршал белой туникой, закручивал длинные локоны в красивые воздушные, как взбитые сливки, завитки. Ангел был весьма изящным существом, с тонкими ногами и руками, а про пальцы можно было бы сказать, что они музыкальные, но музыки в современном смысле еще не существовало. Он не собирался выступать против кого-либо сверху, хотя и проводил много времени с теми, кто считал свою ангельскую суть слишком… наигранной. Или вообще лишней. Ангел тоже был дерзким, но не попадался за совершением особо дерзких поступков. А за немного дерзкие, слегка дерзкие и чуть-чуть дерзкие шалости его никто еще не ругал. Он в задумчивости крутил в руках пепельный гибискус. Все растения в его руках серели, сморщивались и развеивались, оставляя лишь голую веточку-скелетик, торчащую из земли. И этот махровый цветок не стал исключением. Застывшая навечно в душе ангела хрупкая привязанность (он боялся называть ее любовью), не нашедшая иного выхода, превращала все цветы в пыль. Некогда желтенький, с черным пестиком, из-за контраста походивший на змеиный зрачок, нежный на ощупь, с прекрасными пушистыми лепестками, так напоминавшие белесые ресницы того белокурого, он рассыпался. Сейчас другие выступили против своих собратьев и их породившего. А ангел просто взял и не явился на судьбоносную встречу. Он не хотел драться, ругаться или строить из себя недовольного жизнью в Раю. Он только стоял и думал о том эфирном. Если бы он пошел, они бы наверняка встретились. И оказались бы по разные стороны. Как бы он смотрел ему в глаза? Он, будущий страж Восточных врат? Как на кого? На оступившуюся на своем пути птицу? А зачем вообще птице ходить, если он создана, чтобы парить? Вот именно, рассуждал ангел, он ведь создан, дабы творить величественную красоту. От тычинок на маргаритках до звезд на небе. Все эти крохотные точки были его произведениями. Желтые, красные, белые, зеленые, горячие, холодные, рождающиеся и умирающие — такие разные и такие его. Ангел вздохнул, сдув с ладони горстку пепла, и потянулся за еще одним полураспустившимся бутоном. На этот раз он взял кроваво-красный. Этот гибискус продержался чуть дольше, если на Небесах вообще можно было судить о длительности времени, но также обреченно распался на легкие песчинки, подхваченные ветерком. Неожиданно горячий порыв всколыхнул длинные волосы печального ангела. «Он использует пламенный меч», — подумал Почти-Уже-Кроули, повернув голову в сторону столкновения одних божественных порождений, верных Небесам, и таких же могущественных, но уже почти падших, других. Когда обжигающий вихрь исчез, по ангельской плоти побежали ядовитые огненные всполохи. Его волосы потяжелели и осели, покрылись трещинками и огрубели. От пышных локонов осталось одно название. Кончики стали покрываться несмываемой ржавчиной, и постепенно из светлых длинные пряди стали целиком медно-бурыми. Не в силах подняться на ноги, ангел мог лишь в немом крике схватиться за дергающиеся плечи. Стоило ему привыкнуть к повсеместному покалыванию, спину пронзила невероятная боль. Нежные ангельские перья будто выдирали по одному, а затем на их место грубо ввинчивали новые, засмоленные, черные, пахнущие кровью. Надеясь, что его лишь проверяют, ангел прикусил губу и продолжил тихо терпеть. Еще одна вспышка прожгла его, расплавленные глаза стекли по щекам, освобождая место новым, гадким, со змеиными зрачками. Прямо как тот цветок. Проклятый на такие страдания, ангел хотел воззвать хотя бы к своему обожаемому, но из уст его вырвалось лишь бесформенное шипение. В голове нарастал гул. Каждая косточка в его теле сухо щелкнула и вытянулась, заставив забыть о раздвоившимся языке. И тут послышался другой треск. Над ним возник обычно скрытый от взора нимб. Единственное, что еще делало из него ангела. Но теперь он сломался. Кракнул. Хрустнул. Разломился на части. Разбился на кусочки. Раскрошился. Как пепельный цветок. Падший взвыл. Точнее, попытался. Изо рта вырывались лишь хрипы и удушливый кашель. Его туловище начало скручиваться и растягиваться, превращаясь в одно сплошное нечто. Торс сжался в три раза, заставив сердце провалиться куда подальше, а легкие растечься вдоль удлиняющегося позвоночника. Конечности просто влились внутрь. Колонна, на которой находился его балкон, накренилась от тряски, стоявшей повсюду. То не почва дрожала, а весь Верхний Мир. Падший судорожно сжался на парапете, цепляясь пока еще не змеиными зубами за кустики гибискуса. Но невидимая сила, тонкая мощная цепь, дернула его вниз. Сплющившаяся, узкая голова с впалым носом просочилась сквозь перила вслед за безвольным хвостом. Он свалился. И долго летел сквозь облака, мысленно выдавая Небесам одно проклятие за другим. И вот, под землю провалился Змий с угольной толстой чешуей, шипящий что-то о несправедливости, отсутствии к нему сострадания и жестокой потерянности. Он, чередуя ругательства и еще более злобные ругательства, умолял вернуть его, но никто не слышал. Было поздно. Падший вытянулся и не без усилий вернулся к привычному облику. Он расправил черные влажные крылья и пару раз ими махнул. На таких высоко никогда не взлететь. Он не знал, была ли та цепь его якорем привязанности к Азирафаэлю или всего лишь желанием падших утащить его, своего не совсем состоявшегося соратника за собой. Ни одна из причин не позволила бы ему остаться наверху. Ведь ангелы не влюбляются. Впрочем, демоны, как выяснилось, тоже к этому не стали склонны. Это они склоняют. Людей. К поступкам. Чем и ему теперь суждено было заняться. До новой встречи с тем блондином. А она произошла на удивление скоро. Еще и в Эдеме.

+++

Кроули оторвался от зеркала, всегда захватывающего его чувством продолжительной ностальгии, и перевел усталый взгляд на свой зеленый уголок. Он больше не испепелял цветы случайно. Нет, теперь он делал это намеренно и только тогда, когда они его разочаровывали. В такие моменты он вспоминал себя прежнего. И злился еще больше. Погладив по блестящим листикам цветущую в углу китайскую розу, демон ухмыльнулся и тихо, чтобы другие цветы не услышали, шепнул: «Молодец». Этот гибискус был особенным. Как-то раз его давно почившего (от старости) предка подарил ему Азирафаэль. Как будто знал, что значат для Кроули эти цветы. Демон был тогда так счастлив подарку, что придумал марку миндально-кокосовых конфет, которые бы понравились его возлюбленному ангелу (он оказался тем еще орешком). Вернее, убедил людей ее придумать. Вдруг зазвонил телефон. — Алло, — спустя полминуты наигранно неприветливо ответил Кроули, довольно прищуриваясь. — У тебя все в порядке? — послышался в трубке странно обеспокоенный голос Азирафаэля. — А что может случиться? Ничего! — фыркнул демон. — Да! Эм. Сегодня чрезвычайно сильный ливень! Надеюсь, ты никуда не собираешься ехать? — Это всего лишь вода и ветер! Разве могут они помеш-ш-шать мне добраться до нужного места? — прыснув, оскалился он. — Чего ты хотел, ангел? — Я получил необыкновенное испанское вино! Но мне… не с кем его дегустировать, — как и думал Кроули, гроза была лишь глупым предлогом звонка. Теперь, когда им не нужно было творить зло или, в случае Азирафаэля, добро, эфирный постоянно придумывал нелепые причины для встреч. Хотя это не сильно отличалось от их насыщенного прошлого. Змий облизнулся и радостно постучал пальцами по столу. Кое-что все-таки изменилось. Ведь теперь ангел звал его к себе гораздо чаще. — Жди, — бросил он. И потянулся за очками. Ничто не поднимет ему настроения также быстро, как один особенный владелец книжной лавки в Сохо.