heliotrope.

Примерно один раз в полминуты тусклый свет старой подержанной лампочки тревожно мигает и снова возвращается в стабильное рабочее состояние. В тесной ванной душно, сыро и ужасно тоскливо. Но стоит лишь Сакуре закрыть свои уставшие глаза, она мигом окажется на невидимой цветочной поляне, излучающей энергию света, спокойствия и простого миролюбия. Приятные запахи целого сада чудных цветов и соцветий окутывают девушку ненастоящим, но таким приятным, тянущимся счастьем. Конечно же, для полной духовной гармонии этого ей было не достаточно. Сакура старается не замечать холодный кафель под её телом, не замечать лужу свежей легочной крови, уже разбавленной её собственными слезами, и целую клумбу мёртвых жёлтых хризантем* и незабудок** рядом, переплётшихся вместе, символизируя отчаянную молодую любовь и неся с собой в могилу общую цель — прервать её жалкое существование. Сакура не хочет их замечать. Ей намного легче и приятнее закрыть глаза и окунуться в свой цветочный мир, в котором, как ни странно, напрочь отсутствуют цветы. Вместе с воображаемым солнечным светом на брюнетку будто налетают многочисленные эпитеты и сравнения, напоминая девушке стаю прелестных птиц, следующих за их главарём. Главарь прекрасен, грациозен и красив, с завораживающим шармом гордо смотрит вперёд, совсем Сакуру не замечая. Он уверен в себе, заставляет других восхищаться собой, харизмой и красотой может быть сравним лишь с древнегреческими богами. Совсем как она, не правда ли? Ах да. Она. Сакура сгибается, её лицо становится даже бледнее, чем было до этого, и не без силы выкашливает на свои колени целый бутон жёлтых хризантем, потерявших свой цвет из-за багровой крови, и пару лепестков, кажется, пахучей мальвы***. Хоть и после каждого мельчайшего воспоминания о американке японка выкашливает двойную часовую норму таких болезненных цветов, ей немного легчает, когда она думает о ней. Амелия, её подруга, как уж вышло, проживающая с ней по соседству, теперь её единственная любовь и идеал. Изящные золотистые волосы, бесподобные и чертовски проницательные голубые глаза, кораллового оттенка губы, руки, по ощущениям несомненно походящие на дорогущий шёлк, тот самый, который Сакура никак не могла себе позволить в тот короткий период времени, когда так страстно занималась рукоделием. Она бы закричала, если бы только могла. Позавчера Сакура поняла, что зловредные корни достигли гортани и голосовых связок, и теперь её безнадёжные попытки что-либо проговорить отзываются лишь глухим хрипом и колющим спазмом боли внутри горла. Несмотря на это, девушка часто громко плачет, хоть это ей и стоит примерно полстакана собственной крови и целого гарнизона различных злосчастных соцветий рядом с собой. Поначалу японка совсем не боялась неясно откуда взявшихся цветов. Сакура — девушка смелая, в начале чувствовавшая себя прекрасно, не обращала на них внимания и просто наслаждалась окрыляющим чувством подростковой влюблённости. Самые красивые из них она засушивала в гербариях, точно так же, как делала это вместе с родителями в далёком тёплом детстве. Прошло время, и радость сменила угнетающая печаль, и на губах девушки остывала первая ярко-алая кровь. Убедив саму себя в том, что её чувства не приведут ни к чему хорошему, и уж точно не к взаимности и счастливой концовке, японка впала в бесконечную бездну отчаяния. Все до этого яркие эпитеты потускнели, «птицы» стали заклёвывать Сакуру со всех сторон, а главарь так и не обратил на бедняжку внимания. Цветы стали вызывать у девушки отвращение, порой даже истерику, хотя красоты своей они со временем совсем не потеряли. Всё свое достаточно большое свободное время брюнетка думала о ней и о них. Японка не переставала удивляться, как много в себе она хранит столько добра и столько зла, столько детской радости и бесконечной поглощающей печали. Как же любовь, чувство неоднозначное, хранит в себе всё это и не разрывается на части, не прекращает своё единоличное существование. Хотя, на то любовь и чувство, а Сакура — человек. У неё так никогда не выйдет. В глазах девушки резко потемнело. Цветы внутри неё, кажется, решили позиции не сдавать. Каждые пять-десять секунд Сакура неосознанно пропускала выдох или вдох. Забившую уши тишину вдруг нарушил тихий, немного неуверенный стук в дверь. Японка, уже привыкшая просто убегать от насущных проблем, приняла его за ветер. Стук, уже в более уверенном тоне, повторился. Сакура недовольно потянулась и уже подняла холодные, немного розовые от крови руки, чтобы протереть тёмно-карие глаза, как её зрачки невольно сузились от произнесённой по той стороне входной двери фразы:  — Эй, ты дома? Это она. Да.Несомненно она. На несколько секунд от воздействия бархатного и, как ей показалось, немного запуганного голоса американки Сакура перенеслась в свой выдуманный цветочный мир, в котором цветами было нечто иное, совсем не похожее на те цветы, которые сейчас лежали рядом с ней. Но чувство паники с поразительно громким биением сердца превзошло жажду умиротворения и заставило японку молниеносно подняться с колен и рвануть к недалеко расположенной ванной. Прежде чем очистить руки от крови в холодной воде брюнетка силой выдавила из себя очередной кровавый росток. Гелиотроп. Из своих недолгих наблюдений Сакура отметила, что откашливать гелиотропы даётся ей сложнее всего.

***

«Почему она здесь?» — очевидный риторический вопрос навязчивым звоном отдавался у японки в голове. Она спешно напялила на себя попавшийся под руку розовый меховой халат. Брюнетка старалась дышать ровно и тихо, но, как она и ожидала, полностью присутствие миниатюрного ботанического сада в её лёгких скрыть невозможно. Где-то полминуты Сакура простояла у входной двери без способности пошевелиться.  — А я-то уже думала ты не откроешь.- Амелия стояла в дверях с достаточно глупым выражением лица, виновато скрещивая руки у талии. По неясной для японки причине, она была одета как-то слишком тепло, совсем не по погоде. Сакура окинула девушку невнимательным взглядом. Натянутая неловкая улыбка американки была всё ещё прекрасна, её небесно-голубые глаза вглядывались куда-то в ноги японке. Сквозь практически незаметные слёзы на глазах, Хонда молча умоляла судьбу, дабы Джонс не заметила тусклый свет и приоткрытую дверь ванной, дабы приняла это за норму и не стала проверять… Немного помолчав, Амелия уже более уверенным, но в то же время грустным голосом спросила:  — Ты ведь всё еще болеешь, да? Сакура спокойно кивнула. Сейчас ей нужно было лишь правильно отыграть роль больной гриппом так, чтобы никто из её небольшого окружения не удивился внезапной пропаже голоса и изоляции себя от общества. Больше всего на свете Сакура ненавидела врать другим. Помимо удушающих её цветов внутри скребли невидимые кошки, а совесть объединилась вместе с желанием высказать кому-то всю свою душевную боль. Но нет. Никто, а уж тем более причина появления загадочных цветов о болезни знать не должны. Не дождавшись приглашения Сакуры войти, Амелия сняла свою джинсовку и элегантно прошла в тёмную гостиную небольшой съёмочной квартиры. Брюнетка недолго смотрела ей вслед. Да, пожалуй, второй, не менее важной миссией Хонды сейчас было не впасть в гипноз обворожительных глаз блондинки. Сглотнув небольшой поток горькой крови вместе с случайным лепестком, девушка медленно подошла к старенькому радио, который уже вот давно ловит всего лишь две станции. На одной из них часто играла подборка приятных лоу-фай треков. Идеально подходит для того, чтобы скрасить любого типа неловкую тишину. Сакура присела рядом, и тут же почувствовала, как её душа пулей уносится в пятки. Волосы американки, словно волны золотого песка, и такие милые крохотные ямочки на её щеках снова не отпускали взгляд японки ни на миг. Бабочки в её животе внезапно проснулись, и стали порхать без остановки, будто пробуждая этим крепко проросшие корни цветов. Великолепные птицы-эпитеты снова возвращались и неспешно клевали бедное, уже истерзанное бесконечными страданиями сердце японки. Амелия, которая до этого смотрела куда-то в дальний угол комнаты, вздохнула и медленно перевела свой взгляд на дрожащую, как осиновый лист Сакуру.  — Послушай, я… я знаю, что я не поддерживала тебя достаточно. Прошу, прости меня за это. Джонс замерла, стараясь быстро и правильно сформулировать свои сложные мысли в одно осмысленное предложение. Сакура шокировано задержала своё трепетное дыхание.  — Я вижу…то есть, я знаю, что с тобой что-то происходит, что-то...совсем нехорошее. — Амелия прикусила губу. Привычно бархатный голос приобрёл небольшие нотки сочувствия. На её проницательных глазах плавно выступили едва заметные кристально-чистые слёзы. Сакуре же было сложно полностью трезво осознать происходящее.  — И…вообще. Если ты когда-нибудь захочешь с кем-то об этом поговорить… — голос американки сделался как минимум на два порядочных тона выше — Просто знай, что я всегда рядом и готова выслушать. На лице Сакуры намертво застыло что-то среднее между страхом и бескрайней искренней благодарностью. Она вдруг почувствовала, что её невидимый ботанический мирок-сад буквально перенёсся к ним в комнату. Она не чувствовала запаха цветов, но, без сомнений, то тепло, та всепоглощающая радость и забота была реальна, в реальном мире и в реальном времени. Сакура и Амелия, как-то по-дурацки пристально смотрели друг на друга глазами, полными слёз. Первая не выдержала, и с громким воплем бросилась на колени ко второй, крепко прижалась к её тёплой груди и разрыдалась. Истерический плач японки был громким, даже немного оглушительным. Сквозь частые всхлипывания она почувствовала, как её по голове гладит нежная, как дорогой шёлк рука. Когда к её влажному от пота лбу прижались такие заботливые и, теперь уже родные губы кораллового оттенка, слёзы медленно остановились. Впервые за долгое время она не чувствовала боли при плаче. Впервые за долгое время она смогла нормально дышать.