Backpfeifengesicht // Bar 59 Sekunden

      Внезапный перезвон колокольчиков входной двери одним ненавязчивым движением разрывает паутину грусти, заставляя бармена оторваться от натирания бокала до идеальной чистоты. Неизменные белые перчатки очерчивают грани бокала, прежде чем отставить его в сторону. Взгляд глаз цвета сердолика слегка рассеян, в нем изредка мелькают осколки грусти, словно блестящая на солнце чешуя рыб. Гость неожиданно ранний.        — Б-52 с ромом и поджечь. Сегодня играем по-крупному, — конец фразы тонет в приступе кашля. Черный вязаный шарф совсем не спасает от холода, бармен запоздало припоминает, что в прошлый раз шарф был другим.        — Прошлый шел вам больше.        — Неправда.       Мэн Яо равнодушно пожимает плечами, привычно цепляя по-паучьи длинными пальцами бутылку кофейного Kahlua, следом цедит сливочный ирландский Bailey’s и ром. Последнего даже больше, чем обычно. Бармен гостя жалеет: вид у того неважный.       В руках бармена новый бирдекель. «Fly-by-night theatre» — гласит надпись. Мэн Яо едва заметно улыбается, опуская его на красное дерево и придвигая к гостю.        — Ваш Б-52. Вы рано. Что-то не так?        — Все.       Адвокат жмурится, опрокидывая в себя стопку. Напиток обжигает изнутри, раскалёнными волнами заостряя ножи накопившихся внутренних противоречий и сомнений.        — Приходить к нему — умирать без себя. Приходить к себе — умирать без него. Каждый раз, как только я нахожу в себе смелость сказать то, о чем мы оба предпочитаем молчать из-за собственного страха, я будто по щелчку пальцев оказываюсь один. Мне бы хотя бы еще две минуты — успел бы, — Цзян Чэн опускает голову на скрещенные руки, позволяя кистям безвольно повиснуть. — Да хотя бы пятьдесят девять секунд! Мне бы хватило. Ещё один раз.       Бармен незамедлительно повторяет, рассматривая бирдекель, принадлежащий вчерашнему гостю. «Перманентное человеческое тепло» — Мэн Яо думает, что измученному человеку напротив не хватает именно этого. Он медленно, стараясь не потревожить ушедшего глубоко в свои мысли гостя, прищелкивает дважды левой рукой, облаченной в белую перчатку. В белой базе на краю барной стойки тут же появляется одинокого изящества лотос. Расслабленная улыбка пионом расцветает на лице бармена.        — Я выйду, покурю.        — Как вам угодно.        — Я еще вернусь.        — Непременно.       Опавшая листва шумным карнавалом встречает Цзян Чэна, а ветер подхватывает конец черного шарфа, так и норовя его размотать. Английский ворот пальто небрежно расправляется узловатыми пальцами. Мгновением позже адвокат выуживает из кармана сигарету. Ветер будто играется с ним, нарочно сбивая своими порывами едва заметную искру зажигалки.        — Да что же с тобой такое…       Меж бровей пролегает едва заметная морщинка. Вот он — человек, собственноручно приучивший курить себя долго и много, стряхивать пепел небрежно, даже если на брюки, и воевать с собственными желаниями.       Красные листья кленов мельтешат перед глазами, заслоняя заволоченное облаками осеннее небо. Цзян Чэн сворачивает за угол, чтобы, наконец закурив, облегченно выпустить струйку дыма, позволяя переживаниям ускользнуть вместе с ней.       Повторный перезвон колокольчиков бармена не удивляет. Он разворачивает бирдекель надписью к себе, отстукивая пальцами в такт собственным мыслям и расслабленно бормоча:        — Быстро вы. Что-то забыли?       Гость в мгновение ока оказывается на барном стуле, и пока тот рассержено скрипит искусственной кожей, Вэй Ин локтями упирается в блестящую поверхность стойки, заставляя белую вазу на краю пошатнуться. На руках его байкерские перчатки, в голове — незаконченные фразы, в волосах — яркий осиновый листок, а на ногах — берцы.        — Кто?       Вэй Ин взглядом готов просверлить дыру в голове несчастного бармена, пока тот неторопливо поправляет вазу и стоящий в ней лотос.        — Будьте аккуратнее.        — Кто здесь был до меня?       Абсолютная вера в себя или полный идиотизм — разница невелика. Вэй Ин весь день проводит в попытках наткнуться на Цзян Чэна, отираясь даже около собачьих приютов на таком расстоянии, где лай собак не заставит его тело оцепенеть от страха. И единственное место, где Вэй Ин все еще не был, ныне вставляет ему палки в колоса в виде бармена, не желающего отвечать на его вопрос.        — Гость.        — Цзян Чэн?        — Гость. Пить будете?        — Так сложно имя назвать что ли?        — Не имею права. Гость.       Вэй Ин недовольно поджимает губы, явно не расценивая ответ бармена как удовлетворительный. Он рассержено пихает барную стойку коленом, будто бы это она виновата в его неудачливых поисках, и уходит, останавливаясь у двери с единственной целью бросить напоследок:        — Бывай, несговорчивый. Я своего все равно добьюсь.        — Непременно.       Мэн Яо устало прикрывает глаза, дважды щелкая пальцами левой руки. Глаза цвета сердолика испуганно округляются, стоит только взглядом скользнуть к белой вазе: ещё мгновение — и она разбивается на бесконечное множество осколков, украшая темный паркет бара миллионами белоснежных точек-звезд и одиноким лотосом.

***

      Есть в осенних вечерах некая особая толика горечи уходящей жизни, как и в падающих звездах ночей августа. Как стареющая луна с каждой новой ночью приближается к своему упадку, так и каждая история день за днем стремится к своему концу или новому своему витку.       Пепел сигареты небрежно смахнут указательным пальцем в океан темнеющей под ногами листвы. Чтобы отучить себя всегда верить в лучшее, достаточно всего лишь ходить по театрам или фотографировать прохожих из окна собственного дома.       Цзян Чэн втаптывает окурок в землю лакированным носком дерби и закуривает новую, направляясь обратно в бар. Сейчас он снова закажет родной Б-52, освободится от оков стыда и сожаления, превращая бар в исповедальню, а бармена — в священника. Адвокат едко ухмыляется собственным мыслям.        — А я всё думал, где я его оставил, а вот он где!        — Забери свой шарф и сгинь с глаз долой.        — Из сердца вон?       Вместо ответа Цзян Чэн хмыкает, задерживая сигарету меж узловатых пальцев, чтобы стряхнуть пепел и тем самым испортить аляповатый рисунок листьев под ногами.        — А ты думаешь, так получится?       Цзян Чэн едва заметно хмурится.        — Как?        — Из сердца вон.        — Раньше ведь получалось, в чем проблема сейчас?        — Проблема как раз в том, что раньше — совсем не сейчас! — слова мгновенно слетают с губ Вэй Ина. — И если раньше мне хотелось бежать от тебя, то теперь наоборот. Не знаю, что ты такого сделал, но если ты меня чем-то приворожил, тебе лучше признаться в этом сейчас, пока не поздно, иначе…        — Иначе что?        — Иначе я уже никогда не оставлю тебя в покое.        — По рукам.       Рука в байкерской перчатке ловко заправляет конец черного шарфа, втянутого в игру с настойчивым осенним ветром, под ворот пальто, скользит ниже, задерживая и раздумывая у локтя, а после опускаясь ниже, чтобы пальцами в искусственной коже накрыть прохладные пальцы адвоката с никому не известной целью: то ли согреть, то ли задержать. А впрочем, какая разница?