Камелия

В этой комнате много солнца. Жалюзи подняты, огромные окна заполняет яростно-синее небо. На полу — светлый пушистый ковер. Ноги утопают в нем почти по щиколотку. На маленьком стеклянном столике — ваза с одиноким бледно-розовым цветком, листы бумаги, карандаши и ручки. И чашка чая. Она стоит слегка в стороне, такая же светлая и аккуратная, как и все остальное в этой комнате. И чай в ней светлый, и дымок над ней вьется — белый, слегка позолоченный солнцем. Руки, аккуратно сжимающие ее — смугловатые от загара, с темно-красными длинными ногтями. И они, и их обладатель здесь слегка неуместны. Он щурится на солнце, теребит цветастые плетеные браслеты на запястьях и смотрит насквозь прозолоченным солнцем, неприятно цепким взглядом. Он выглядит так, как будто ему неловко и неуютно здесь. Он как будто оценивает. Непонятно, зачем он вообще пришел. Такие, как он, пахнут тревогой и чем-то темным, как запекшаяся кровь. Лучше не заострять на этом внимание, конечно, но вот он, сидит напротив, подняв темно-розовые солнечные очки на лоб, и хмурит брови с видом оценщика, которому вместо бриллианта подсунули фианит. Игнорировать невозможно. — Хорошо выглядишь, — говорит он наконец. В кармане у него вибрирует телефон, это слышно. Хорошо бы это оказался срочный звонок, который заставил бы его уйти. — Как дела? Неизвестно, что ему ответить на этот вопрос. — Ладно, не хочешь — не отвечай, — бормочет он спустя полминуты. — Мне сказали, что ты уже почти реабилитировался. Можно, конечно, сказать и так. Кошмары почти перестали сниться, громкие звуки больше не вызывают панику. Врачи говорят, что это большой успех. Он трогает цветок в вазе кончиком пальца. Тонкие лепестки вздрагивают от его дыхания. — Тебе нравится? Красиво, но бессмысленно. Этот цветок увянет быстро и без всякой пользы. — В следующий раз… в следующий раз я выберу… — он в задумчивости трогает верхнюю губу кончиком языка. — Ирис? Да, пожалуй, ирис. Примула уже была. Он подносит к губам чашку и ставит ее обратно на блюдце, так и не отпив. Пар над чаем медленно иссякает. — Ты ведь даже не понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать… Иногда он кажется очень уставшим, и тогда его даже жаль. — Я надеюсь, когда-нибудь твою голову закончат ремонтировать, — он крутит пальцем у виска. — Бессрочных ремонтов не бывает. — Не знаю, — наконец говорит Бьякуран, разглядывая цветок в вазе. — А что это за растение? Несколько секунд посетитель смотрит на него широко раскрытыми глазами, а потом протягивает руку и сжимает бутон в кулаке. Бьякуран вздрагивает. Когда загорелые пальцы разжимаются, безнадежно смятый цветок висит на надломленном стебле розовой тряпочкой. — Камелия, — глухо говорит посетитель. Он поднимается из-за стола, опускает на глаза солнечные очки и уходит. Из-за дверей слышно, как он говорит о чем-то с медсестрой. Бьякуран не слушает: он разглядывает то, что осталось от камелии. Даже раздавленная, она все равно пахнет по-прежнему.