Гелиотропы, маки - дальше что?

      Сигма падал в пропасть, закрыв глаза на все: на пробивающиеся через одежду и кожу бутоны нежно-розового мака; на окружавших его работников любимого казино, которому он посвятил жизнь целиком, но лишь часть — души; на то, что жизнь продолжается, несмотря на внутреннюю смерть с известием о гибели Гоголя…       Сперва его мучили прекрасные и нежные цветки гелиотропа. Фиолетовые, мелкие и частые цветки, пронизывающие почти все органы и разрезающие бледную кожу на шее, груди и спине, они заполонили все тело Сигмы, почти не оставив места для жизни. Он думал, что все: пришло его время погибать от неразделенной любви, о которой не знает блондин.       Но когда цветки медленно перешли еще и в кашель, с каждым разом возрастающий в геометрической прогрессии по силе и по количеству вырывающихся из глотки лепестков и цельных бутонов, все резко… прекратилось.       Когда Сигма понял это, улыбка не сползала с его лица: да, наконец Гоголь полюбил его, наконец он сможет рассказать о своих чувствах! Сегодня же он придет после работы в штаб небожителей и обнимет крепко-крепко этого развеселого клоуна с прекрасными гетерохромными глазами, которые он так усердно прячет. Работа шла на ура: быстротечно, радостно, прибыльно и весело для посетителей заведения. Сигма был как никогда услужлив, добр, дружелюбен и гостеприимен, а владельцы заведения и его коллеги были безумно рады за юного хоста.       Но вот… очередной клиент стоит у рулетки. Поставлено на двадцать четыре, черная. Цвета резко перемешиваются в ярком водовороте: зеленый, черный, красный, золотой — все становится единым, завлекающим внимание. Сигма, его помощник, клиент смотрят с трепетным ожиданием на постепенно останавливающуюся рулетку. Она заканчивает свой круг; шарик начинает крутиться на высокой скорости по замершей рулетке; он останавливается на двадцать четыре, черной. Клиент радостно вскидывает руку вверх, а затем, полный радости, крепко обнимает Сигму. Половинчатый также радуется победе гостя, широко и ярко улыбаясь и отвечая на объятия.       И в эту же секунду чувствуется ужасная колющая боль в животе. Он сгибается пополам, прикладывает руку к животу, затем, почувствовав жидкость, пытается посмотреть на нее, преподнося к лицу, но она предательски трясется. Увидев свою же ладонь, полную крови… услышав крик гостя и зов о враче или аптечке у коллеги… Сигма стал оглядываться по сторонам и понял: голова кружится, и он вот-вот упадет в обморок. Он не смог дольше держаться на ногах, упав на колени и начав кашлять: изо рта показались прекрасные нежно-розовые бутоны мака, покрытые кровью. Чт-Что? Но ведь… Все же прошло уже больше недели. Ханахаки же вылечилась и Гоголь полюбил его в ответ… Почему же? Почему маки? Тогда ведь были гелиотропы… Столько вопросов почти одновременно, наперебой заполонили голову парня, прежде чем он упал окончательно в обморок. Глаза предательски закрывались, вокруг все темнело, а голоса звучали будто отдаленно — в какой-то трубе.       Очнулся он уже на красном кожаном диване казино: в груди сильно жгло в самых ребрах, над ним склонились санитары скорой помощи, а врач сидел на стуле напротив. Заведение закрыли, посетителей вывели, а персонал распустили домой. Но последние никуда не ушли — ждали пробуждения друга. Сигма медленно открывал глаза, привыкая к яркому свету. Он зажмуривался и аккуратно приподнимался, чтобы усесться. Половинчатый кашлянул, и изо рта вновь показались пурпурные маки с крупными нежными лепестками. Сигма взял мокрый бутон двумя пальцами левой руки, положив на правую ладонь и начав разглядывать.       Он хрипло усмехнулся. Усмешка начала перерастать в заливистый горький смех. Из глаз пошли слезы. Он держался рукой за левый бок, потому что от каждого подрагивания начинали дико болеть ребра. Врач объяснил: бутоны истерзали селезенку, прорезав кожу; обезболивающее действовать еще не начало, потому ему придется потерпеть еще с несколько минут ужасную боль. Так сказали врачи, но Сигма понял: чувствовать боль ему придется всю оставшуюся жизнь, ведь маки — символ забвения. Главного забвения в жизни любого существа — смерти. Гоголь умер, а значит и любовь его будет мучить до конца уже его жизни.       В тот же вечер Сигма пошел к Достоевскому, чтобы окончательно убедиться, что все шло по плану, и Николай мертв. Да, так и оказалось: распилил себя надвое перед этими идиотами из агентства. Стал свободен — как и хотел. Но теперь пленником стал Сигма — пленником пожизненной Ханахаки. Половинчатый держался строго, сильно. Конечно, перед главарем. Придя же домой, он улегся на кровать. Слезы не текли из его глаз — только сердце предательски болело и ныло. Изредка это прерывалось на долгий кашель, сопровождавшийся выходом лепестков, бутонов и крови. Он перевернулся на бок и почувствовал, как стебель прорезает кожу, огибая препятствия в виде ребер, вен… Ему уже не больно — ему не привыкать.       Это время же начало идти медленно: Сигма по-прежнему был веселым доброжелательным хостом, коим был всегда. Но теперь он стал чаще убегать в уборную, чтобы выкашлять ненавистные маки. Гелиотропы он еще терпел — наделся рано или поздно признаться Гоголю. А вот маки… самые его ненавистные цветы с недавнего времени.       Но вот Сигма упал в пропасть, не созданную своими мыслями и переживаниями, а самую настоящую. Не успел схватить руку Ацуши. Не успел, оборвался. Момент кажется вечным. Вся жизнь проносится перед глазами, которые сейчас медленно закрываются от понимания: скоро он сможет признаться в чувствах Гоголю. Сигма окончательно закрыл глаза, но тут он вдруг понял… Маков вот уже несколько дней как нет! Н-Но как?       Он не успевает задуматься об этом, чувствуя скорое приближение к земле, а затем услышав знакомый заливистый и звонкий смех.       — Самое время для магии воскрешения мертвецов! — такой радостный, родной…       Сердце забивается в разы сильнее. Глаза резко распахиваются, пытаясь разыскать источник этого крика. Но тут он проваливается… в способность. Телепортируется куда-то и… Падает прямиком в крепкие объятия Гоголя, который откидывает трость и прижимает к себе хоста.       Он не стесняется рассказать о своих чувствах. И даже не столько потому, что хочет быть абсолютно свободным: как в действиях, так и чувствах, — как потому, что знал об ответных чувствах Сигмы еще до своей смерти. Иначе как объяснить, что его не начали разъедать нежно-голубые незабудки?