Окровавленная сирень.

      Он сидит на крыше старого заброшенного здания, наблюдая за винным закатом. Демон не хочет видеть всех этих лиц, что счастливо улыбаются, безостановочно смеются и совершают немыслимые вещи. Аластор не хочет слышать приторного голоса Даста, который действует на него словно яд.       Голос, без которого он не может жить, хотя, какая ирония, он же давно мёртв. Смех Энджела словно перезвон колокольчиков, а улыбка похожа на свечение звёзд. И это единственный свет, который есть в существовании радио-демона.       — Ненавижу. — тихо произносит Аластор, содрогаясь в новом приступе безумного кашля.       Белые лепестки сирени вылетают из его рта, словно снежинки, кружатся в воздухе, после чего плавно опускаются на колени демона. Он видит кровь, кровь на лепестках цветов. Это одновременно прекрасное, и отвратительное зрелище заставляет вздрогнуть.        Тонкая серая кожа лопается, когда новый цветок пытается пробраться наружу, а вместе с тем рвёт артерии и капилляры. Но эта физическая боль, совсем ничто, по сравнению с тем, какой груз у него на душе.

***

      — Здравствуй, мой клубничный сутенёр! — мурлычет Энджел, когда видит знакомую физиономию в дверях здания.       Аластор старается держать дежурную улыбку, он растягивает уголки губ из-за всех сил, но уже знакомый приступ кашля мешает это сделать. Он медленно сползает по двери отеля, закрывает рот рукой, но уже не может сдержать эти цветы что просто переполняют его глотку.       Через несколько минут, ковер усеян окровавленными лепестками сирени, а вокруг Аластора суетится обеспокоенная Ниффти, пытаясь понять что происходит. Сил остаётся лишь телепортироваться в свой номер, и закрыть дверь на все имеющиеся замки. Энджел по прежнему не может понять поведение демона, но ему это не нужно, всё-таки, есть дела интереснее. Тем более, скоро съёмки, нужно спешить.

***

      В лёгких Аластора образовались целые соцветия нежных цветов, они туго оплетают ещё бьющееся сердце, ласково впиваются ветками в раны, что истекают теплой кровью. Каждый его день начинается с цветов, которые лезут из глотки, мешают нормально жить, говорить, есть.       Радио-демон поднимается с кровати, медленно спускается по длинной лестнице в холл. Он старательно скрывает цветы под одеждой, срезает ветки, но режет будто плоть. Аластор не смотрит на Энджела. Он знает, будет только хуже. Кто бы мог подумать, что Ал станет страдать из-за такой глупой вещи, как неразделённая любовь.       — Ты всю ночь пил? Обычно это моя привилегия. — с ехидной усмешкой замечает Хаск, наливая в хрустальную рюмку немного ликёра. — Освежись. Хотя похмелье по другому снимают...       Аластор его не слушает, он быстро опрокидывает рюмку, боясь что цветы вновь помешают ему пить. А тем более, выдадут его.       Взгляд невольно цепляется за Энджела, который флиртует с очередным посетителем. Глаза паука ярко накрашены, а чёрная юбка до неприличия коротка. Его бюст буквально вываливается из тесного плена пиджака, а весь взгляд выражает желание секса и денег. Изящная ножка Даста вдруг касается паха жертвы, демона, который уже готов на всё что угодно ради ночки с порно-звездой.       Резкий звук разбитого стекла заставляет вздрогнуть, как и неожиданный хлопок двери. Энджел просто недовольно фыркает, уводя своего клиента в сторону номера.

***

      Аластор вновь сидит на старой крыше заброшенного здания, не отрывая взгляда от цветов в своей груди. Горячая кровь течёт из раны, впитываясь в ткань растерзанного костюма.       Демон бесконечно кашляет, вокруг него витает едва уловимый, нежный аромат сирени. Запах крови окружает его, и если раньше он вызывал жажду, то теперь лишь отвращение. Он пытается убить себя, отчаянно использует магию, но не может никак ускорить процесс своей смерти. Целые соцветия сирени рвут его плоть, крови становится больше.       Один единственный шаг, и демон в прекрасном полёте. Он падает на грязную землю, на чужое разложившиеся тело. Глазницы растерзаны тонкими ветками, белоснежная сирень покрывает всё его тело. Аластор сияет, сияет изнутри малиновым светом. На белоснежных лепестках алые капли крови, запах сирени становится лишь сильнее.       От него не останется ничего, кроме чудесного сада с белой сиренью.