use the sleeves of my sweater.

      Когда Геральт уже вполне знакомо сводит глаза к носу и отключается, Лютик совершенно не чувствует своего привычного желания улыбнуться или засмеяться (больно уморительная картина). Сейчас этого нет совсем.       Зато есть страх.       Он липкий и неприятный, обволакивает и пробирается в самые дальние части разума, чтобы захватить полностью и сковать по ногам и рукам.       Лютику страшно, потому что сейчас Геральт правда выглядит так, будто умирает. Бледная кожа и потемневшее лицо, неестественная поза и кровь везде, где только можно, несмотря на доспех. Их застали врасплох, и это была точно не та смерть, которая должна была настигнуть Геральта. Именно за эту мысль Лютик будет себя потом благодарить, потому что за неё он цепляется и находит в себе силы медленно выпрямиться, перебарывая желание просто расплакаться. Здесь он слезами не поможет, это не сказки для детей, в которых принцесса окропляла слезой хладный труп принца и тот оживал. Нет. Здесь суровая реальность с монстрами и смертями, про которую Лютик так старательно пытался забыть, погружаясь в песни и ища каждый раз положительные стороны. Но сейчас пришла пора столкнуться с ней лицом к лицу.       Юлиан свистит, призывая Плотву, потому что в голове бьётся птицей единственная мысль о том, что нужно добраться до поселения, найти какую-нибудь знахарку и просто вымолить у неё ценой своей жизни то, чтобы ведьмак жил. Сейчас кроме этого и не хотелось-то ничего.       Но стоит только Плотве послушно приблизиться, следуя за немного истеричным выкриком Лютика, он теряется — а куда ему отправляться? Назад? Но ведь путь до ближайшего города может занять почти сутки, а столько ведьмак даже из-за своей повышенной выносливости не выдержит. А если вперёд… Неизвестно, что там, впереди: может быть, абсолютно ничего на многие километры, может быть, ещё больше монстров… Но, несмотря ни на что, был также и маленький (слишком маленький, пожалуй) шанс на спасение.       Лютик почти физически ощущал то, как утекали драгоценные минуты. Нужно было принимать какое-то решение.       И он всё-таки делает выбор, склоняясь к той крошечной вероятности хорошего исхода. Всё-таки, не зря говорил, что ему сопутствует удача. Лютик сейчас готов был отказаться и от всей своей удачи в дальнейшем, и от голоса, и от лютни — лишь бы Геральт остался жив. — Давай, Плотвичка. Скорее, милая.       Стараясь придерживать Геральта в седле как можно аккуратнее и совершенно не замечая того, что из-за подъёма ведьмака к седлу у него начали ныть руки, Лютик подгоняет лошадь. Да поможет им Мелитэле.

***

      Когда он приходит в сознание — на дворе ночь. В окне темень, даже лёгкого лунного света нет, но Геральт способен более-менее разглядеть окружение, кошачье зрение позволяло.       Обстановка не была похожа на «тот свет», хотя медленно возвращающиеся воспоминания предполагали то, что он должен был оказаться именно там.       Кровать была в крови, и Геральт очень надеялся, что это была кровь тварей с тела, а не его собственная. Хотя, и своей он тоже потерял наверняка немало.       Но больше его удивляет не кровь и не то, что он в принципе жив, а Лютик с ввалившимся щеками и синяками под глазами, сидящий у кровати и умостивший голову на её краю у бедра ведьмака. Но он жив — лишь спит, дыша медленно и глубоко. Спокойно, даже.       И сейчас Геральт явственно понимает, что в этот раз он выжил лишь потому что рядом был бард. Неизвестно ещё, конечно, как он умудрился спасти его от очень токсичного яда; где они были, как здесь оказались, но важнее было лишь то, что Геральт был жив и чувствовал себя сносно, ощущая лишь лёгкую слабость во всём теле.       Он бы ещё подумал обо всём этом, но усталость всё-таки сильнее, а потому всё, на что его хватает — это высвободить руку из-под лёгкого одеяла и дотянуться до лица Лютика, чтобы мягко убрать его волосы со лба и так и оставить ладонь, отключаясь обратно. *** — Геральт! — Лютик. — Геральт! О боже, Геральт. С тобой всё… О боже. Подожди. Я принесу тебе еды. Сейчас. И ещё зелье надо будет выпить. — Лютик, не кричи, голова болит. — О чёрт, прости. Да, точно. Я тихо. Сейчас. Я просто так рад, Геральт. Ты очень долго спал. Несколько дней… Не знаю. Я не считал. Сейчас, секунду.       Лютик суетится, но улыбается, и Геральт отчего-то ловит себя на мысли, что ему очень нравится это светлое выражение лица, а не тревога или страх, что сразу же заставляли Лютика всего темнеть и грустнеть.       Через оконце пробивается солнце, и Геральт взгляд туда кидает, усмехается еле заметно и усаживается в кровати, опираясь о колени локтями. Ещё один раз смерть прошла близко-близко, но всё-таки не забрала в свои холодные объятия. Сколько таких шансов ему ещё отведено? Сколько ещё выдержит его тело? Он не знал ответов на эти вопросы, но почему-то не хотелось об этом думать.       Сейчас был Лютик и его болтовня, была тёплая похлёбка и причитания знахарки, что приходила его проверить, — она рассказывала, что думала, что он умрёт, но мальчишка заставил её попытаться, — было солнце за окном и тихое ржание Плотвы где-то тут, неподалёку. Сейчас Геральт был жив (возможно, чуть сильнее жив, чем обычно), и его мало что волновало. — Боже, я точно увековечу это в какой-нибудь балладе. Это было так изматывающе. Я очень переживал из-за тебя. Когда заметил спустя десять минут дороги деревню, думал, расплачусь там. Быстро нашёл бабку эту. Мне ещё потом жители монет всучили за то, что ты перебил пауков, которые иногда добирались досюда. Оказывается, мы были совсем близко, представляешь? Мне просто повезло. Нам обоим. Потом я помогал сливать знахарке твою кровь, потому что она была отравлена, надо было уменьшить концентрацию яда в теле, а из твоей герани… — Моей? — Ты меня слушаешь? Я удивлён. Но да, моей, конечно, но в смысле… Из герани, что выросла на мне из-за твоих ран, она потом сделала отвар. Он, оказывается, обеззараживает. Как пиво, только лучше, в общем. И заживлять помогает. Ты еле дышал, иногда совсем прекращал, и тогда она меня прогоняла, потому что я начинал суетиться и мешался. Не хмыкай, я волновался, вообще-то! Но через какое-то время стало получше. Ты, конечно, всё ещё походил на труп, но хотя бы дышал ровно. Я боялся больше всего того, что этот яд что-нибудь в твоей голове разрушит и ты дурачком станешь, не вспомнишь меня совсем, вот. Но как же хорошо, что всё в порядке. Я столько пережил, что должен был поседеть, но этого, слава Мелитэле, не случилось.       Лютик совершенно спокойно болтает, выглядит расслабленным и всем довольным, смешным таким и немного взъерошенным, но по-доброму так, от активности и неуёмного чего-то внутри — Геральт уже знал, как тот себя ведёт в тех или иных ситуациях. Но за этим всё-таки что-то ещё скрывается, и да, им стоит поговорить, потому что ему тут отлёживаться ещё пару дней точно, а чем раньше начнут, тем раньше закончат с этой важной темой. — Лютик. — Геральт? Да, я знаю, знаю, это сложно. Всё так странно. В смысле, я тоже не думал, что мы связаны. Я вообще не уверен, что это не работает односторонне. Ты как, цветёшь вообще или нет?.. — Ага. Лютиками. — Смешно. Или, стой, правда? Это слишком очаровательно, нет, моё сердце не выдержит… Ладно, прости. Я… ни к чему тебя не принуждаю. Мне и просто наших походов хватит. Только если ты будешь поосторожнее, потому что в ином случае я умру от остановки сердца. Я правда боялся за тебя. Не давал себе даже представить, что что-то случится, но всё равно иногда, ну… Что, если бы я остался один? Всё потеряло бы свой смысл, знаешь. Совершенно. Ты был бы где-нибудь в земле, а я тут, и это нечестно, несправедливо… — Лютик. Однако... мы ведь вместе сейчас. Не это ли самое важное?       Геральт старается в эту и так слишком длинную для себя фразу вложить всё: и какую-то благодарность за то, что вообще остался жив, и попытку успокоить, потому что сейчас правда всё было в порядке, и желание таким образом мягко обозначить то, что вовсе не против того, о чём вёл речь Юлиан. — Да. Точно. Да. Прости, — Лютик головой встряхивает и улыбается, подходя чуть ближе. — Тебе нужно отдохнуть. — Тебе тоже. Выглядишь помято.       И Геральт даже для самого себя делает неожиданный поступок — чуть двигается и предоставляет барду место на своей кровати. Тот, естественно, не отказывается.

      Волосы Лютика пахнут лютиками. Естественно. Этот факт сейчас отчего-то важнее всего на свете. Он в руках аккуратный и хрупкий, но тёплый и светящийся, кажется, ярче солнца сейчас. Всё так, как должно быть. Всё на своих местах.

— Я буду аккуратнее. Ради тебя, — губы касаются лба, и они оба прикрывают глаза.

      Геральт из Ривии и Юлиан, виконт де Леттенхоф заслужили отдых и каплю счастья в этом суровом мире. Разве не так?