Встретимся на балу-с

      — Пустите меня сейчас же! — топая ногой, кричал на японском Эдогава, стоя у входа, перекрытого шпагами стражи. — Я приглашен на бал Фицджеральда-сана в качестве посла из Вооруженного Детективного Агентства, идиоты!       Конечно же, стража ни слова не понимала из тирады японца, но пускать его все равно не собиралась, потому что их главный приказ — ждать прихода посла из Японии, а не какого-то шумного и назойливого мальчонку. Герман Меллвил распорядился тем, чтобы охранники без разговоров пустили детектива в салон, но, видно, слишком юный вид посла вызвал недоверие у стражи. Один из них послал за Твеном напарника, чтобы дворецкий решил, что же делать с надоедливым гостем. Спустя буквально пару минут они оба появились: стражник привел молодого мужчину в классическом черно-белом костюме, в белых перчатках из легкого дорого шелка и с жабо, закрывавшим часть выреза черной жилетки.       Он закинул руки за голову и довольно улыбался тому, что ничто, кроме этого мальчонки, не портит планы Фицджеральда и Мелвилла. Зевнув, он открыл один глаз и взглянул на иностранца. Тот показался ему вульгарно одетым: не по погоде, не празднично — совершенно обычно и заурядно. Спросив, как его зовут, Марк ждал ответа, но его не последовало. Тогда он наконец понял, что Рампо абсолютно не понимает по-английски, и решил применить другой способ коммуникации: он стал показывать на себя обеими руками и повторять свое имя. Затем он перевел ладони на иностранца и спросил еще раз, как его зовут. Эдогава усмехнулся, показав ряд белых зубов. Он склонил голову влево и открыл глаза, смотря на дворецкого.       — Я не так туп, как вы, Твен-сан. — он наигранно вежливо поклонился почти в пол и выпрямился. — Меня зовут Рампо Эдогава. Я посол из Японии.       Марк, конечно, различил только имя японца, но и по нему он понял, что этот иностранец — один из приглашенных. Извинившись перед гостем и отдав наказания для стражи за такое обращение с почетным гостем, Твен пропустил его внутрь и проводил до коридора, ведущего в залу. Там же его подловила Монтгомери, которой нужна была помощь с сервировкой ужина для почетных гостей. Она не знала, куда запропастились оставшиеся горничные, поэтому попросила дворецкого ей подсобить. Рыжий дворецкий показал ладонью на шикарные белоснежные двери, инкрустированные золотыми полосами, цепочками и позолоченными вставками, и сказал, что это как раз-таки и есть вход в церемониальную залу. Рампо почтительно поклонился ему в знак благодарности и поспешил к двери. На это Марк лишь усмехнулся и приказал Люси вести его на кухню.       Эдогава же скорой походкой приближался к дверям, широко размахивая локтями и ярко улыбаясь. Через плечо у него виднелась коричневая кожаная сумка, уже потертая от времени, но не утратившая свою надобность в глазах молодого нигилиста. Он похлопал ее слегка рукой и ухмыльнулся сам себе. Рампо ускорил шаг, понимая, что Фукудзава будет потом ругаться за позор Японии перед Европейскими высокопоставленными персонами. Он резво схватился за ручки огромной белоснежной двери и с шумом отворил ее. Перед брюнетом предстала картина воистину занятная: его друзья готовятся к представлению для европейской знати, стоя в самом центре огромной залы; пока остальные приглашенные открыто обсуждают их: от одежды до манеры поведения. Японец снова усмехнулся и прошел в залу, а стража, стоявшая рядом, закрыла за ним дверь. Эдогава бодро спустился по лестнице, быстро перебирая ногами, и так же молниеносно оказался рядом с наставником Фукудзавой, графом Фицджеральдом и переводчиком По.       Последний не сводил глаз с подошедшего не вовремя гостя и нагло оббегал взглядом каждую складку на одежде, думая, что, раз у него зажмурены глаза, он не сможет увидеть этого нахального поведения молодого графа. Рампо поклонился Фрэнсису, Эдгару и Юкичи и сел на место рядом с Алланом. Но затем, видно, ему стало неинтересно смотреть за танцем Ёсано и Куникиды, и он решил объяснить причину своего опоздания.       — Фукудзава-са-а-ан, — шепотом протянул брюнет, поворачиваясь боком к наставнику, — извините за опоздание. Я спешил за каретой с нашими вещами, потому что какой-то идиот лакей забрал мою сумку, — он шлепнул ее рукой, — и закинул к остальным вещам.       Японец говорил это с такой детской недовольной интонацией, но при этом так серьезно, что По случайно не удержался и хихикнул, прикрыв рот кулаком. Он покрылся румянцем, когда понял, как облапошился перед мальчонкой, дав знать, что понимает по-японски. Эдогава вопросительно хмыкнул и повернул голову в сторону писателя, недовольно зажмурив глаза вновь и нахмурившись тому, что их подслушивали. Рампо скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу, повернувшись к зале.       — Так это все же вы переводчик? — недовольно пробубнил он, — И что смешного в том, что я произнес?       — Извините, Рампо-сан, — начал шептать по-японски Эдгар, еще сильнее покрываясь румянцем, — просто я видел вас, когда вы спешили за каретой. Я подумал, что ошибся, когда принял вас за посла из Японии… но это оказалось действительно так.       — Так это ваш экипаж чуть не сбил меня? — по-прежнему недовольно говорил брюнет, не удосуживаясь хотя бы приоткрыть глаз. — И вообще. Могли бы не разглядывать так меня. Если вы думаете, что я не вижу, просто потому что у меня зажмурены глаза, вы безумно глупы и наивны.       — Рампо-кун. — грозно прошептал Фукудзава, отчитывая ученика за вульгарное отношение к почетному гостю. — Еще одно слово, и я попрошу Фицджеральда-сана с охраной увести тебя.       — Х-Хорошо, Фукудзава-сан. — пробубнил недовольно Эдогава. — И все равно эти европейцы безумно глупы. Меня не хотели пускать, потому что приняли за ребенка. Идиоты. — он буркнул себе под нос, — Теперь мне окончательно ясно, зачем они пригласили Агентство для раскрытия дела.       — Вы разве… Приношу свои извинения за такой вульгарный вопрос, Рампо-сан, но сколько вам лет? — Аллан продолжал с интересом оббегать очертания лица, одежды и прочего на японце.       — Двадцать шесть. — прошептал в ответ брюнет. — Я действительно так похож на ребенка?       — Извините, Рампо-сан… — прошептал По, отвернувшись и делая вид, что он увлечен танцем Акико. Но Эдогава не дал ему просто так сидеть, начав открыто смотреть на него через по-прежнему зажмуренные глаза, надеясь привлечь его внимание. И, конечно, у него это вышло, потому что Эдгар начал безумно стесняться и краснеть из-за такого количества внимания к его персоне. Шатен сразу понял, что же так пытается выудить у него детектив, поэтому он, запинаясь и покраснев, все же прошептал по-японски. — Я п-подумал, что вам… в-восемнадцать. Еще раз приношу свои глубочайшие извинения, Рампо-сан.       Вместо ответа Эдогава лишь недовольно буркнул и опустился на стуле еще ниже — почти что лег! — и начал отстранено наблюдать за танцем, который он уже не один десяток раз видел на родине. Аллан тоже было отвернулся смотреть на не виданный ранее танец, его изящное исполнение, но тут его окликнул Фрэнсис. Граф попросил перевести ему их диалог и сказать, почему же его имя проскальзывало в речи Юкичи — да еще и в такой грозной интонации! Получив ответ, милорд глухо рассмеялся и похлопал По по плечу, словно они были давними друзьями, после чего сам продолжил наблюдать за эффектным зрелищем. Но тут Эдгар почувствовал пристальный взгляд в их сторону. Он повернул голову вправо и увидел, что Люси и Герман наблюдают за ними с балкона спальни Фрэнсиса, явно обсуждая поведение молодого графа перед человеком, который смог его заинтересовать. Церемониймейстер покачал головой из стороны в сторону, как бы упрекая его в некоей ропотности, скромности и немногословности.       Эдгар смотрел на него в ответ, всем видом спрашивая «что мне делать, мистер Мелвилл, я не горазд на такое». Он тяжело вздохнул и понурил голову, скрестив руки на груди; но тут представление японских послов кончилось; все начали аплодировать неподражаемой красоте плавных и четких движений японки, а также незабываемой игре волшебной флейты в руках искусного мастера Доппо. Зааплодировали все, кроме брюнета из Японии, который недовольно зевнул и, закопошившись в сумке, достал оттуда маленький белый кусочек чего-то необычного. Аллан незаметно покосился на гостя и понял, что это какая-то сладость, ведь детектив, никого не стесняясь, засунул это в рот с довольным причмокиванием. В это самое время два других посла тоже вернулись за свои места: Куникида сел, как подобает джентльмену, выпрямив спину и положив ладони на колени; Ёсано же позволила себе немного откинуться на спинку стула, расслабленно скрестив руки на груди. Трое людей из одной страны, но все они такие разные, в отличие от общества города, в котором родился и вырос По. Его безумно восхищают и интересуют люди, которые сидят позади и справа от него, но насчет чего с ними разговаривать… — это великая тайна, которую пока что ему не суждено раскрыть, ведь он осведомлен о восточной культуре ничуть не больше любого из присутствующих на этом балу.       Снова послышались звуки протяжных стройных скрипок в руках профессионалов. Не успел Эдгар задать послам хотя бы один скромнейший вопрос, как к ним подошел Аллан По старший. Судья почтенно поклонился хозяину бала и приглашенным гостям и попросил сына отойти на разговор с ним. Молодой граф низко поклонился всем присутствующим и попросил милорда Фрэнсиса пригласить другого переводчика, ведь понимал, что этот разговор затянется надолго. Граф Фицджеральд утвердительно кивнул головой и махнул рукой в сторону Аллана младшего, разрешая ему ступить на разговор с покровителем. Жена По старшего сейчас была занята юными красавицами, приглашенными на бал. Наверняка, она во всю расхваливала перед возможными невестками своего сына, давая знать, что он молод, амбициозен, богат и безумно красив. Графиня По расхваливала мастерство сына к написанию прекрасных мелодичных стихотворений, не менее захватывающих романов и рассказов, которые точно очаруют любую прекрасную даму и юную мечтательницу. Она глухо хихикала, прикрывая нижнюю половину лица нежно-золотым веером, а по-прежнему роскошные груди содрогались в глубоком — хоть и не казавшемся вульгарным, в силу ее немолодого возраста — декольте. Отец и сын наблюдали за женщиной, которую они любили: первый с не скрытой улыбкой похвалы, а второй — с грустью и сожалением, мольбой о помиловании.       Что ни бал — то полное смущение юного графа перед молодыми особами. И каждый раз, как в первый, девушки, в надежде заполнить еще одной победой свои самодельные ажурные карне, подходили к мужчине, интересуясь, не «ухватила» ли его уже какая-нибудь нимфа на следующий танец. И, получив жгучую пощечину в виде отказа, они, разозленные и полные жажды отмщения, уходили обратно, в поисках «более достойного их» кандидата. Это уже надоело родителям эмансипированного молодого графа, потому они решили, что немного помочь сыну — совершенно не греховно.       — Эдгар, — начав в своем обычном повелительном тоне и поклонившись, начал Аллан, — где твой новехонький красный сюртук с росписью из золотых нитей от кутюрье, который мы с миссис По подарили тебе по случаю этого бала? Что с твоей осанкой, сын? Ты опять пренебрег моими наставлениями и правилами этикета, не надев корсет? — он держался ровно, строго, но не смог сдержаться от разочарованного выдоха. — Мистер По, вы же знаете, что неприемлемо ходить в одном и том же сюртуке больше трех раз. Что о вас подумают люди?       Постоянный гнет, ухудшение и без того не особо положительного состояния молодого графа… Эдгар привык, что из уст отца в его сторону не послышится похвала до тех пор, пока общественные устои и отрешенность людей не возьмет верх над вольнодумством писателя. Но! Аллан не сдастся, ведь будущее именно за такими людьми, как он! Долой все эти рамки консервативных отцов! Долой глупые устои и плохое отношение к науке! Долой нормы одеяния, за которые тебя могут исключить даже из семейной книги! Аллан младший тяжело выдохнул и, взяв одной рукой сумку с рукописями, посмотрел на покровителя.       — Отец, зачем вы обращаетесь ко мне на «Мистер По»? Мы носим одну фамилию и относимся к одному роду, разве не так? — он старался держаться строго и ровно, но дрожь в руках была все равно заметна, чего не сказать о голосе, который трепетно старался контролировать граф. — Сюртук я оставлю на особый случай, ведь этот, — он одернул начало фалды, — еще в достаточно приемлемом состоянии, чтобы показаться в нем в свет. — Эдгар выставил ладонь в белой перчатке перед лицом отца, и судья смог различить волнение сына, давая ему закончить свой отпор. — Как я уже неоднократно говорил ранее, дорогой отец, правила и устои меня не интересуют. Они глупы и неразумны, потому носить корсеты, чтобы угождать вам и матушке, я не собираюсь. — он провел правой рукой от отца вправо. — Что касается общества, то мне абсолютно безразлично, что обо мне подумают эти необразованные идиоты, ведь их главная «ценность» — распространение слухов и украшение таких балов.       Теперь молодому графу оставалось ждать вердикта отца. Курок спущен, игра в русскую рулетку началась. Все же, Эдгара можно назвать фаталистом, ведь сейчас он именно и творит, что отпускает свою жизнь на самотек, веруя, что судьба приведет его по течению к нужному берегу. Становится заметна дрожь не только в ладонях, но и коленях графа. Выбившаяся прядка начинает дико мешаться, хочется ее поправить; перчатки становятся сильно облегающими и плотными, отчего нужно их незамедлительно сорвать, а жабо так сжало шею, что, кажется, писатель сейчас потеряет сознание от удушения. Отец во всей своей строгости посмотрел на свое чадо. Руки за спиной сжались еще крепче, и Аллану захотелось как в детстве: схватить непослушного ребенка за ухо и оттащить в свою комнату, заставляя того молиться Богу, вымаливая все грехи, какими он провинился перед отцом и матушкой.       — Эдгар, — ледяным жгучим голосом начал отец, — ты винишь нас с матерью точно во всех библейских грехах! Но послушай, сын мой. Мы, увы, не молодеем, и ты должен понимать, что мы, как и любые родители, озабочены тем, чтобы наш отпрыск стал наследником нашего имения, хозяйства, работников и земель. Чтобы вы нашли свою пассию, с которой готовы были родить себе наследника нашей семейной реликвии и гордой фамилии По. — он устало вздохнул, — Но Вы, Эдгар, видно, считаете, что сильно взрослы, чтобы принимать такие решения самостоятельно. Я не договорил, Эдгар. — перебил сына отец, когда тот собирался возразить. — Но ты глубоко заблуждаешься, родной. — казалось, будто он смягчил тон, но все это были уловки судьи с двадцатилетним стажем. — Любому уважающему себя мужчине нужна девушка — юное прекрасное создание — под стать. Она ведь — и украшение дома, и первоклассный учитель для ребенка, наследника твоего же рода! Уверяю тебя, дорогой Эдгар, ты просто еще не был отмечен стрелой Амура. Скоро она разит тебя и твое великое сердце — я уверен в этом больше, чем в чем-либо за свою жизнь! — и тогда ты поймешь, как ошибался.       Аллан младший поклонился отцу и, ничего не сказав в ответ, снял с себя перчатки, протянув их покровителю. Это же просто богохульство! По старший сжал белоснежные лайковые перчатки в руках и грозно посмотрел на своего сына, который вновь поклонился отцу. Этот жест был сродни с пощечиной, с объявлением дуэли… да даже с самим плевком прямиком в лицо! Граф терпеть это не намерен, но он понимает, что выяснять семейные отношения на балу — верх некультурности. Потому он поправил черный галстук и лацкан карминово-красного сюртука, на котором виднелась позолочено-белая бутоньерка с запахом ванили. Со словами «Я вас понял, Мистер По» брюнет взял ладонь сына, крепко сжав ее и насильно раскрыв, и положил ему обратно перчатки. Аллан старший удалился, а молодой граф, сжав перчатки, как недавно отец, поспешил уединиться на балконе.