Разбитые

Pov Мисселина Иду по коридору, звонко стуча каблуками. У меня хорошее настроение и, наверное, по-другому быть не может — сегодня твоя церемония посвящения в ангелы. Я счастлива; едва ли не больше, чем ты. Мне удалось уговорить маму порекомендовать тебя, где нужно. Утром я видела — ты была чересчур хмурой. Но ты же не можешь быть такой в лучший день своей жизни, правда? Выхожу в сад, кутаясь в твой бежевый кардиган, и улыбаюсь, рассматривая цветы. Они прекрасны; ажурные лепестки качаются, улыбаясь и радуясь моему приходу. Аккуратно беру самые красивые и срезаю тонким лезвием ножа. Задержи дыхание на миг, ощути какая глубина Запахи проникают в грудь и нежно гладят розовые стенки, играют с сердцем, путешествуют по артерии и заполняют голову. Становится легко, будто все идёт так, как должно. Бережно касаюсь тонких, привередливых лепестков и собираю цветы в одну копну. У моей Бекки должен быть самый красивый букет на церемонии, иначе это все не имеет смысла. Смеюсь, вспоминая, как ты сказала, что сложно различить, чья церемония — моя или твоя. Придерживаю полы платья рукой и беру ещё и ромашку. Они просто чудесны. Уже несколько месяцев я каждые выходные гадаю «любит-не любит», и всегда выпадает «любит», можешь ли ты в это поверить? Я могу. Верю ромашкам и тебе, больше никому. Не вижу ничего, кроме маленьких лепестков, которые мягко спускаются мне под ноги и устилают мне дорогу. Идти по белоснежным лепесткам так забавно. Они хрустят под ногами, и я бы бегала по ним, будто сумасбродный ребёнок, слушая из красивые сказки, очерченные графитом, но я спешу, поэтому бью каблучками по полу, стряхивая налипшие лепестки, и тороплюсь. Практически сталкиваюсь с девушкой. Она так небрежно выглядит, будто бежала кросс. Волосы растрепаны, как пшеничные колосья, в которых гуляет ветер. Смотрит на меня странно, будто васильковые глаза должны рассказать мне о чем-то страшном, и, стыдливо опустив голову, пробегает мимо, едва ли не роняя в спешке натянутые сандалии на ходу. Пожимаю плечами. — Бекка, представляешь, я сейчас иду, а там… — пусть и погода тёплая, но меня накрывают мурашки и мелкая дрожь. Сероватое от пыли и затащенного в кровать мусора дырявое одеяло будто бы ложится мне на плечи, кутает, но мурашки никуда не деваются, их становится только больше, они расползаются по телу, задевая каждую маленькую ранку, и шепчут: «Приглядись». В моей голове идёт война Невольно осматриваю комнату пристальнее; становится дурно от тёмной из-за завешенных шторами окон, запаха пота, смятой простыни, разбросанных книг и бумаг. Но страшнее всего то, что ты сидишь в царстве этого хаоса бесстыдно голая, даже не пытаясь прикрыться розовым одеялом в белый горошек, что лежит на полу, сброшенное, будто покров лжи, трепетно оберегающей правду, утирающей ей слезы и заплетающей косы. — Бекки? Ты..? — тяжело говорить; стою, судорожно сжимая пальцами поблекшие стебельки. Все тело неподвижно, лишь глаза бегают с места на место в поисках хоть какой-то спасительной соломинки, которая непременно все объяснит, расскажет мне, в чем соль, и тогда мы с тобой вместе посмеёмся над этим недоразумением. — А ты не поняла, мой белокурый ангел? — с издевкой вскидываешь тонкую бровь и, встав, проходишь до окна. Мне больно видеть твоё мраморное, фарфоровое тело с бордовыми укусами на шее. Лиловые синяки расползаются и с удобством располагаются у тебя на ключицах. Аметистовые пятна на подбородке давят звёздное небо, светившее только нам двоим, пожирают россыпь маленьких светлячков и не давятся. Я не принимаю никого из того, что чувствую сейчас Я никогда не портила твою кожу, она была для меня подобно кукольной, с которой можно обращаться только нежно. Никак иначе. Скользить взглядом; укрывать простыней; исследовать самыми кончиками пальцев, чтобы, не дай Шепфа, не зацепить, не поранить такую хрупкую оболочку. — Шепфа, ты была умнее раньше, — фыркаешь, и я невольно отступаю назад, напуганная напором, пока ты натягиваешь первую попавшуюся футболку. — Открой глаза. Ты что, действительно думала, что можешь быть полезна ещё хоть чем-то, кроме как своими родителями? По-твоему, меня удерживали робкие поцелуи? Пресный секс? Или может, — смеешься, беспощадно нанося удар за ударом, пока я пытаюсь понять, что происходит, — твоё писклявое «солнышко»? Да сдалось оно мне! Все, ангелок, можешь быть свободна. Проводив тебя в последний раз Ты не обращаешь внимание на меня, мой букет, который я бережно несла тебе на церемонию, мои слезы, каскадом падающие на голые ноги, омывающие запачканные в соке смятых цветов руки. И пропадает в миллионах навек, когда-то Самый дорогой человек Ты просто собираешь свои вещи в сумку. Безэмоционально кидаешь их, не складывая, избегаешь моего взгляда, хотя он путешествует по комнате в надежде поймать тебя, сорвать не то что последний поцелуй с холодных каменных губ, а хотя бы ответный, брошенный по касательной взор. Отпускаю букет; ни к чему больше держать его. Пусть летит на землю так же, как и я лечу с небес. Не взяв и половины своих вещей, встаёшь передо мной в одной футболке и белье и дерзко, с издевкой посылаешь воздушный поцелуй. Я дрожу; руки трясутся в эпилептическом припадке, требуя коснуться тебя, твоей розоватой щеки. Правда — слишком глубокая рана Но я не двигаюсь. Ты хмыкаешь, мол, даже взять с тебя нечего, и проходишь мимо, бессовестно виляя оголенным задравшейся футболкой задом. Стены, плачущие вместе со мной, отражают треск. На секунду я даже верю, что это моё растоптанное сердце вырвалось из груди, с мокрым хрустом упало на пол и теперь шкворчит и чавкает, лёжа в луже крови, но это всего лишь стебли цветов, по которым ты проходишься. Забывать друг друга пора нам Всегда считала себя сильной, не хотела оборачиваться, слишком горда. Но ни моя гордость, ни сила воли не смогут перевесить любовь, что так теплилась в моем некогда целом сердце. Обернулась. Ты не заметила. Ты позорно сбежала; или здесь опозорилась я? Судорожно выдыхаю, чувствуя, что углекислый газ раскурочивает мне грудь, пытаясь выбраться, и зажимаю нос — все, лишь бы не чувствовать отвратительный запах измены. А он хитрый. Подлый. Забивается в ноздри, въедается в кожу и не собирается уходить, даже когда я распахиваю все окна и дверь на балкон. Волосы пропахли им. Недолго думая, хватаю с туалетного столика ножницы и нещадно, без всякой жалости кромсаю волосы. Потому что если ты не будешь плести мне косы, а твои руки я к себе больше не подпущу, то никто не будет, ясно?! Pov Ребекка Выскакиваю из комнаты, пряча за растрепанными волосами и потекшим макияжем горящие от стыда и ненависти к самой себе щеки. Сворачиваю направо — ты, как настоящая обитательница школы, всегда говорила, что так короче, — и бегу, так быстро и так далеко, как могу. Я слышу твое сердце по ночам Я надеялась, что ты меня ударишь. У тебя не поднялась рука. А у меня поднимаются, поэтому я на ходу расчесываю фиолетовые пятна, так похожие на теперь уже не наш космос. Сдираю кожу ногтями. Мне противно трогать места, которых касались не твои губы. Поэтому я прячусь в свободной, никем не занятой комнате, съезжаю по стене и раздираю мрамор в кровь, ломая ногти о него. Кожа лоскутами падает вниз, скользит по телу, щекочет. Тобой пропитан каждый сантиметр Не знаю точно, почему мои колени разбиты, а руки судорожно сжимают твою куртку, которую я случайно схватила впопыхах, перепутав со своей. У нас одинаковый запах, веришь? Мы буквально соединились в одно. Прижимаю воротник куртки к носу и, морщась от каждого вздоха, рыдаю в него. Это выше моих сил; без этого я умру, подохну здесь, на этой холодной и бездушной плитке, одетая, будто бы не на похороны и не на твои. Я нахожу тебя во всех вещах Я тебя никем не заменю Каждая мелочь в пустой нежилой комнате напоминает о тебе. Я вижу тебя во всех вещах — в незапыленном подоконнике; в закрытых ящиках; в аккуратно сложенных на кровати полотенцах. Ты всегда была чересчур педантична. Наверное, именно поэтому мне так больно думать о бардаке, что устроила эта дикая, буйная и неуемная непризнанная. Ты думаешь, она может поставить против тебя хоть что-то? Я тебя умоляю. Она выйдет в первом раунде, на первой минуте, а ты всегда будешь абсолютной, полной победительницей, просто я слишком слаба, чтобы это признать. Слаба, чтобы признать, что я боюсь любить, боюсь пробовать новое. Чтобы признать, что предпочитаю катиться вниз, на дно, но по накатанной. Внутри меня как будто гаснет свет Снизу никто не постучит, это я знаю точно, потому что ниже меня не опускался ещё никто. Срываюсь, но я себя толком не удерживала. Иглой протыкаю загрубевшую кожу на запястье, красными нитями вывожу твоё имя снова и снова, пока оно не застрянет на мне намертво, пока не впечатается в мою личную книгу жизни. Книгу, большую часть которой занимает робкая светловолосая девчушка с курносым носиком, лучезарными глазами-пуговками и косами. Самыми разными — я люблю баловать тебя. Ты молчишь Я больше тебе никто Ты больше мне ничего не простишь Я хочу вернуться. Ты для меня настоящий наркотик, проникающий в кровь через поцелуи и резко убивающий одним ударом, но эту ломку мне придётся перетерпеть, сцепив зубы, заковав тонкие руки в каналы собственной беспомощности, разбив любые доводы. И пропадает в миллионах навек Сделанного не воротишь. Я мерзка, отвратительна самой себе, и я чувствую, что заслужила это от и до. Когда-то самый дорогой человек Не жалею себя. Поднимаюсь и на автомате плетусь в душ — смыть с себя тошнотворный запах уже забытой девушки, её отпечатки и — боже, — слюни. Правда — слишком глубокая рана Свирепо тру раненую кожу мочалкой, пока она не становится ярче моей крови. Мои раны забыли, что значит восстанавливаться, пропадать, и я от всей души желаю себе сдохнуть от боли. Механическими движениями подметаю осколки, оставшиеся от моего разбитого сердца, в совок и высыпаю эту груду стекла на полку. Пусть пылится; пусть ждёт, пока настанет последний день моего тупого, бессмысленного существования. Забывать друг друга пора нам Следующим в плане значится Престол Фенцио — хмурый, рано овдовевший ангел с маленьким сыном на руках. Это радует. Я умею находить общий язык с детьми, я их люблю. Скучаю по своей дочери. Трудностей не предвидится. Мои руки связаны, сцеплены, а сама я прибита, будто ограбленная пиратами и брошенная в море лодка, к твоим, мой ангел, берегам.