Ипомеи и мальва

      Реборн крутит в руках мальву, рассматривает ее внимательно, не обращая внимания на засохшую кровь, прежде чем перевести взгляд на дверь в комнату их Облака. Он вспоминает произошедшее на балу и никак не может решиться постучаться или просто ворваться в чужое личное пространство, хаосом проходясь по всей жизни де Морта.       Потому что окровавленный цветок, что он вынул из своего рта, произвел фурор, вводя в ужас всех, кто присутствовал там. Потому что один из сильнейших, столь сильно любящий кого-то, — это несокрушимая боевая единица, использовать которую желает каждый в мафии. И только сам киллер подсознательно понимал, кто именно убивал Скалла, пусть и не желал признавать этого, хотя все факты и слова товарищей говорили в пользу его знания.       А теперь…       Лар, утащившая его из залы на пару с Колонелло, вместо объяснений влепила мужчине пощечину. Сильную, с оттяжкой, а потом скривила губы в презрительной усмешке, когда киллер попытался было дернуться в ее сторону — ученик и жених в одном лице удержал своего друга на месте, смотря мрачно, опасно. — Ну как, доволен теперь? — женщина звучит разъяренно, опасно, напоминая змею, и Реборн напрягается всем телом, не совсем понимая, к чему такие предъявы. Он после действий лакея вообще мало осознает мир, что уж сказать. — Из-за тебя, придурка, Скалл умирает. Доволен, я тебя спрашиваю?..       Слова бьют больнее, чем любая пощечина, наотмашь, отчего мужчина по привычке наклоняет шляпу вперед, скрывает вспыхнувшие черные глаза, не желая показывать своих чувств, пока в груди разрастается, ширится, как газовый шар, боль, смешанная с непониманием. — Как… Как давно?.. — голос почти не слушается, и он отводит взгляд, чувствуя на себе прожигающие взгляды. Только это позволяет ему заметить еще и стоящего в дверях Верде. — Как давно мы знаем? Или как давно он болен? — ученый на них не смотрит, уткнулся в записи свои, оперевшись плечом на косяк, однако это не мешает ему следить за разговором. — Знаем мы уже около восьми месяцев, причем только мы трое. А вот болен он… Уже десять лет. И это не шутка, — Гроза поднял уставший взгляд от записей, устремляя его прямо на своего товарища. — Я лично проводил его обследование. Помнишь его слова о бессмертии? Вот и подтверждение им во всей красе.       Реборн чувствует себя не просто раздавленным, разрушенным, расстрелянным из нескольких автоматов насквозь. Так, будто бы вернулся в самое начало своей карьеры киллера и наемника, в самое начало своего пути наверх.       …теперь он стоял перед чужой комнатой и не мог даже сдвинуться.       Впрочем, звук кашля и того, как человек по ту сторону двери задыхается, будто бы привел его в себя. Отбросив мальву в сторону, Реборн резко открыл дверь и шагнул внутрь, быстро находя взглядом каскадера. Тот лежал на полу и выплевывал цветы, смешанные со слюной, кровью и их соком, совершенно не обращая внимания на окружающий его мир.       Мужчина аккуратно взял его за плечи и заставил отклониться назад, прижимаясь к чужой груди. Он положил ладонь на солнечное сплетение парня, никак не реагируя на его мутный, но ошарашенный взгляд, и аккуратно зажег собственное Пламя, направляя его на выжигание цветов в чужом организме и лечение. Потому что позволять ходить ему вот так, задыхаться каждый день, каждый час, каждую секунду невозможно как минимум.       Процесс не долгий, но и не быстрый, потому что тут надо быть абсолютно аккуратным в своих действиях, и под самый конец у де Морта, сжимающего зубы так, чтобы не показать, как это может быть болезненно, совсем не остается сил. Реборн прикасается губами к его затылку, вдыхает глубоко знакомый запах и прикрывает глаза. — Спи. Мы поговорим с тобой позже, обещаю.       Он молчит о том, как в его собственных легких тлеют и растворяются белые розы, о том, как Пламя выжигает любую заразу в организме, делая его лишь сильнее и слабее одновременно. О том, что ни одно Солнце в мире не способно болеть этим цветочным мраком, потому что они все — ядовитые, уничтожающие, поглощающие заразу в них.       Венок из белых роз на фиолетовых волосах смотрится изумительно, что, вкупе с окровавленными губами, напоминает о смерти, о трупах в деревянных коробках, что опускают под землю. И Реборн благодарит бога за бессмертие, дарованное этому безбашенному перевернутому Облаку.       Но это ведь не значит, что они не могут любить так, как все, — до боли и молчаливых страданий…