Чёртова дюжина

Пробуждаться после двухнедельного бессознательного состояния было ничем не лучше попадания в это же состояние. Тело болело, не слушалось, голова была тяжёлой как сталь, а затянутые как можно плотнее бинты ужасно давили. — Ох, Шинадзугава-сан, вы очнулись! Как вы себя чувствуете? Санеми с трудом повернул голову в сторону говорящего с ним голоса. Это была одна из подопечных Шинобу, девушка с насыщенно синими глазами и двумя хвостиками. Как её там звали? — Лежите спокойно, вам нельзя напрягаться, — строго произнесла синеглазая, дотрагиваясь до лба мужчины своей маленькой ладонью. Этим простым движением она хотела лишь проверить отсутствие у него жара, который держался вот уже несколько дней и вгонял мужчину чуть ли не в бред, но в дополнение она ещё и, не задумываясь, подарила ему какую-то свободу и лёгкость, коих так не хватало. После тяжёлой битвы это действительно было нужно ему. Санеми ничего не говорил. Лишь молча наблюдал за действиями девушки, что ходила туда-сюда по комнате, выходила из неё, звала кого-то на помощь, приносила миски с водой, чистые бинты, лекарства. Каждое её движение было настолько отточено, что ему казалось, будто перед ним сама Кочо, но не младшая, а старшая. Видимо, в чем-то они были похожи. С помощью трёх девочек, она сняла с него старые бинты и обмотала новыми, перед этим обработав раны. Её руки и вправду сравнимы были с руками Канаэ, так аккуратно она занималась своим делом. — Прошу вас, не напрягайтесь, пока полностью не восстановитесь, — произнесла она после того, как закончила. — Если вам что-то понадобится, попросите об этом меня. Я найду… — Как остальные? — перебил её Санеми. Его вот уже некоторое время волновал этот вопрос, и особенно он волновался за Томиоку. После того, как он отключился прямо на поле битвы, он не знал, что произошло с его товарищами. Живы ли они? Все? Но реакция Аой была понятнее всех слов. Она стояла, скорбно опустив глаза и сжимая подол своего мед.фартука. Санеми почувствовал, как на его грудь лёг огромный камень, мешающий свободно дышать. Столпы погибли. — Кто-нибудь жив? — выдавил он. — Томиока-сан, — тихо ответила девушка. — Но он потерял очень много крови и всё ещё без сознания. Мы не знаем, когда он очнётся. — Где он? Вместо ответа она качнула головой в его сторону. Шинадзугава перевел взгляд и увидел на соседней кровати Гию. В таком же дрянном состоянии, как и он сам. После этого Аой ушла, оставив мужчину, а он спустя некоторое время вновь уснул. *** — Шинадзугава-сан! Шинадзугава-сан! Суми, Нахо и Киё вбежали в палату и с радостными лицами подлетели к столпу. — Шинадзугава-сан! Вы представляете, Танджиро-сан очнулся! Представляете! Месяц прошел, а он только сегодня проснулся. От их криков Санеми поморщился и попросил быть потише. Несмотря на то, что он очнулся и в состоянии с ними общаться, в палате лежит ещё один человек, которому нужен покой. — Я рад за Камадо, — тихо проговорил он. — А не знаете, когда он очнётся? — столп качнул головой в сторону Гию. Девочки на его вопрос лишь пожали плечами и немного расстроились. Все, кто пострадали в той битве, уже пришли в себя, даже Танджиро, которому нехило так досталось от Музана, но вот Томиока-сан все ещё находился без сознания, и они могли только молиться, чтобы он поскорее очнулся. — Томиока-сан потерял слишком много крови, а ещё у него было много крупных и мелких ран, — повторила уже давно известный всем факт Нахо. — Пора бы уже этому болвану проснуться, — ответил на это Санеми. Суми и Киё не знали, что на это ответить, поэтому, попрощавшись, вышли из палаты. Но Нахо подошла к самой кровати больного, положила свои маленькие ручки на край кровати и очень осторожно произнесла: — Шинадзугава-сан, вы знаете о журавликах? — О бумажных? — уточнил столп. — Да. Говорят, если хочешь, чтобы твоё желание исполнилось, тебе нужно сложить тысячу бумажных журавликов. Мы все очень хотим, чтобы Томиока-сан поскорее очнулся, но мы так заняты другими больными… Не могли бы вы складывать за нас этих журавликов? Пожалуйста. Просьба девочки удивила и даже в какой-то мере напугала мужчину. Все истории, хоть как-то упоминающие этих журавликов, не заканчивались ничем хорошим. Желания тех людей не исполнялись, так что это было лишь глупой сказкой, но- — Пожалуйста, Шинадзугава-сан. Мы будем помогать вам, когда сможем. Журавлики обязательно помогут нам. «Только они могут нам помочь». Санеми знал, что к журавликам обращаются только, когда ничего поделать уже нельзя. Когда остаётся лишь верить в судьбу и надеяться на чудо — два самых неприемлемых для Санеми варианта действий. Он не любил ждать. Он всегда действовал, шёл напролом. Но здесь и сейчас, смотря на товарища (а ведь они и правда были товарищами), который вот уже больше месяца был между жизнью и смертью, Шинадзугава решил, что складывание журавликов лучше бездействия. — Хорошо. Мне будет полезно вновь дать рукам работу. Так началась его борьба за жизнь Гию. *** День первый: Заставлять руки работать на подобном занятии довольно трудно. Пальцы все ещё не слушаются, мелкая моторика нарушена, руки чуть дрожат, а потому бумага складывается неаккуратно и криво, часто рвется. Санеми злится и ругается, грозится бросить это дело не начавши, но понимает, насколько по-детски выглядит со стороны, и продолжает. Старается, чтобы не пришлось переделывать. Бумага нынче дорогая. За первый день он складывает семь журавликов. Неплохое начало. День второй: Два обрубка, оставшихся после его пальцев, сильно мешают. К ним тоже нужно привыкать, всё-таки новые у него не вырастут, сколько не бейся о стену. Сегодня журавлики складываются так же тяжело, но уже капельку быстрее и лучше. Кажется, он набил руку. Скоро дискомфорт из-за отсутствия пальцев станет привычным, и столп не будет обращать на него внимания, а пока он старается его просто игнорировать, ради своего занятия. За второй день ещё десять журавликов. День седьмой: Санеми полностью освоил это непростое занятие и теперь складывает столько журавликов, сколько и не думал складывать за всю жизнь. За неделю он с редкой помощью девочек-бабочек сделал около сотни бумажных птичек. Сперва он делал это только «потому что надо, чтобы разрабатывать мелкую моторику», «потому что девочки попросили», «потому что заняться нечем», но теперь он в каждую поделку вкладывает частичку себя. Всё-таки он скучает. Безумно не хочет признавать это, но смотреть на это спокойное лицо и не иметь возможности заговорить — худшая пытка. Когда-то Санеми считал себя слишком далёким от обычных человеческих разговоров: он не терпел пустой болтовни не по делу, но теперь ему так хочется поговорить с… кем-нибудь кроме девочек, Узуя или остальных выздоровевших. Ему так хочется поговорить с Гию. Но с каждым днём его лицо будто становится ещё бледнее, чем день назад, и Шинадзугава действительно боится, что тот не проснется. День пятнадцатый: Они сложили уже несколько сотен птичек. Они — это Санеми, девочки, Аой и все, кто видит или может работать двумя руками, чтобы исполнить общее желание. — Кто придумал эту затею? — интересуется Тенген, стоя в стороне ото всех, пока его жёны увлеченно складывают оригами. — Нахо, — участливо отвечает Танджиро, сидящий рядом с сестрой. Она учится этому незамысловатому занятию у жён Узуя, а они только и рады её научить. — И ты серьезно согласился на это, Шинадзугава? — А почему нет? — отвечает вопросом на вопрос столп ветра, сгибая по линии крыло. — Все равно мне это полезно. — Ты никогда таким не занимался. Мне казалось, что ты… — «Казалось», «не казалось» — какая сейчас разница? Просто заткнись и делай вместе со всеми или хотя бы не умничай. Узуй хмыкнул и, извинившись перед всеми, вышел из палаты, чтобы прогуляться. Он прекрасно понимал чувства товарища, но ещё больше он понимал, что все их старания окажутся напрасными. Звук Гию скоротечно затихал. День тридцать второй: Санеми уже давно выписали, но он продолжает приходить в поместье бабочки и складывать журавликов. После победы над демонами было ещё много работы, но он с его травмами был бы там только помехой, потому занимался тем, что не требовало спешки и недюжинной силы. Со временем ему даже начало это нравиться, стало приятной рутиной, отвлекающей от проблем. Конечно, он тренировался и приводил себя в форму, но вечно этим же не будешь заниматься. — Шинадзугава-сан, вам правда это не надоедает? — интересуется Незуко, пришедшая вместе с братом отдохнуть после забот во дворе. — Нет, — коротко отвечает он, не отвлекаясь от дела. — Вы уже много сложили! Это так здорово! — радуется девочка. — Думаешь? — поднимает на неё взгляд столп, а потом переводит его на окна, полностью заставленные этими журавликами. Почти четыреста штук. Скоро будет половина необходимого количества. Через некоторое время к ним заглянули Аой с девочками и Тенген с жёнами. Узуй уговорил товарища оставить его «невероятно увлекательный клуб «Умелые ручки» и пройтись с ним. Не сказать, что они были близки как друзья, но всё-таки сражались бок о бок, им было о чем поговорить. Но выйдя из помещения и даже за пределы поместья, они не проронили ни слова. Будто чувствовали, что это не должны слышать остальные. — Ты хочешь сложить всю тысячу? — наконец начал разговор Узуй, когда они оказались на светлой поляне в чаще недалеко от поместья. — Думаешь, успеешь? — Успею до чего? — Не издевайся, ты понял, о чем я. Томиока не очнётся. Ему недолго осталось. Тенген сидел на небольшой скамейке под раскидистыми ветвями вечно цветущей глицинии и говорил это так тихо, будто боялся, что их может кто-то подслушать. — Правда веришь в их силу? — Мне больше не во что верить, — слишком спокойно ответил Санеми. — Вот и верю в них. — Но это же глупо. — Глупо — пытаться отговорить меня это делать. И в придурка этого в коме верить тоже глупо, — начал распаляться Шинадзугава. — Да даже в этого мелкого пизденыша Камадо вы верили, хотя это было глупо. Но он справился. Так может и эта легенда тоже справится. Узуй выдохнул. Не похоже, чтобы его друг — а он считал Санеми другом — так сильно переживал. Видимо, все они — безнадежно верящие в судьбу дураки. Он встал со скамьи и пошел обратно в поместье, проходя нарочито плечо в плечо со столпом звука. Они здесь задержались. — Моё дело — предупредить тебя. Не хочу, чтобы ты был разбит ещё больше, когда это случится. — Кажется, я не просил тебя предупреждать меня о чем-то? — огрызнулся мужчина и пошел вслед за Узуем. Спустя ещё полмесяца, когда у них было готово уже около семи сотен журавликов, их «мед.центр» стал бить тревогу. Шёл третий месяц, как Томиока-сан находился в состоянии, близком к коме и даже не думал приходить в себя. Его потери крови и раны на поле битвы, несомненно, были чудовищны, но не он один был так серьезно ранен, однако все остальные уже восстановились, а он… Аой не знала, что делать. Сейчас, когда Шинобу-сан больше не было с ними, она была единственной, кто был знаком с медициной, и из-за этого на ней лежала ещё большая ответственность, чем раньше. — Аой-чан, ты уверена в этом? — К сожалению. Я ничего не могу сделать. Томиока Гию умирал. Абсолютно точно и необратимо. И даже Аой была не в силах изменить ситуацию. Именно в такие моменты жизни, когда никаких возможностей для изменения ситуации не остаётся, люди начинают верить в чудо, в легенды, в слухи, да хоть в Туалетную Ханако. Они верят во что угодно, лишь бы их желание исполнилось. «Бумажный журавлик, прошу, исполни наше желание» «Спаси Томиоку-сана» «Журавлик!» «Вытащи этого придурка с того света» Люди верят и надеются, делают всё, чтобы их вера казалась натуральной. Складывают бумажных журавликов. И чувствуют, как внутри них всё рушится, когда до исполнения их желания остаётся всего десять журавликов, а сердце человека останавливается навсегда. Легенда о тысяче журавликов, которые исполняют мечты, не более, чем красивая сказка. Но Санеми искренне верил, что хотя бы одна сказка должна стать реальностью. Однако, его реальность другая. В его реальности он пришивает к своей белоснежной накидке лоскут двухцветного хаори в память о нём.