я назову раем

Без Арсения в квартире пусто. Антон постоянно пропадает где-то — съёмки, интервью, непонятные шоу на ютубе, соглашается буквально на всё, лишь бы не торчать дома, не ощущать кожей липкую мерзкую тишину, сводящую с ума. Арсений же постоянно что-то вытворял, гремел посудой, мучал кофемашину, наполняющую всё вокруг дребезжанием по крайней мере пять раз в сутки, чудил по всякому. Антон по всему скучает, даже по фальшивому пению и дедовскому бубнежу — рад бы не вспоминать, но ведь всё, даже он сам, пропахло Арсеньевым терпким розмарином. Как он не ёбнулся до сих пор — загадка. Арсения не хватает. Его отсутствие для Антона всё равно что ощущение фантомных ног у ампутантов — будит по ночам и порой ощущается слишком реальным, но болеть нечему, Антон сам всё это выдумал. С Арсением, как с гангреной — с ним хуже, чем без него, и Антон понимает это в полной мере, когда выкуривает третью сигарету, в одних трусах стоя у нараспашку открытого окна, и не получает на это никакого упрёка. Но и никаких объятий со спины и тёплого дыхания в загривок — тоже. Арсений наполнял жизнью глухие стенки Антонова сердца, постоянно смеясь невпопад, улыбаясь ярко и целуя заднюю часть шеи, на которой оставил свою метку когда-то давно — Антон позволил, уверенный, что так будет правильно, да. Шастун хочет попросить его вернуться — снова ощущать на себе внимательный взгляд синих омутов, стискивать его в объятиях после очередного невыносимо тяжёлого дня или бурного секса, сыпаться с его странных вбросов по поводу и без. Арсений дурак, каких поискать, но и Антон ничуть от него не отстаёт — про таких говорят, что два сапога пара, да оба левые. А Шаста, в общем-то, всё устраивало до поры до времени. Вернись домой — печатает, но стирает каждый раз. Антон сам вынудил его уйти, он не имеет права давать заднюю, хоть и знает: помани он пальцем — Арсений прилетит ближайшим рейсом, купив долбанных цветов в аэропорту, на которые Антон закатит глаза, но закинет в вазу с аспирином, чтобы стояли дольше. Арсений же весь для него — по-другому с истинными альфами и не бывает, но Антон не уверен, что это всё ему нужно. Нужен секс, да, нужно чувствовать Арсения рядом, да, нужно зарываться носом в розмариновую макушку, да — но не остальное. Не выходи за меня. Не давай заведём ребёнка. Не давай — до конца. Арсений этого не понимает. Арсений в принципе не понимал многих вещей — как Антон может обходиться без кофе, заливая в себя исключительно зелёный чай с охуенным количеством разных добавок вроде лимона, мяты и имбиря; как Антон может выкуривать три сигареты подряд, стоя ночью у окна на кухне в неглиже и зябко нахохлившись; как Антон может так спокойно говорить, что Арсению лучше уйти — из шастунской квартиры и жизни за компанию, раз уж пошла такая пьянка. С последним у альфы было больше всего проблем. Антон уверен, что никогда не забудет, как Арсений смотрел на него тогда — бесконечно печально и растерянно, трогательно сведя тёмные брови к переносице, будто Антон сморозил несусветную глупость, воткнув при этом несколько ножей куда-то под самые рёбра. — Мне уйти, Антон? — спросил альфа тогда спокойно. Даже пугающе спокойно — обычно это он сверкал глазами, поджимал губы, хмурился. Антон не хотел ничего отвечать — вздохнул тяжело, понимая, что будет скучать, но иначе им никак. Розмарин въелся под кожу и душит — на грани. Арсения в его жизни слишком много, он многого ждёт, и омега просто не может ему этого дать — даже не знает, хочет ли вообще. — Да. Одно короткое слово, разломившее пространство надвое. Арсений не стал жарко спорить и срывать голос, молча собрал вещи и так же молча уехал — должно быть, в Питер, о котором почти забыл после обретения Антона в качестве истинного омеги. Альфы имеют свойство терять голову — с этим не поспоришь, и Шастун даже пытаться не будет. Сам же Антон остыл уже через пару дней и с тех пор избегал собственной квартиры в надежде, что так будет легче. Конечно же — ведь каждому, сука, второму нужно спросить, как там Арс, как жизнь семейная, а на интервью он избегает этой темы с ловкостью криворукого ниндзя, пытающегося незамеченным преодолеть лабиринт лазерной сигнализации. Снимайся Антон в кино, его бы уже оттуда выперли, и никакие каскадёры не спасли бы. Шастун, наверное, и рад бы признать, что был неправ — но, к собственному удивлению, вины совсем не чувствует. Разве что самую малость, вспоминая, как прохладные пальцы касались его рёбер, а губы — ключиц. Арсений всегда хотел как лучше — но Шаст на то и Шаст, чтобы планомерно и красиво вести всё по пизде.

***

— Я думал, ты больше не позвонишь, — глухо звучит голос Арсения, и он видится омеге мягким и усталым, развалившимся где-то на кровати. Антон ставит на громкую и бросает мобильник на подоконник, закуривая. — Куришь? — спрашивает, по звуку всё понимая, и сам же усмехается себе в ответ. — Конечно, некому же больше нудеть, что тебе рожать ещё. Я больше и не буду. Антон слышит это неозвученное «только пусти обратно», вздыхает, затягивается и смотрит вдаль, на ряды серых панелек — рядом с ним и правда больше никто не нудит, разве что Дима, но тот старший товарищ, наставник, у него это скорее на автомате получается. Как гонял Антона в школе, отбирая сигареты и кривые самокрутки, так и сейчас продолжает, говоря, что нечего молодым омегам гробить своё здоровье. Как будто у альф это здоровье сильно крепче. — Антон? Шастун вздрагивает, вырванный из мыслей, и едва не роняет сигарету из пальцев, чертыхнувшись. — Приезжай, — бросает Антон невпопад, решившись наконец сказать хоть что-то, но в трубке — одухотворённое арсеньевское молчание, бесячее до зубного скрежета. — Нет, Антош, не приеду, — говорит с какой-то понимающей улыбкой в голосе. Он старше, он знает, что у Антона это до следующего скандала на почве того, что они слишком разные. Что Арсению нужен омега из сказок о любви, а Антон скорее напоминает дракона — жжётся и дымит. — И что будешь делать? — закономерный вопрос, который Антон задаёт как можно ровнее, пока сердце заполошно бьётся о рёбра. Не приедет. Антон попросил — почти месяц спустя, но попросил, а Арсений так просто ему отказал. Возможно, им и правда это расставание пошло на пользу. Попову так точно. — Постараюсь не просыпаться каждую ночь с ощущением, будто ты ушел покурить и слишком задержался. — Антон сглатывает и скрипит зубами, потому что помнит — как забыть? — привычку Арсения просыпаться и увязываться следом. Этого тоже не хватает. — Хватит, барвинок. Я тебе не нужен. Мразотное прозвище, Арсений специально это. Тот факт, что Антон пахнет этими цветами, не даёт Арсу права напоминать так об этом. Антон молчит в трубку до последнего, надеясь, что тот посмеётся и скажет — встречай через пару часов в аэропорту. Антон бы приехал за ним, правда. Гнал бы, собирая все светофоры и подрезая медленных водил, чтобы встретить этого дурака, потому что иначе тот заблудится. Опять. Но Арсений тоже молчит, пока минуты потихоньку набегают на уже поцарапанном стекле нового айфона — не зря же Антона главным рукожопом называют. — Арс, — начинает вновь Шаст, не выдержав, но не успевает ничего добавить, потому что звонок мгновенно сбрасывается. — Да ну ёбаный свет! Антон почти сразу тянется написать ему, что он трусливая задница, но сообщение не отправляется — ещё и в чёрный список кинул, паскуда. Заебись. Антон раздосадованно тушит сигарету и закрывает окно, отрезая себя от свежего морозного воздуха — тошнота подкатывает к горлу вновь, но он игнорирует её. Плюхаясь на стул и прикрывая глаза, он думает только о том мерзком ощущении давящей на него тишины и пустоты — и Арсений собирается избавлять омегу от него в ближайшее никогда. Ну и пусть катится к чёрту.

***

Антона хватает ещё на пару месяцев, прежде чем он понимает, что больше не вывезет. С конца января из квартиры наконец начинает выветриваться горчащий запах розмарина, и Шасту вздохнуть бы с облегчением, но у него, кажется, кукуха едет окончательно — он покупает этот сраный розмарин в каком-то магазине у дома и раскладывает веточки по квартире, чтобы подкрепить оставшиеся нотки аромата. Арсения давно в его жизни просто нет, даже если они пересекаются по работе — дежурная улыбка, очередной блестяще сыгранный концерт, на котором Антона ставят на колени, а Арсений дурит. Никто толком ничего не подозревает, хоть среди фанатов и ходят слухи, что их с Арсом дуэт распался во всех смыслах — но на то они и фанаты, чтобы смотреть пристальнее остальных. Корж, думается Антону, был прав, когда пел: пусти, свобода, сука, от тебя одни проблемы. Не то чтобы у Шаста добавилось проблем — его жизнь сама по себе стала сплошным ворохом неурядиц, и его это раздражает пиздец как. Он даже курить перестал, потому что замучила мерзкая тошнота, не дающая спать ночами и выматывающая днём. У Арсения же, кажется, ничего не изменилось вовсе — всё то же обилие замудрённых фоток в инсте, ссаные сториз, с которых Антон порой искренне угорает, и милая реклама каких-нибудь шоколадок, ути-боже-мой. Шастун хотел бы уметь так же делать вид, что нихуя не произошло, но он же не актёр, в самом деле — он просто Антон-который-заебался-блядь, и это даже не фаза, это состояние души. И Антон бы так и жил, огрызаясь на всех подряд и сигаретами пытаясь притупить чуткое обоняние, если бы не осознал однажды, что ожидаемая течка, для которой он уже закупился ядрёными подавителями, так и не наступила. И ладно бы это был просто небольшой сбой цикла — такое и раньше бывало, но при этом всегда дико хуёвило так, что из кровати не вылезешь. Сейчас же ему нормально. Подозрительно нормально. — Бля-я-ядь, — тянет Антон, с досады ёбнув кулаком по стиралке, когда видит проявившуюся вторую полоску на тесте, сделанном скорее для успокоения — не мог же он оказаться в такой жопе. Не мог, ага, как же. Первый порыв — вызвонить Попова всеми правдами и неправдами и обложить хуями — Антон душит почти сразу, уверенный, что ему это нужно едва ли не меньше, чем самому Шасту. От омег, от которых хотят детей, не уходят — а те своих альф и не провоцируют. Они с Арсением неправильные, поломанные, хоть и истинные-хуистинные — им лучше по разным городам, в которых они никогда, а Антону пора прекращать играть в приставку под рандомную попсу. Желание выпустить пар, правда, пересиливает в итоге, но Шаст не звонит Арсу, это слишком просто — он записывает голосовые в директе инсты, хоть и ненавидит, как его голос там звучит. — Сука, молись, чтобы я тебе не уебал при следующей встрече, павлин ощипанный, — цедит Антон и, отправив, тянется сказать что-то ещё, но моргнуть не успевает, как его сообщения уже оказываются прочитаны. Попов там свечку держит, что ли. Ответа после минутного ожидания так и не появляется, и Антон продолжает, ещё злее, чем прежде. — Я, блядь, залетел, а ты пиздун. Чтобы я тебя больше, нахуй, не видел. С этим он закрывает приложение, блокирует телефон и выдыхает, понимая, что нужно что-то решать, но состояние несостояния давит и мерзким комом тошноты подступает к горлу — почему во взрослой жизни нельзя сказать я в домике, и долбанные проблемы испарятся? — Пиздец, — выдыхает Антон, устало прикрывая глаза.

***

Антон терпеть не может, когда к нему домой заявляются всякие пидорасы ранним утром — особенно без приглашения. Омега сваливается с кровати, подорванный противной трелью дверного звонка, и добирается до прихожей в полусне, неистово матерясь и пытаясь прозеваться — пасть рвёт нещадно, а глаза болят от яркого света. Вообще, выползать в одних трусах и футболке из-под двух одеял было не лучшей идеей Антона, но чем раньше он отвяжется от внезапных гостей, тем лучше. — Кто там? — орёт Антон, уже хватая ключи с низкой тумбочки, но по ту сторону двери молчат, и Шаст, вздохнув, приоткрывает дверь на самую малость, морально готовый пиздиться с грабителями-убийцами, если это они. Шастун ведь лёгким движением может превратиться в шатуна — Арс бы оценил. Кстати о нём. — Привет, Антош, — начинает Арсений с непонятной смесью эмоций на лице — Антон впервые не может прочитать его сходу, разрываясь между виной и смущением. Сам он, конечно, в святом ахуе, даже сон сошёл — и додуматься впустить альфу, чтобы не держать его на пороге и не морозить яйца себе, он не в состоянии. Злиться, впрочем, тоже. — Без цветов в этот раз? — бросает Шаст невпопад, почему-то решив забить на остальные вопросы, крутящиеся в голове. — А зачем они, если ты сам как цветочная поляна, барвинок? — чуть улыбается Арсений и делает шаг навстречу, бросая спортивную сумку на пол. Антон лишь наблюдает, как тот не глядя дёргает на себя дверь и подступает ещё ближе, смотря, как и раньше, влюблёнными синими омутами — что-то не меняется. Шаст же лишь ловит его в объятия. — Вот сейчас всё хорошо, — добавляет альфа, глубже вдыхая сладкий Антонов запах, холодными губами касаясь его шеи. Антон стоит ни жив ни мёртв, но держит его — держит крепко в сильных руках. Ему в нос бьёт любимый розмариновый запах, терпкий и глубокий, гораздо более приятный, чем те блёклые отголоски мёртвых растений — и Антон наконец успокаивается. Пустота больше не давит на плечи. Арсений же, с трудом оторвавшись от его шеи, коротко целует омегу в губы, светясь долбаной лампочкой — аж глаза слепит. — Не буди лихо, поцелуй его тихо, — с довольной улыбкой вворачивает Арс, и Антон качает головой, пытаясь не смеяться и думая, какой же ему достался дурак. — Прости, что разбудил. Прилетел сразу же, как уладил там всё. — Ничего, Арс, — вздыхает Антон, снова зевая, — пойдём спать дальше. — Пойдём. ...и именно это, думает Антон, он бы назвал раем.