Совокупность лжи.

Первое время Деймар не трогал омегу, прогуливавшегося по его особняку. Найтмер же не доверял такому поведению от слова совсем, не смотря даже на то, что недавно у них вышел полу-дружелюбный разговор. Сам же альфа был занят своими бумажками почти круглосуточно, даже не фильтруя информацию, льющуюся из-под синей перьевой ручки. Дрим был левшой, отчего всегда ворчал, когда замечал чернильные следы на костяшках и фалангах пальцев. Иногда заляпаться успевала даже белоснежная рубашка, прошитая золотом узоров, или винтажное жабо, выгодно подчеркивающее чистоту костного покрова Старшего Принца. Как и на шее Найтмера, которую, впрочем, пока никто не тронул. «Ничего, стерпится», — каждый раз говорил себе Деймар-старший, стиснув зубы и кулаки, отчаянно вдыхая морозный воздух с примесью полынного запаха младшего брата. Осознание и ощущение того, что это хрупкое создание сейчас бродит по длинным коридорам, периодически заглядывая в различные комнаты, только добавляло градусов в, итак, раскаленную до предела чашу терпения Старшего. И ведь все это делал Ночной абсолютно бесшумно.  — Наверное, опять натянул на себя те глупые шерстяные носки, — под нос шепчет Крылатый, мимолетно выскребая из памяти редкие привычки прошлого Кошмара. Гуляя легкой поступью, тот никогда не поднимал ногу. Ужасы прошлого и память о всяком, чтоб их. Воспоминания неприятной трелью отдавались в висках, заставляя тихо выдохнуть. Ведь все предыдущие версии Найтмера плачевно и быстро пали… И не только из-за сильнейшего позитива в этом месте. Большинство просто не пережили одну из многих вспышек гнева Старшего: кому-то в голову мог прилететь ребристый подсвечник, кто-то одаривал последним вздохом каменистый пол центральной комнаты, а кто-то… А кто-то просто больше не просыпался, рассыпаясь темным прахом по хлопковому одеялу, что был красиво вышит под стиль того, кто на ней спал последний раз. Но этот Найтмер был другим. Он, словно маленькая пташка в неволе, со временем свыкся с характером Деймара-старшего, и даже с постоянным оттоком сил, расправляя крылышки и начиная поклевывать «хозяина». Он уже долгое время находился здесь, терпя частые всклоки характера брата, постепенно вырабатывая к ним иммунитет — агрессивный сарказм и иронию. Иногда даже казалось, что Ночной стал себя чувствовать, как рыба в воде, уже изредка таская в комнату книги из библиотеки, и все больше продолжал проводить свободное время вне стен совей комнаты. В какой-то момент он даже окончательно перестал боятся Дрима, язвя и царапая-щипая Старшего при любом удобном случае, за что потом, конечно же, получал по шее.

Это забавляло и раздражало одновременно.

Наблюдение за привязанным на металлическом столе телом было достаточно интересным занятием. Будоражило сознание и вызывало столь сладкие, для наблюдателя, картины. С уст жертвы срывалось тяжёлое дыхание и крик боли, полный агонии от невозможности даже пошевелиться. Он старался выбраться, но вместо долгожданной свободы приходила лишь боль. Грубые верёвки только вредили, натирали запястья до кровавых гематом, но желание выбраться было сильнее. С уст Кошмара срываются просьбы, он не может стерпеть этой пытки, не в силах сдерживать слезы, но это остаётся проигнорированным. Разве Солнцеликого это остановит? Нет! Он только сильнее вжимал раскалённый металл в плечо пленного, чувствуя запах пали, словно бумаги, которую только-только потушили.

Да, покричи ещё громче, это так приятно-слышать твои крики!

Дрим лишь сильнее вдавливает раскаленный штемпель в плечо омеги, с некоторым удовольствием проворачивая его в разные стороны. Раз, два, три… Вот и готов рисунок. Он настолько сильно вжимал стержень с солнцем в кость, что там появилось средней глубины углубление, которое было красным, немного неровным. Личная метка, чтобы все, даже меченый, знали кому он принадлежит. Металлический стержень был убран в чан с водой, пальцы Дрима прошлись по краю отметины, и альфа спокойно вгляделся в опаленную ранку, с интересом и собственническим чувством наблюдая за крошащейся кровавой корочкой внутри метки, вызывая у привязанного шипение от боли и новый всхлип. Как же это больно и унизительно… Почему этот чёртов альфа так поступил с ним? Он ведь даже ничего не сделал! Но ответа от него явно не дождаться… Да и слишком горд чернокостный, чтобы говорить с этим психом. Не после произошедшего. Вскоре Солнцеликий уже складывал инструменты в специальный сундук, тихо притопывая и скалясь в своей обычной манере. Закончив с уборкой, Дрим спокойно, перепрыгивая через две-три ступеньки, вышел из подвального помещения, оставляя своего братца позади. Руки болели, стертые в кровь запястья нещадно ломило. От нахождения в одном положении затекли все кости. Отчаянно хотелось свободы. Но кто ж позволит мечтам Кошмара сбыться? Это даже смешно звучит! Крылатый лишь молча покинул комнату, ушёл, оставив его в таком вот положении. Вот же сука. С уходом альфы, Найтмер постарался сжаться, превозмогая боль, насколько это было вообще возможно в его состоянии. Когда прикованная нога неудачно сдвинулась, саданув по шершавой стен, он не сдержал тихого рыдания, ощущая лишь холод помещения и пульсирующую боль. Как же хотелось сдохнуть, чтобы эти мучения прекратились! Но разве это могло прекратиться? Это лишь начало ада. Он наблюдал за тем, как медленно умирает Ночной. Молчал, смотря как тот начинает бредить, медленно мотая головой, словно пытаясь найти прохладное место в бетонной коробке. Погибал он мучительно-медленно, провисая на цепях сутками. Не давая дотянуться до Дрима, бывшего в трёх метрах от него, оковы натужно скрипели, заставляя чувствовать себя еще ущербнее. И, как бы того Кошмару не хотелось, Альфа явно ощущал полное превосходство над пленником, избитым за неподчинение. За отвратительно грязный ротик, диктующий только проклятия, если быть точнее. Принцу Позитива хотелось лишь смеяться над этим. Бред чернокостного забавлял не на шутку. А ведь Найтмер уже потерял рассудок, едва понимая и различая хоть что-то. Солнечному очень нравилось наблюдать за тем, как искажается личико омеги. Не важно, что будет на нем отражаться, — страх, боль, жалость, слезы, в конце концов — это только разжигало огонь на дне зрачков Старшего, вызывая не сколько удовольствие, а возбуждение… Да, именно возбуждение. И, нет, назвать сумасшедшим его было сложно; он, в общем-то, был просто хранителем позитива со своими тараканами. И не важно, что эти тараканы становились причиной чьего-то несчастья и травм. Для Дрима не было чем-то необычным просто встать посреди коридора и засмеяться. Так же как и сломать кому-то ключицу, например. Жужжащие мысли и идеи в перекрошенной башке просто отказывались функционировать «нормально». И за это осудить его сложно. А вот за идею подсадить своего брата на наркотики — да. Такое просто нельзя назвать адекватным — наслаждение от вида текущей, кайфующей, ломающейся сучки. Каждый раз, когда приспичивало Солнечному, он буквально любовался чужими страданиями, впитывая терпкое послевкусие ужаса, отвращения и желания. Таким Кошмар был, когда Дрим скармливал ему различные пилюли. Н-да… Насколько ужасно это звучит, настолько же прекрасно это было для Старшего принца. Это, чёрт возьми, абсолютно сносило резьбу Дриму! И, конечно же, после таких срывов он всегда выходил на взводе, скалясь и заходясь в каркающем смехе. Про царапины на затылке даже не стоит ничего говорить.