Доктор и «Совёнок»

      Очень приятно и интересно гулять в летнем лесу. Идём обратно с богатым уловом. Тени деревьев защищают от палящих лучей солнца. Легкий ветерок колышет зелёные листики. Травка ложится под ноги и ступать становится мягче. В это время года лес пахнет чем-то сладким, медовым с тёплыми оттенками свежести. Вот маленькая пичужка села на ветку и голосит, созывая подружек. Вдалеке слышится стук дятла. Он ищет себе насекомых, отбивая дробь по коре дерева. Серая некрасивая кукушка прыгнула на упавший старый дуб и стала бегать туда-сюда. Иногда она останавливалась, кричала и снова бегала вдоль дерева. На ее звук прилетела сорока, с веточкой ивы в клюве. Она села на высокую берёзу и долго наблюдала за кукушкой. Из кустов орешника выполз колючий ёжик. К его спине прилипли прошлогодние сухие листья. Он быстро засеменил по тропинке и спрятался в лопухах. Черный рогатый жук прицепился к толстому ясеню, не удержался и рухнул в траву. Неугомонные расписные бабочки летали по лесной солнечной полянке, садясь на душистые цветы. Тишина, благоухание и прохлада леса окутала всё вокруг.       Уже в столовой, спросив разрешения на пользование кухней, условившись на открытие спойлера незапланированного мероприятия старшему повару, мужчине средних лет с усами, обогатил себя подготовительными манипуляциями. Во время камбэка на территорию лагеря, местные обыватели, особенно спиногрызы двенадцати-тринадцати лет, молча интересовались результатами кропотливого труда. Только потом допер на стелсе проникнуть в пищевой храм. Ульяна ушла к рыжей постарше, пообещав никому не рассказывать о моем «гениальном» плане.       Нулевым занятием пройдемся по обработке. Свежая рыба относится к разряду скоропортящихся продуктов, поэтому ее необходимо после приобретения сразу помыть и почистить. Эту процедуру удобно делать в мойке. Если рыба имеет чешую, то ее необходимо удалить. Для этого нужно в мойку набрать воды, и чистить рыбу в воде, не давая тем самым разлетаться чешуе по всей кухне. Чистку нужно начинать с хвостовой части и двигаться к голове. После того как рыба будет очищена от чешуи, необходимо удалить жабры, плавники и внутренности. При удалении внутренностей нужно быть внимательным и не повредить находящийся на печени желчный пузырь. Если на внутренних стенках имеются черные пленочки, то их нужно удалить. После завершения чистки рыбу необходимо тщательно промыть в проточной воде и высушить бумажным полотенцем.       Подготовил перчатки, кухонные ножницы, разделочную доску (обернул доску целлофаном), острый кухонный нож. Промыл тушку под холодной проточной водой. Постарался смыть слизь. Положил рыбу горизонтально головой от себя и надежно закрепил хвост удерживанием левой руко. В правую руку взял нож, установил у основания головы под небольшим углом, чтобы чешуя не разлеталась. Резкими движениями ножа от себя и против роста чешуек соскоб их ножом. Повторял движения до полной очистки. Ножницами срезал плавники и хвост. Распорол ножом брюхо от головы до анального отверстия. Черт, задел желчный пузырь, пришлось быстро промыть рыбу изнутри соленой водой. Выпотрошил рыбу, снял темные пленочки с внутренней поверхности брюшины. Отрезал голову. Промыл тушку под чистой проточной водой, обсушил бумажным полотенцем. Порезал рыбу на порционные кусочки для дальнейшей готовки. Складировал чешую и кишки в пакет, который затем завязал и выбросил в мусорное ведро, чтобы запах не распространялся по всей кухне. С другими собратьями первого падшего морепродукта не удавалось аккуратно соскоблить чешую. В противовес действию положил непослушных рыбешек в большой прозрачный пакет и чистил прямо в нем. Другая была слишком скользкая и слизь не смывалась водой, обильно натер тушку крупной солью. У третьей сухая чешуя сложно удалялась с поверхности. Положите ее в емкость с холодной водой на полчаса.       Аналогично с другими экземплярами: схватил ее за голову нерабочей рукой, держа нож перпендикулярно рыбе, тупой стороной лезвия начал соскребать чешую по направлению от хвоста к голове, работал короткими, сильными движениями; сполоснул рыбу под струей холодной воды и вернул обратно на доску, взял тонкий, гибкий нож, рыбу опять держал за голову, а кончик ножа вонзил где-то между серединой брюха и хвостом и, двигаясь к голове, разрезал, пока не уперся в кость на уровне жабр. Отложил нож, схватил сгусток внутренностей ближе к голове и извлек, жабры тоже вырвал: в них много бактерий (поэтому, студент, и говорят, что рыба гниет с головы); заглянул в брюхо, увидите темную нитку, которая бежит в глубине посередине, ее тоже ликвидировал, иначе рыба будет горчить, — удобнее всего это сделал концом обычной ложки. Затем хорошенько промыл выпотрошенную рыбу струей холодной воды.        Замечательное это дело — уметь готовить. Моя maman всегда готовила что-то вкусное. Когда приходил домой, еще с порога «слышишь» умопомрачительные запахи с кухни, и сразу бежишь пробовать какое-то новое вкусное блюдо. То мама приготовит вкуснейшие котлеты, то пожарит отбивные или приготовит голубцы. А какая вкусная у нее была выпечка.        Углубившись в размышления, услышал чьи-то приближающиеся шаги. Это уж точно не Алиса, и уж точно не Ульяна, а молодая девушка, подошедшая с доброй и веселой улыбкой на лице, так, словно привыкла каждый день встречать незнакомцев, каким-то образом объявляющихся в этом лагере. Невысокая, примерно на голову ниже меня самого, со светлыми, переходящими в желтый цвет волосами, сплетенными в две длинных косы, спускающихся ниже пояса, и в легкой форме, состоявшей из белой рубашки и голубой юбки, не доходившей даже до колен. Конечно, нельзя не оценить ее красоту, способную впечатлить любого, даже самого привередливого ценителя, но не из того искусственного заменителя, что дает женщинам косметика и пластическая хирургия, а то настоящее природное, действительно прекрасное, передающееся с генами и с первого взгляда покоряющее любое мужское сердце. Она мило улыбнулась в ответ на изучающий взгляд, скользивший от длинных ножек, единственно прикрытых белыми гетрами, до огромных голубых глаз, не скрывающих в себе ничего, кроме добродушия и желания сделать этот мир чуточку лучше.       — Здравствуйте, — хочет установить формальный контакт.       — Ave, — подумывал расширить приветствие римским салютом, но отказался в угоду рисков заглянуть на огонек сотруднику КГБ.       — Вы новый повар?       — Да нет, — положил нож на разделочную доску. — Второй по счету студент-медик на практике.       Следующие пять минут не обошлись без выливания рядовой информации о собеседнице. Итог встречи: похвала за инициативность в жизни «Совенка» и респект за выбранную специальность. Один вопрос всё-таки остался: на х%й она сюда пришла?       Двигаемся дальше. Подготовил ингредиенты: черный молотый перец, растительное масло (столовая ложка), рыбное филе (пятьсот грамм), чеснок (один зубчик), твердый сыр (сто грамм), сметана (пятьдесят грамм), помидорчик.       Сыр натер, помидор промыл, удалил плодоножку, нарезал помидор кубиками, очищенный зубчик чеснока измельчил. В миске соединил помидоры, сыр, чеснок, сметану и часть приправы для рыбы, перемешивал. Дно формы смазал растительным маслом. Получившийся соус равномерно распределяю по рыбе, филе, кстати, уже был порезан на порционные кусочки. Уложил в форму, напоследок добавил перчика. Поставил з@лупу разогреваться до 180 градусов на сорок минут.       — Доктор, принимай посылку! — вспотевшая Ульяна поставила на пол ведра с пойманной рыбой.        — Ничего себе, — смотрел на нее глазами по пять рублей. — Этим можно целый лагерь накормить.       Верно думаешь, Гоша, но ты не учел факт наплывающей на твои крепкие плечи объем работы. Это эквивалентно, напомню себе, количеству добычи. Вот те на.        — Уль, не поможешь? Вдвоем управимся быстрее.        — Что мне за это будет? — паясничает драная колготка.        В@гинокаптилзм во всей красе.        — Ладно, иди отдыхай, заслужила.       Монотонной работенки теперь подвернулось на часов три-четыре. Слушай, студент, построю из себя оракула и сделаю соответствующий вывод, тебе полюбасу не очень хочется видеть процесс создания блюд. Слишком это скучно, а тебе, наверное, хочется чего-то другого. Условимся на том, что горячо любимый тобой наставник расскажет что-то из медицины, а то последнего у нас с тобой давненько не было, хе-хе. Кхм-кхм, парнишка лет четырнадцати с многочисленными рваными ранами конечностей и разорванным горлом. Необычным сочетанием к такому букету шло сквозное пулевое ранение кисти правой руки. Пятно въевшихся в кожу пороховых газов свидетельствовало, что выстрел в руку был сделан почти в упор. Раненый был без сознания, в тяжелом шоке от массивной кровопотери. Странным было и то, что подросток был абсолютно голым. Обычно все травматики одеты, и медсестры безжалостно режут одежду ножницами, прежде чем подать тела хирургам на стол. Иногда частичное раздевание делает «скорая», но тогда привозная бригада обязана скинуть шмотки по месту доставки больного. Опрос «извозчиков» тоже никакой ясности не дал. Вызов ментовский, целевой. Сразу запросили реанимационную бригаду. Адрес в самом блатном доме Питера — возле Домика Петра, где куча сталинских скульптур на крыше. Когда прибыли; дверь в квартиру была взломана, парень валялся в луже крови и уже без сознания. Менты тоже ничего не объяснили, да и особо спрашивать было некогда. Сказали только одно – доставить к нам, где лечение получше, а трепу поменьше. Видать какого-то туза сынок. Особо болтать времени нет. Неотложная реанимация — растворы по жиле струйно, затем эритромассу и цельную кровь-матушку. Ну и в операционную — срочная остановка кровотечения, а дальше хирургическая обработка ран. Чуть резать, а больше шить да латать, запихивая куда возможно дренажи для оттока раневого экссудата — главную меру профилактики инфекционных осложнений. Хирургам еще ничего, а вот реаниматологи подергались, побегали за ночь. Но вытянули. На утро давление стабильное, если бы не литра вколотой наркоты и прочей дряни, уже бы паренек в сознанку пришел. А так лежит под аппаратом искусственного дыхания. Среди ночи в клинику звонок от дежурного по месту оказания медицинской помощи — к поступившему больному приедут родственники, приказываю их в клинику пропустить! Как не можете? Какая стерильность? Как в реанимацию не положено? Пропустить без разговоров под мою ответственность! Приказ не обсуждать! Через пять минут еще один звонок, теперь от начальника клиники генерала Гуськова. Тон уже человеческий — ребята, сам бы всем голову за подобное намыл, но уж сильно «блатной» нажим. Придут — им маски на нос, бахилы на ноги, халаты на все остальное. Проводите папочку с мамочкой до их сынули. Приперлись на персональной. В руках здоровые сумки с деликатесами. Смех — и это в реанимационный зал! Ну разъяснили большим людям, что горлышко у вашего отпрыска порвано к х%ям собачьим. Ему такое ещё долго не кушать. Кормить его будем сами, вначале по венке, потом протертой бурдой через трубочку. Проводили к «телу», ну и намекнули — посмотрите, поплачьте, но лучше валите отсюда. Пользы от вас нет, а мешаетесь сильно. Переведем на верх в общее отделение, тогда и милости просим. Ну мамаша повыла чуть, папаша молчком слезки повытирал, наконец засобирались на выход. Ответственный хирург в расспросы родителей подался. Что случилось то? А родители несут какую-то ахинею. Маманя грузит, вроде как пришел мент с собакой, а у нас своя собака, редкая смесь волка и сибирской лайки, те подрались, да сына искусали. Папа несколько иную версию говорит — мент в нашу волко-лайку выстрелил, вот она сына и покусала. Ну вроде и сыну до кучи руку прострелил. Ясности мало, но хоть стало понятно, что основная травма — результат укусов собаки. Смену менять, а тут милиция и следак в клинику заявляются. Вообще-то в нашем кругу это частые гости, иногда и не раз за день. Одно неудобство — сдающую смену с ночи задерживают. Один мент, совсем молодой сержантик, повёл себя нетипично — перед дежурным хирургом на колени упал. Попросил дать медописание в уголовное дело в свою пользу, так как родители этого мальчика уже на «колыму» его посылать грозятся. А всё за то, что он их отпрыску жизнь спас. Только папа-туз очень не хочет, чтобы правда где-то всплыла. А правда оказалась простой. Из элитного дома поступил звонок в ближайший опорный пункт милиции от соседей — за стенкой погром и нечеловеческие вопли. В том доме, кроме белой горячки, проблем никогда не было, там на входе вахтёры. Ну на всякий случай послали самого молодого. Пойди посмотри, если что, то свяжись по рации. А если «белый конь», звони 03. Приходит сержантик по адресу. За лакированной дверью действительно погром и вопли. Звонит, стучит – никто не открывает. Спустился до вахтера, у того на счастье здоровый лом имелся, лёд перед подъездом скалывать. Звякнул сержант коллегам и давай этим ломом дверь ломать. Возня продолжается, но крики стихли. Врывается мент в квартиру и видит сюрреалистическую картину: подросток с разорванным горлом сношает здоровую собаку. Собака пытается подростка кусать, а тот из последних сил правой рукой её за голову удержать пытается. Левая рука изгрызена и висит плетью. Вся хата в крови, обстановка погромлена. Сержант хватает подростка и пытается оттянуть от собаки. Не выходит — как склеились! Собака пытается и мента покусать. Достает сержант пистолет и бух собаке в голову. Да с перепугу через руку этого ёб@ря. Собака пару раз дёрнулась в конвульсиях и тут же «партнер» из ее вл@г@лища вывалился. Говорить не может из-за травмы горла. А через несколько секунд вообще сознание потерял. Вызвал спаситель скорую, а тут и другие менты подкатили. Вот и вся картина происшествия… Не поверил ответственный хирург. Не поверил, потому что история слишком уж на устное народное творчество смахивала. Ну кто не слышал баек про то как Он Её, а тут Муж. А у Неё того — зажало. Потом Их вместе склеенных выносили. Так вот с женщинами такого не бывает! Брехня это. Бывает женский патологический спазм влагалища — по медицински называется вагинизм. Так вот при вагинизме туда засунуть невозможно, а оттуда вытянуть проблем нет. Ну разве что женщине это больно. Тем более не застрянуть, когда грызут до смерти. Не-воз-мож-но. Да только вид у сержантика такой, что вроде как мужик правду говорит, к тому же собака не человек… Снимает тогда хирург телефон и звонит начальнику кафедры биологии, профессору какому-то. Извинился за странный звонок, конкретно историю описывать не стал, спросил в принципе — с собакой сцепиться реально? На другом конце провода категорическое «Да, да, да – элементарный клинч!». Почти как в боксе, когда друг на друге виснут. Оказывается «клинч» — это научный термин в зоологии семейства Canis (собаковидных). При размножении шакалов, койотов и волков это обязательное состояние самки. У собак такая реакция слабее, но тоже наблюдается весьма часто. У волков же клинч длится от двух до пяти часов. Специальные мышцы влагалища так плотно сжимают половой член самца, что вытащить его, не порвав самку просто невозможно. В этой беззащитной ситуации много молодых зверей гибнут от клыков конкурентов — матерых волков и волчиц, но даже перед смертью не могут расцепиться. Природное значение этого явления не ясно, но известно, что если пытаться разнять таких партнеров, то самка будет испытывать страшные боли, ну и разумеется будет кусаться. Но и тогда не расцепится. Возможно ли это у гибрида собаки с волком? Не только возможно, но и неизбежно. Правда в одном только случае — сука «горячая» должна быть. В смысле, в течку. Следователь положил на стол заключение ветеринара-кинолога, осмотревшего труп гибридной собаки, меня хихикающего попросил держать рот на замке. Сука в разгар течки, во вл@г@лище обнаружена свежая сперма. Значит всё-таки был клинч.       Когда прошло полчаса, меня проведала Алиса. Она очень удивилась, застав врачевателя за готовкой. Уже к моему изумлению, рыжая подключилась к процессу изготовления еды, аргументируя условиями спора из которого, к слову (нет, блин, к букве), вышел победителем. В тишине работать не хотелось, через пять минут подал голос:       — Расскажи что-нибудь, интересно будет послушать.        — У тебя намного интереснее, давай ты.       — Медицинскую?       — Медицинскую.        Надо будет в ситуации добавить щепотку «коммунистической реальности». О чем будет история? Ну-с, тогда начнем с того, что у нашего героя симптомы острого аппендицита появились, а он по иронии судьбы был врачом. После не съеденного обеда неприятно засосало под ложечкой, потом боль возникла где-то ниже печени. Потом спустилась до края таза. Брюшная стенка внизу живота в правой половине затвердела. Если медленно давить — то боль несколько утихает, а вот если резко отпустить, то острый приступ боли кажется пробивает живот насквозь. Сильная боль, до крика. Гюлметов скрючившись слазит со стола и медленно садится на стул перед микроскопом.       — Стоп. Гюлметов?       — Он самый.        — Мат неизбежен, — хитро улыбается Алиса.       Колет себе палец, сосет кровь в трубочку. Пахнущий уксусом раствор моментально разрушает красные клетки, но не трогает белые. Доктор осторожно заполняет сетчатую камеру и садится считать лейкоциты. Здесь вам не больница, лаборантов нет, и любой анализ приходится делать самому. Черт, выраженный лейкоцитоз! Еще температура поднялась. Для верности надо бы градусник в жопу засунуть. Опять ложится на любимый операционный стол. Как хочется подогнуть ноги, вроде боль немного стихает. Так, лишим сами себя девственности термометром. Не до смеха, повышенная ректальная температура развеяла последние сомнения и надежды — банальный классический аппендицит! Надо звать другого капитана, командира и бога всего и вся на нашей бандуре. Такие вещи надо вместе решать. В двери появляется голова стармеха. «Ну как?» «Х%ЕВО, СУКА, ЗОВИ КОМАНДИРА, БЛ&ДЬ!» Приходит командир, старпом, особист. Появляется замполит. О-о, даже занятия прервал! Еще кто-то мельтешит сзади. Начинается не опрос, а допрос больного. Потом слово берет капраз. Ситуация мерзопакостная, домой идти никак нельзя, да и долго туда добираться, считай Тихий Океан надо пересечь. Это тебе, доктор, по страшному секрету говорим в нарушение всех инструкций. И никакую посудину вызвать не можем. Ну чтоб тебя перегрузить и в ближайший порт доставить. Всплыть не можем. Ничего не можем. Даже компрессированный радиосигнал на спутник послать нельзя. Все, что мы можем, это океан слушать, ну и временами космос через специальную антенну-буй. А иначе это срыв задания и громадная брешь в обороне. Извините, капитан Гюлметов, но на подобный случай, как с вами, у нас инструкция строгая. Жаль что в инструкции аппендицит у самого доктора не предусмотрен. Скажите нам, что с вами будет с позиции вашей медицины. Помрете?        ЧТО БУДЕТ-ТО, БЛ%ДЬ? А ТО БУДЕТ, ЩУКИНЫ ДЕТИ — ОТРОСТОК, С%К@, НАПОЛНИТСЯ ГНОЕМ И УЖЕ СТАНЕТ ФЛЕГМОНОЗНЫМ! ПОТОМ, ЕБ@ТЬ РАДОСТЬ, ПЕРЕЙДЕТ В ГАНГРЕНОЗНЫЙ, Т. К. ПОМРУТ ТКАНИ, И СОСУДЫ ЗАТРОМБИРУЮТСЯ. ПОТОМ «ГНИЛОЙ ЧЕРВЯЧОК» ЛОПНЕТ И НАЧНЕТСЯ ПЕРТОНИТКА. Если перитонит будет не сильно разлит, то можно выжить. В конце концов сформируется холодный инфильтрат, который можно прооперировать и через полгода. Но далеко не всегда. Чаще от перитонита человек умирает. Или от заражения крови вместе с перитонитом. Так что скорее всего помру.        Ваше решение слышал, теперь Вы послушайте мое: Родину я люблю, ситуацию понимаю, вас не виню — наша боевая задача поважнее отдельной жизни будет. Раз эвакуация невозможна, то шансы выхода через холодный инфильтрат использовать не буду. Хреновые шансы, да и больно. Наркотой с антибиотиками всю автономку ширяться не хочу. Это уже мой приказ, хоть и маленький начальник, но медслуждбы. Операция будет. Удачная или неудачная — это как получится. Авантюра, конечно, но в процентном отношении шансы берег увидеть не меньше, чем если ничего не делать. А раз никто, кроме меня и вас, операций не делал, то ее делать и буду. В помощники мне боцмана позовите, он садист известный и крови не боится. Да и с камбуза мичмана, пойдет кок за второго ассистента. А еще мне помощь нужна — надо здоровое зеркало из кают-компании повесить горизонтально над столом, а операционную лампу поставить с правого боку. Ну и замполит нужен — будет перед моим носом книжку листать, меня ободрять и нашатырь под нос совать, если отключусь. Пусть поработает санитаром — один нестерильный нам все равно необходим.        Капраз, это железо, нет, сталь каленая. Подпольная кличка «Камаз» — эмоций, как у грузовика. А тут вдруг преобразило мужика. Всех из «медички» выгнал. Крепко сжал Гюлметовскую руку, трясет, что-то такое правильное сказать пытается, а вылезает что-то глупое: «Прости, сынок, ну пойми сынок, если смерть, сынок, вроде как тебя приговорил. Вроде на моей совести… Как матери сказать, сынок… Не прощу себе, но поделать ничего не могу, сынок. Служба…» А доктор ему и отвечает: «ТОВАРИЩ КАПИТАН, ХР-Р-Р… ПЕРВОГО РАНГА! Мы это обсудили. В журнале свою запись сделаю. Решение мое, приказ мой, подпись моя. Если что, так прямо и матери и командованию доложите. А Вам лично скажу — старался быть достойным офицером, хоть и от Вас нагоняи получал. Мое отношение к службе не изменилось, поэтому разрешите приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей.». Капраз опять стал Камаз: «Разрешаю, товарищ капитан. Выполняйте, Гюлметов! Но смотрите, чтоб все как надо. Лично проконтролирую – как закончите, вашу книжку ко мне в каюту!» Рассмешил Гюлметова такой ответ, он без головного убора, лежа на столе, отдал честь «под козырек» и с улыбкой ответил бодрое: «Есть! Будет книжка у Вас. Рекомендую, как лучшее снотворное».        Гюлметов кое-как слез со стола и держась за стенки и переборки пошел писать назначение операции самому себе. В хирургах он оставил себя, боцман с поваром пошли первым и вторым ассистентами. Операционной сестры не было, замполита приписали как «лицо, временно исполняющее санитарные обязанности». Описал он и про метод предполагаемой операции, и про зеркало, которое уже технари устанавливали в его малюсенькой операционной. К нему заглянул кок. «Хорошо, что заглянул. Найди мне чистую пол-литровую банку с крышкой – мы туда формалина нальем и отросток, как вещественное доказательство, положим». Будет сделано. Затем опять в операционную – там уже все моется, дезинфицируется. Зеркало на месте. Гюлметов садится на стул и начинает давать указания – откуда что достать, где что открыть, куда что поставить. Наконец готово. Опять по стеночкам идет в каюту. Операционная бригада в сборе. Начинается нудный инструктаж, как вести себя стерильным, как руки мыть, что можно, что нельзя. Ну невозможно курс общей хирургии прочитать за час, да еще заочно. Понял доктор, что только зря время тратит. Там на месте разберемся – что скажу, то и делать будете. Снимай, ребята, робу, одевай нестерильные халаты, маски и фартуки. Давай теперь мне лобок, пузо и ноги от стопы до колена брить. И чтоб было чисто, как у баб-манекенщиц! А ноги зачем? Надо! Задумка одна есть. Обрили здесь же, в каюте.        Снова в операционной. Бактерицидную лампу выключили, чтоб не резала глаза своим сине-ультрафиолетовым светом. Доктор налил первомура из черной бутыли, развел и стал мыться. Один. Ассистенты смотрят. Затем Гюлметов лезет в биксы, корнцангом достает перчатки и стерильный халат, одевается. Затем накрывает столик с инструментами. Инструментов кладет больше, чем надо – с такой бригадой точно половина окажется на полу. Готово. Все покрывается стерильной простыней до поры, до времени. «Ну что, мужики, надо бы мне капельницу поставить, но не в руку – в ногу, для того и брил. Руки мне свободными нужны.» Гюлметов бесцеремонно раздевается до гола. На нем остаются перчатки, маска и белый колпак. На ногу накладывается легкодавящий жгут. Вены выступили, как у рысака на ипподроме. Вот хорошая – на голени. Игла у внутривенной системы толстая, колоть такой самому себя ой как неприятно. Под кожей сразу надувается синяк – черт, с самого начала не все так гладко, как хотелось. Надо опять покопаться, поискать венку, поширять. Наконец из иглы выбивается бодрая струйка черной венозной крови. Подсоединяется капельница, ослабляется жгут. Теперь порядок. Физраствор пущен редкими каплями, пока сильнее и не надо. Пластырем фиксируется игла по ходу вены.       «Ой, бл%! Одну вещь забыл. Товарищ капитан второго ранга – сходите ко мне в каюту, там в тумбочке пачка презервативов!»        Замполит удивленно смотрит на доктора: «Г@ндоны? На подводной лодке? Мы же в порты не заходим! Или Вы что тут в тихую…»        «Да несите их сюда, сейчас увидите, что к чему!»        Возвращается замполит с пачкой презервативов. Гюлметов уже не стерильный, хоть все еще в перчатках – после «сервировки» он уже хватался за что попало. Он стягивает перчатки и достает два презерватива. Разворачивает и вкладывает один в один. Потом срезает «носик» – спермоприемник. Достает резиновый катетер и капельницу. Соединяет их в одну длинную трубку и опускает ее в градуированную банку под столом. Катетер продевает через презервативы и засовывает себе в половой член, по трубке начинает бежать моча. «Так, эту золотую жидкость мы мерить будем, сколько когда натекло. Без катетера, боюсь, что мне будет не проссаться после операции. Вообще-то его туда стерильным надо пихать, ну да ладно – уретрит не самое худшее в нашем деле. Пойдет и так». Презервативы плотно одеваются на член и фиксирутся пластырем к коже и катетеру. Получается герметичная манжета – о катетере можно забыть на время операции. Опорожненный мочевой пузырь сжавшись что-то сдвинул в брюхе – боль резко усилилась. Черт, с трубкой в мочевике, с капельницей в ноге и сильными болями в животе уже совсем не побегаешь. А-ля хирург-паралитик.        Дальше велит поднести ему банку от капельницы. Заранее заготовлен шприц с лошадиной дозой мощного антибиотика широкого спектра действия. Такое при нормальной операции не надо. Это так – подстраховка на всякий случай, операция то совсем ненормальная. Харакири, а не операция. Кто за что тут поручиться может. Поэтому пойдет антибиотик внутривенно-капельно – береженого Бог бережет.        Ну все, ребята, идите ручки щеткой под краном помойте. Пять минут на ручку. Хватило бы и двух, но опять же, подстрахуемся. Помылись – теперь руки в таз с первомуром, держим секунд тридцать и начинаем поливать раствором руку от самого локтевого сгиба. Отлично! Мокрые руки держать вверх. Да не так, тв%ю мать. Чо ты их держишь, как немец под Сталинградом? Вверх, но перед собой. Ничего не касаясь, ко мне! Гюлметов «корцангом» выдает стерильные полотенца, что заблаговременно положил на столик с хирургическим инструментом. Хоть и наставлял, что надо начинать сушить с пальцев, а уж потом все остальное и на кисть больше не возвращаться, не получается у них. Вытирают, как тряпкой солидол после работы. В любой хирургии заставили бы перемываться. Но нам пойдет, лучшего от такой «профессуры» не дождешься. Теперь халаты. Гюлметов берет себе на руку шарик со спиртом – намоченный марлевый комочек. Вроде тоже общие правила нарушает. Разворачивает халат лицом к себе, просит механика просунуть туда руки. Руки просовываются и тыкаются в нестерильное тело голого Гюлметова. «Так, ты расстерилизовался. На тебе шарик со спиртом – тщательно три руки и держи их перед собой». Опять же по-нормальному и руки перемыть надо, и халат сменить. Да ну его – болит сильно. Побыстрей бы уже. Повар точь в точь повторяет ошибку боцмана. Ну и тебе спирт на руки. Готово.        Так, дай мне вон тот разрезанный целлофановый кулек. Я его себе на грудь до шеи пластырем налеплю вместо фартука. Теперь меня повторно моем – замполит, неси еб@ный tazik, бл&дь! Полулежа Гюлметов отмыл руки, без всяких церемоний схватил стерильное полотенце, высушил первомур. Взял халат со столика, просунул руки – замполит завязывай тесемки сзади. Халат подогнут до солнечного сплетения. Дальше халат не нужен – на половине тела доктор кончается и начинается больной.       Опять спирт на руки, одеваем перчатки. Вначале доктор натянул свои, затем помог ассистентам. Ну и снова спирт. Спирт – наше спасение, даже если и не во внутрь. Вроде бы есть возражения? Во внутрь будет после снятия швов, эй, замполит, поддерживаете? Ну если даже замполит поддерживает – тогда точно будет. И снятие швов, и спирт. Красимся! Гюлметов начинает густо мазать свой живот йодом. Так, чуть подсохло – давай простыню, будем операционное поле накрывать. Ты чё, дурак, бл£дь, делаешь?! Зачем ты это г₽вно с пола поднял?! Не эту простыню надо. Ну-ка возьми спирт на руки два раза, а нагибаться в операционной имеет право один замполит. Всем стоять, как будто ломов наглотались! Руки до яиц не опускать!        Правильно – вот эту стерильную простынку. Теперь цапки давай. Каких таких тяпок не видишь? Я сказал – цапки! А-а, так это у вас на Украине так тяпки называются. Я и не знал. Давай вон те зажимчики-кривули, это и есть цапки. Черт, ими через простынь за тело хватать надо. ОЙ! А-А-АЙ! Ы-Ы-ЫХ! БЛ%ДЬ! Фух, ну вот и все. Да нет, не все – обрадовался. Все – в смысле все готово начинать операцию. Всем спирт на руки! Руки дружно полезли в банку с шариками, как дети за конфетами. Любая операционная сестра лопнула бы от смеха.       Замполит, вон ту банку давай. Нет, не наркоз. Если Вы возьметесь провести операцию – то с удовольствием сам себе наркоз дам. Новокаин это – местная анестезия будет. Да-да, вот именно, чтоб «заморозить». Гюлметов набирает здоровый шприц новокаина. Начинает себя потихоньку колоть по месту предполагаемого разреза. Кожа взбухла лимонной корочкой. Перед продвижением иглы предпосылает новокаин. Вроде не очень больно, но страдание на лице видно. Один шприц, другой, третий. Вот и подкожка набухла. Только руки уже дрожат. Черт подери, что за дела, ведь считай, что еще и не начал. «Так, опята-ребята! Вы буженину делали? А ее маринадом напитывали? Да Вы что – пользовались для этого обычным шприцем? Это очень хорошо! Тогда возьмите у меня шприц и напитайте стенку моего брюха новокаиновым маринадом из этой банки. Не бойтесь – получится. Я пока чуть отдохну – расслаблюсь. Только стенку насквозь не проткни. Да не бойся – вгони шприца по три-четыре в обе стороны.» Кок начал старательно ширять новокаин в ткани. Ни о какой анатомии он не думал и перед уколом лекарство не предпосылал. Получалось очень больно – точно как в гуся или свинину. Однако уже через десять минут боль стала тупеть и гаснуть. Количество бестолково вколотого лекарства переходило в качество обезболивания. Пора, сук@, за нож!        Гюлметов опять скомандовал лозунг дня – спирт на руки. За дверями операционной явно стоял народ – командир корабля приказал подежурить на подхвате – вдруг им чего понадобиться. Раздались смешки – во дают, их медициной уже по всей лодке несет. Видимо вентиляционная система быстро разносила хлорно-бензиново-эфирно-спиртовой букет хирургических запахов. Гюлметов с опаской взял в еще мокрую от спирта перчатку брюшистый скальпель. По спине побежали мурашки, ноги похолодели, а в руках снова появилась дрожь. Черт, только сейчас он ощутил, как страшно резать себя. Сразу пожалел, что не выпил сто грамм спирта перед операцией – ни замполит, ни особист, ни кэп не сказали бы ни слова. Сам решил, что оперировать «под газом» не в его интересах. Тогда терпи. Доктор закрыл глаза и решил испытать – будет больно или нет. Он без всякого прицеливания нажал острием скальпеля на кожу. Ощущалось слабое тупое давление. Когда он открыл глаза, то с удивлением обнаружил полупогруженный скальпель в лужице крови. Боли не было. Проба пера очень обнадежила Гюлметова, он осушил ранку и решил, что дальнейший разрез проведет от нее – просто расширится в обе стороны. Вроде и так на месте. Разрез надо сделать большой – от моих слесарей-поваров с маленьким разрезом помощи не будет.        Гюлметов закусив губу стал резать кожу вверх от ранки. Ливанула кровь, хоть и полосонул он не глубоко. Разрез получился под каким-то углом, некрасивый. Надо бы и вниз сразу расшириться. Салфетки быстро намокали и тяжелели. Вместе с кровью сочился новокаин, от явно плохой инфильтрации. Гюлметов нашел пару кровящих мест и сунул туда москиты. Держать голову становилось все труднее и труднее – шея крупно дрожала. Пришла пора воспользоваться зеркалом. Завязать узел под кровеостанавливающим зажимом, глядя в зеркало оказалось делом почти невозможным. Зеркальное отражение полностью переворачивало движения и вместо работы оставалась досада. Оставалось вязать на ощупь. «Замполит, пустите раствор в капельнице почаще – три капли на две секунды. Похоже, мне предстоит немного крови потерять!» Наконец наложил две несчастных лигатуры – можно «дорезать» вниз. Разрез опять получился кривой и рана стала несколько напоминать математический знак.        Опять скальпель. Подкожка рассечена окончательно и по всей длине. Палец лежит на фасции-апоневрозе – большом, но тонком и плоском сухожилии. Кок нашел забавным ловить кровящие сосуды – в ране уже торчит дюжина москитов, а кровотечения нет! Может был прав Мао Цзедун, когда сказал, что маоизм и Китайская культурная революция позволяют подготовить врача-специалиста за 2-3 месяца. Ортодоксальный марксист-ленинец (шутка, студент, он во всю эту п%еб#ту не верил и не считался с нею) Гюлметов начинал верить Великому Китайскому Кормчему. Боцман и кок в такие сложности не лезли, но сосуды вязали. Не быстро и неправильно, но прочно: «Ты побачь – уця бл%дын@ соскоче. Давай другу нытку! Чи как там ее – лихамэнту». «Не лигаменту, а лигатуру!» «Да якось воно будэ – нех@й лигатура. Сымай щипцы, звязав!»        Тут кок забыв про стерильность бросает крючок и начинает старательно тереть свой нос под маской. Маска мажется кровью. Первым заорал замполит: «Ты чо, урод, делаешь! Спирт на руки!»        Вмешивается доктор: «И перчатку сменить, а потом опять спирт на руки. Смотри, и замполит к хирургии за час приобщился!» Точно, прав Мао.       Кок идет «перестерилизовываться», первоначальный стресс из-за свалившейся ответственности боцмана явно уже отпустил: «Доктор, ты ж мэнэ говорив, шо у тэбе спирту нэма. Глянь сколько тратим! Извините, товарищ капитан второго ранга, цэ без намеков».        Замполит тоже не прочь разрядить обстановочку, но должность обязывает к строгости: «У нас сухой закон. Это мы не обсуждаем. Сказано же – как будем швы снимать – тогда и устроим доктору ревизию.» Похоже, что в благополучном исходе операции никто из них не сомневается, хоть сделано всего-ничего. Вся еб%ч@я аппендэктомия еще впереди.        Кок занимает свое место. Гюлметов опять берет скальпель и вскрывает апоневроз. Ярко-алыми губами выворачиваются мышцы. Где-то перерезана небольшая артерия, и из нее тонкой струйкой бьет кровь, окрапляя мелкими пятнышками простынь и халат кока. «Боцман, лови эту суку – видишь как кровит!» – орет несколько струхнувший доктор. Да, боцман, ты и вправду садист – чего полраны в зажим схватил? Пересади его аккуратненько на кончик сосуда. Замполит, раствор в капельнице кончился. Поставь вон ту, маленькую, и гони частыми каплями. Как только прокапает, опять поставишь большую, но на редкие капли. Вот так, капает хорошо!        Похоже ребята и с этим кровотечением справились. Ох, и узлы! Бл&дь, им только швартовые вязать! Хотя вяжут же крючки на леску, может есть надежда, что узлы не разойдутся ночью. Может и не спущу на первый послеоперационный день свою кровушку. Дальше мышцы в другом направлении идут – тут не только резать, но и тупо расслаивать надо. Ха, получилось – мужики сильные, им мясо раздвинуть не проблема. И кровит мало. Так, ребята, теперь начинается самое трудное. «Замполит, держи им картинку.» Замполит открывает учебник по хирургии. «Мы сейчас на глубокой фасции – ее разрезать особых проблем нет. Там дальше брюшина. Она мягкая и вскрыть ее надо аккуратно. А вот потом будет самое сложное. Судя по моим болям, то аппендикс мой за слепой и восходящей толстой кишкой спрятан. Сам он в рану не выпрыгнет. Надеюсь, что брюшиной он все же не прикрыт и вы его без труда вытащите. Но очень бережно! Если он лопнет – то смерть. Сбоку у него может быть пленочка-брыжейка. Его надо будет в рану вывести, два раза перевязать и посередине перевязок отрезать. Ну а потом культю йодом обжечь и кисетом обшить. Я вам много помочь в выделении аппендикса не смогу. Как вскроете брюшину под кишку, сюда, сюда и сюда надо наколоть новокаина длинной иглой. Только потом за отросток браться, иначе могу сознание от боли потерять. Поняли?»        Объясняя Гюлметов водил по картинке кончиком зажима, оставаясь стерильным. Но теперь ляп дал боцман – он ткнул пальцем в перчатке в книжку, оставив там красное пятно: «Так шо, мне в эту дырку к тебе прям в брюхо руками лезть?»       Доктор крайне вымученно улыбнулся: «Да, только перчатку смени и спирт на руки». Гюлметов чувствовал себя все хуже и хуже, и контролировать ситуацию ему становилось тяжело. «Давайте, ребята, побыстрее, ху#во мне. За кишки потянете, могу отключиться. Тогда вам замполит один будет эту книжку читать.»        В брюшную полость вошли быстро и без проблем. Брюшину сам Гюлметов подхватил пинцетом и боцман без колебаний ее рассек одним движением, приговаривая: «Брюхо як у сёмги, а икры нэма!». Потом попытались подвинуть слепую кишку для забрюшинной анестезии. Тут и началась пытка! У Гюлметова выступили слезы, его пробила дрожь с холодным потом. Через стон он сказал: «Стойте, мужики, очень больно! Плесните на кишку пару шприцов новокаина, может поможет, а потом продолжим.» Вне зависимости от обезболивающего эффекта, он решил терпеть и стиснул зубы. Плеснули. Подождали минуту и опять полезли куда-то колоть. Вроде боль немного стихла, не все равно, когда тянули кишку она оставалась на грани переносимости. Слезы полились ручьем, а стоны доктор уже и не сдерживал. «БЛ%ДИ, ДАВАЙТЕ ОТРОСТОК В РАНУ! МОЧИ БОЛЬШЕ НЕТ».        Боцман в очередной раз сказал свое заклинание «а якось воно будэ» и решительно запустил руку в рану. Гюлметову показалось, что с кишками у него попутно выдирают и сердце. Внезапно боль унялась. Левая рука боцмана все еще утопала где-то в Гюлметовском брюхе, а правая рука бережно, двумя пальчиками, вертикально держала весьма длинный багрово-синий червеобразный отросток. Брыжейки практически не было, все сосуды шли прямо по стенке аппендикса. К ране вплотную прижималась слепая кишка. Гюлметов схватил лигатуру и попытался приподняться. Замполит поддерживал его под плечи. Напряжение брюшной стенки опять пробудило боль и Гюлметов заговорил с подвыванием: «Щааас, я-ааа тебя-ааа, суку, апендюка, перевяжу!» Перевязал. Хорошо ли, плохо – сил нет переделывать. Уже лежа и глядя в зеркало перевязал еще раз. Потом окрасил йодом своего больного червяка и отсек его.       Замполит заорал «Есть операция!» и подставил банку с формалином. Отросток плюхнулся в банку и слепая кишка опять ушли в рану. «Бл%дство. Боцман, достань опять, так чтоб обрубок мне был виден! Ушить надо!» Пытка повторилась снова и закончилась тем же – странно и совсем не по канонам хирургии выкрутив руки боцман снова вытянул слепую кишку. Он сильно и больно давил на брюхо. Картина такой ассистенции совершенно не походила на то, что делали в клиниках. Слабеющей рукой Гюлметов взял иглодержатель с кетгутом. «Только бы не проколоть кишку насквозь!» Он еще раз прижег культю отростка йодом и попытался подцепить иголкой наружный слой цекума. Выходило плохо. Иглодержатель перешел в руки кока. У того тоже выходило не лучше – кое-где нить прорвала ткани, но местами держала. Попытались затянуть кисет. Получилось довольно некрасиво, но культя отростка утопилась. «Ладно, не на экзамене, сойдет и такая паутина. Вяжем.» Узел Гюлметов завязал сам. Показал как надо шить брюшину простейшим обвивным швом. На это дело пошел боцман, твердя свою мантру «а якось воно будэ, а шо – як матрас штопать!» Потом лавсаном ушили апоневроз. Узлы были несколько кривые, но фасция на удивление сошлась весьма ровно. Просто брюшная стенка была настолько перекачана новокаином, что ее Гюлметов уже шил сам, практически не ощущая никакой боли. Сам он и закончил операцию, наложив швы на кожу. Швы, правда, тоже были далеко не мастерские – кое-где выгладывали «рыбьи рты» от неправильно сошедшихся краев под узлом. Да плевать – лишь бы не разошлось, а уж уродливые рубцы на брюхе как-нибудь исправим.        Наконец, после всего произошедшего, наложена повязка. «Замполит, сколько там мочи с меня накапало?»        «А кто его знает – банка полная и лужа на полу… Да мы помоем!»       «А времени сколько прошло?»        «Кто его знает. Долго возились, а время мы что-то и не засекали…»        «Да-а, бригада у меня подобралась. Ладно – вытащите мне катетер, пора перебраться из операционной в каюту-изолятор.»        Напоследок Гюлметов засадил десять миллиграмм морфина прямо в капельницу, со словами, что работа работой, но надо и отдохнуть. Затем быстро докапал остатки и приказал сменить банку на обычный физраствор. В физраствор опять дали антибиотик и пустили очень редкими каплями, а глаза доктора заблестели, и по телу разлилась приятная истома. Боль и сомнения отступили на второй план. Хотелось покоя и уюта. Подали носилки и множество сильных рук бережно сняло расслабленное тело со стола и потащило в изолятор. Гюлметов пошутил, что сегодня он порядок нарушает и протокол операции писать не будет. Похоже, никто его шутку не понял. Через десять минут доктор спал странным сном с сюрреалистически яркими сновидениями.        На утро (если такое деление времени применимо к подводным лодкам в автономном походе) температура была 38. Рядом на стуле дремал офицер-акустик свободной смены. Стало понятно, что в сиделки к доктору-герою рвутся многие. Гюлметов негромко позвал спящего: «Шкет, ты мне утку не подашь? Боюсь, что швы хреновые, разойдутся. На постельке хочу дней пять полежать.» Акустик подскочил как ужаленный и стал подкладывать утку. Оправившись, доктор попросил новую банку физраствора и еще раз засадил туда антибиотик. Тут в дверь постучали – это был капраз, командир ракетоносца собственной персоной.        «Ну, здравствуй, док. А ты, капитан – мужик. Придем домой, проси, что хочешь – на любую учебу отправлю. Сам по штабам хлопотать буду. Эх, жалко такого хлопца терять – но уж если ты себя смог прооперировать, то уж других… Ты – хирург!»       «Спасибо, товарищ капитан. Спасибо за доверие!» Потом они еще поболтали с полчаса в основном на околомедицинские темы и шеф собрался уходить. Тут из под одеяла Гюлметова раздался нелицеприятный громкий пердёж и каюта быстро наполнилась «ароматом». Капраз сконфузился, а Гюлметов закричал «Ура! Это моя самая приятная музыка на сегодня! Газы отошли – кишечник работает. Уж не буду извинятся.» Капраз улыбнулся, опять пожал доктору руку и вышел из благоухающей каюты.        Затем пришел кок. После доктора, боцмана и кока на борту чествовали героями номер два и три, а замполита – номер четыре. Правда из рассказа самого замполита получалось, что это чуть ли не он сам единолично выполнил операцию, руководствуясь мудрыми решениями партии. Хотя все знали вес замполитовских слов. Кок пришел узнать, чего же больной желает откушать? Сегодня, пожалуй, ничего – попью глюкозки. А вот на завтра захотелось гоголь-моголя, манной каши на молоке и шоколадных конфет. Кок на каприз не обиделся, сказал что исполнит.        К вечеру температура спала до 37.3, что Гюлметову страшно понравилось. Антибиотики прокапали еще раз, а потом надобность в них отпала. Доктор явно полный курс завершать не собирался. На ночь он решил никаких обезболивающих не принимать, а выпил две таблетки нитрозепама – сильного транквилизатора со снотворным эффектом. Шов болел, но вполне терпимо. «Под транками» спалось нормально.        На следующий день кок принес красиво сервированный поднос с тарелкой манной каши на молоке и гоголь-моголь. И то и другое было сделано из порошковых продуктов, но вполне вкусно. Гюлметов поел, а дальше началось странное. Шоколад! Коробка конфет от самого капитана (берег себе на День Рождения), старпомовские трюфеля, «Птичье молоко» от штурмана, «Каракумы» от радиста, «грильяж в шоколаде» от ракетчиков, шоколад «Вдохновение» от реакторного отсека и много, много чего. За свою лежку Гюлметов съел по чуть-чуть из каждой коробки, а остальное сберег на собственную «выписку» – ссыпал остатки в большую чашку и раздал всем в кают-компании после ужина к чаю. Праздник-то семейный, общий!       Швы Гюлметов снимать не спешил – решил подождать для верности до седьмого дня, хотя рана выглядела вполне прилично. Не совсем он себе верил – мало ли чего и как он там навязал, пусть срастется получше. Вечером шестого дня к нему опять зашел Камаз. Видимо, от замполита разнюхал, что доктор кое-чего обещал. Тянуть волыну и косить смысла не имело, и Гюлметов решил сказать командиру в открытую: «Товарищ капитан, я тут это, ну тогда, бригаде моей пообещал кой-чего… Мол, если все нормально будет, ну всем спиртяшки плесну. Так, символически, немного…» Камаз зло смотрел на доктора своими стальными непроницаемыми глазами. Такой взгляд ничего хорошего не сулил: «Снятие швов проведете сразу после ужина. Это приказ. Я приду, проконтролирую!»        Об этом разговоре Гюлметов оповестил всех участников. После ужина он в одиночестве отправился в операционную, которая опять стала обыденной «медичкой-процедуркой». Опустил стол, снял штаны и отлепил повязку. Рана абсолютно чистая, даже «рыбьи рты» под неудачными швами загранулировались и по краям пошла нормальная эпителизация. Работая пинцетом и ножницами доктор резал нити у самой кожи и резко дергал – старые лигатуры выходили легко, не больнее комариных укусов. Когда осталось снять последний шов дверь каюты бесцеремонно распахнулась. В проеме стоял грозный Камаз. Доктор застыл с пинцетом в руке и вытянулся по стойке «смирно» со спущенными штанами. Командир шагнул в процедурку: «Ну как?»        «Да все отлично, товарищ капитан первого ранга!» – отрапортовал капитан медицинской службы.        «Бригада, заходите!» За ним ввалились замполит, кок и боцман. «Товарищи офицеры, больше всего на свете не переношу болтунов и стукачей! Если где-то услышу хоть полслова – сгною! А сам все буду отрицать.» С этими словами Камаз извлек откуда-то небольшую банку домашних консервированных патиссонов. Всем все стало понятно; доктор лихо срезал последний шов, натянул штаны и нырнул за бутылью и стаканами.        Близился конец похода. Лодка уже не лежала в дрейфе, а весьма активно работала своими гигантскими винтами. Скорее всего домой. Этого никто, кроме приближенных, конечно не знал, но каждый догадывался. Капитан медицинской службы Гюлметов все также бесцельно лежал на своем операционном столе и глядел в белый потолок. Зеркала не было – его давным-давно перевесили на старое место в кают-компанию. Мысли доктора были просты и прозаичны. О его будущем. Вероятно, будет представление к награде. Камаз не соврал – поможет. Надо писать заявление в клиническую ординатуру. По общей хирургии.       Мы уже заканчивали с приготовлением пира на весь мир.       — М-да, твой Гюлметов меня поражает.        — Какой есть.