Пеларгония

      Пенелопа Эккарт пусть и была главной негодяйкой всего светского общества, все еще являлась аристократкой, а потому на людях вела себя отстраненно и холодно. Тихо. Одинокая роза, тревожно окружившая себя шипами и не позволявшая никому подойти достаточно близко, чтобы дотронуться до хрупких лепестков. Лейсана не уставала восхищаться настолько сильным нежеланием видеть кого-то рядом с собой и вместе с тем — отчаянной нуждой в человеческом тепле. Дикая роза, которую она видела исключительно несчастной, почти увядшей пеларгонией. Хотелось пригреть этот нежный цветок в домашнем тепле, одарить лаской и хорошенько наладить питание: выпирающие даже так ребра не говорили и слова о здоровом питании их хозяйки.       Лейсана улыбнулась и поднялась нерешительно, собрав всю свою гордость для того, чтобы подойти к молодой госпоже Эккарт. Та смотрела на нее с холодом и заочной неприязнью, несмотря на то, что они совершенно не были знакомы дальше простых упоминаний в слухах прочих дам. Впрочем юная леди дома Вербия не собиралась отступать, а потому с лаской, без тени жалости или чего похуже представилась:       — Добрый вечер, леди. я Лейсана Вербия. Мы ранее пересекались с вами лишь однажды, и тогда нам не довелось поговорить. Позвольте исправить это недоразумение на сей раз.       Голос звучал приветливо, но Пенелопе плевать. Ей претило чужое общество, претили и разговоры с кем-либо, и потому игнорировала все вокруг, лишь наблюдая за тем, как старший брат говорил о чем-то с партнерами по бизнесу и прочими аристократами, как другие барышни танцевали со своими ухажерами или родственниками, и завидовала. До белых костяшек, спрятанных в пестрых перчатках желала также. Но какой прок желать о том, что никогда не сбудется?       — Видимо, вы не так общительны, как о вас говорят, — заметила Лейсана и неуверенно сжала ткань платья. Лишь слегка, чтобы никто не заметил, но улыбка сохранилась на лице.— Вам некомфортно здесь? Признаться честно, я сама не любительница подобных мест.       — И зачем же тогда пришли? — не знамо почему спросила Пенелопа, вернув свой взгляд на танцующие пары. Подобие диалога, который пыталась вести леди Вербия, мало интересовало ее, а слова вырвались непроизвольно и, скорее, из чистой вежливости, еще хранившейся где-то в подкорке сознания после всех тех уроков с тоненькой веточкой березы в руках наставницы.       — Братец совершенно не оставил мне выбора, когда сказал, что здесь будете вы, — тихо рассмеялась Лейсана. — Вы вряд ли помните меня, но с того дня, когда мы мельком пересеклись, я мечтала о нашей встрече. Вот дорогой родственник и не побоялся воспользоваться этими, чтобы показать наконец свету.       — Мечтали о встрече? Как странно, обычно со мной ее предпочитают избегать, — усмехнулась Эккарт и скрестила руки на груди.       — Что ж, эти люди глупы и недальновидны, — графская дочь ответила без тени сомнений и протянула бокал.— Почему бы нам не выйти в уединенное место и не поговорить за парочкой бокалов вина? Уверена, это будет гораздо приятнее, чем все здесь происходящее.       — Ваши мотивы все еще мне совершенно не ясны, но будь по-вашему. Все равно эти танцы поднадоели мне, — согласилась Пенелопа, скрепя сердцем, и направилась в сад.       Дерек просил предупредить его, если она решит выйти из зала, однако молодой Эккарт было все равно, за что получить выговор и наказание: за игнорирование просьбы или общение с графской дочерью, о которой прежде никогда не слышала. Она не надеялась на приятную прогулку и уж точно — на приятный разговор, поэтому к черту: ее уже изрядно подташнивало от этих слащавых, полных счастья аристократов, что шептались за спиной.       На улице же, в императорском саду, оказалось свежо, настолько, что Пенелопа никак не могла надышаться. Блаженный запах свободы и роз — ее любимый и давно позабытый, оставшийся лишь жалким напоминанием о том, как сильны цепи на ее руках.       — Вижу, вам больше по душе такая обстановка.       Лейсана шла позади и с интересом разглядывала клумбы и кустарники, полные цветочных бутонов. Здесь было много самых разных растений, и в любой другой день она отдала бы все, лишь бы подойти к каждому из них, хорошенько разглядеть и придумать букет у себя в голове, который непременно пришелся бы по душе Пенелопе.       — Она навевает не самые приятные воспоминания. Хотя, признаю, в сравнении с другими — вполне сносные, — ответила Эккарт и направилась с видневшейся из-за кустов беседке. Дороги она не знала, но тем лучше: время и тишина утомляли любого, но никак не ее.       — Вот как? Признаюсь, мне кажется, что этому прекрасному саду не хватает пеларгоний.       — Почему же?       — Мне бы хотелось вплести их в ваши волосы. Думаю, королевская прекрасно бы смотрелась в них.       — Какая чушь, — Пенелопа легким движением руки сорвала бутон красной розы и покрутила его в пальцах.       Лейсана наблюдала за ней с интересом и лишь через пару минут решилась подойти ближе и аккуратно забрала у нее цветок. Ласковое движение вдоль нежных лепестков заставило Эккарт застыть в ожидании: действия графской дочери оставались для нее столь же туманны, как и слова, а та легким взмахом руки отпустила уже мертвую розу, не находя в ней и капли интересного. Безусловно, эти цветы прекрасны, по-своему очаровательны и невероятно страстны. Ярко-красные бутоны не оставляли сомнения, когда какой-нибудь очередной кавалер дарил их своей возлюбленной, но Вербия находила их скучными. Никакой загадки, никаких рассматриваний в попытке разгадать ее — значение подарка настолько поверхностно, что хотелось взвыть.       О Пенелопе Эккарт сказать такое даже у совершенного глупца не повернется язык. Она странная, холодная и вместе с тем — настолько пропитанная эмоциями, что наблюдать никогда не надоест. А пеларгония — простой, совсем незаметный в сравнении с розами цветок, кричащий о просьбе быть рядом, и это настолько сильно напоминало герцогскую дочь, что Лейсана не могла не думать об этом. Она не знала, умышленно ли леди подарила тот красивый букет — совсем не такой роскошный, какой она бы могла себе позволить и какой от нее все ожидали, — но хранила воспоминания о нем с улыбкой и нежностью, которую никогда не испытывала до этого.       Кто бы мог подумать, что эта вечно злая, невоспитанная Эккарт, которая не нравилась абсолютно никому, станет так яро, так открыто говорить незнакомой девушки о собственном одиночестве? Возможно, это было не более, чем совпадением, но ей не хотелось так думать — слишком незначительный и вместе с тем яркий кусочек пазла, который привел к постоянным встречам, о которых никто, даже сама Пенелопа, не знал. Лишь Лейсана помнила о них и с лаской перебирала каждый, чтобы уж точно не забыть.       — Розы не так красивы, как вы думаете, — улыбнулась она. — А пеларгонии не настолько скучны в глазах других, чтобы у них не нашлось поклонника.       — Интересная мысль, но я не вижу в ней связи с происходящим здесь, — сказала Пенелопа, повернувшись к Лейсане и застыв в паре сантиметров.       Стоять вот так неприлично для аристократки, но она никогда не была истинной леди, а жалкие потуги прошлого уже давно позабыла — куда сильнее правил этикета ее беспокоила невольная собеседница: Лейсана Вербия была странной, слишком милой и спокойной рядом с той, кого не стеснялись называть сукой.       Такое не могло произойти просто из искренней прихоти, из чистого желания поговорить или чего-то подобного, потому что с ней не о чем разговаривать, потому что на всем свете не сыскать компаньона скучнее Пенелопы, да и в цветах, которыми Вербия, судя по всему, страшно увлекалась, совершенно не разбиралась — чужие слова звучали откровенной ложью.       Понимать Лейсану, допускать мысль о правдивости ее речей не хотелось — доверие никогда не заканчивалось для Пенелопы хорошо, а потому она внимательно смотрела в глаза напротив и пыталась найти то, что могло бы подтвердить догадки.       И почему-то не находила.       Лейсана смотрела на нее с такой лаской, на какую только была способна, и улыбалась, добро и любяще — так не улыбаются ненавистным персонам.       — Для вас это действительно странно, не могу спорить с этим, но я и правда просто хотела поговорить, — шепчет она, не отводя взгляда. — Просто встретиться с вами лицом к лицу, как можно ближе увидеть всю вашу красоту и вплести в эти прекрасные волосы несколько пеларгоний. В моих действиях ни гроша меркантильности или вранья — перед вами открытая книга, госпожа Эккарт.       — Зачем вам тебе это? — нахмурилась Пенелопа.       — Все просто: вы мне нравитесь. Мне нравится в вас все, что только могли видеть мои глаза, что слышалось мне из чужих уст, и мне бы хотелось знать: что правда, а что ложь, почему вы так отчаянно одиноки? Почему вы вот уже как десять лет зовете меня во снах и молите быть рядом.       — Ч-что? — Эккарт отпряла, чувствуя, как бешено заколотилось сердце, как воспоминания, которые она прятала доселе, медленно, но верно поглощало все мысли. И нежная улыбка на чужих губах уже не казалось такой уж незнакомой.       — Вы звали меня. Неосознанно нашли меня и направляли мои сны в то русло, из которого вам хотелось сбежать, а я откликнулась и, словно мальчишка, влюбилась в одинокую маленькую девочку с ярко-малиновыми волосами и мятными глазами. Я влюбилась в вас. И с тех пор мечтаю о вашем спасении.

Как жаль, что мы обе не получим ничего, кроме боли, в любом возможном раскладе.