Лепестки гардении

Жан Кирштейн после победы над титанами начал жить новой жизнью. Запах акварели, пыльная бумага на полках, деревянный домик в центре, городская суета. Именно это давало спокойствие и новые взгляды на жизнь. Прожив пять лет на родине с друзьями, он понял, что нужно принять все это и идти дальше. Ровно год назад Кирштейн обстроился в центре. Купив небольшой и старенький домик, начал продавать картины на площади, чтобы взять пару купюр из стаканчика и обеспечивать себя. Все его репродукции были необычны и красивы. Разные жанры, он пробовал себя во всех. Мог увидеть привлекательную даму и нарисовать ее. Мог посмотреть на закат и нарисовать берег с желтым небом. Казалось, жизнь начала играть по-новому. Но одиночество. Жан скучал по друзьям и отправлял им письма, которые, наверняка, не доходили из-за всегда пьяного почтальона. В его маленьком блокнотике нарисован портрет Армина. Такого тёплого и близкого. Личико Арлерта заставляло улыбнуться. Армин Арлерт был в отъездах. Из-за флота пропадал на неопределённый срок. Тысячи писем другу лежали на столе. Их никак не отправить. Жан никогда не осуждал светловолосого за этот выбор. Мечта Армина сбылась. Изучить море, поведать его, поведать морские порты и красоты. Сколько они не виделись? Год? Полтора? *** Ещё один тоскливый день. На улицах играет музыка для влюблённых, для танца, который будет наполнен любовью и искренностью. Милая пара. На бумаге появились серые эскизы мужчины и женщины. Длинные локоны дамы, развевающееся на ветру платье. Мужчина же был высоким, шляпа, чёрная рубашка. —Прошу прощения,—Кирштейн подошёл к паре,—Держите. Ваш союз и гармонию, мне захотелось изобразить. Это Вам. Тысячи слов благодарности. Жан слышал это тысячу раз. Равнодушно. Ни капли искренности. Люди благодарят деньгами. Пару бумажек тоже хорошо, но достаточно слов. Слов настоящей благодарности. Эта пара не поставит картину в рамку, а выбросит. Жан, ведь просто изобразил на бумаге то что видит, то что ему нравится. Люди воспринимают это как работу, за которую нужны деньги. Жан никогда бы не брал деньги за картины , которые он писал, получая наслаждение и экстаз. Но выхода нет. Люди пихнут бумажки прямо в руки, потому что работа достойна награды. Кажется, миллион прохожих перед его глазами каждый день. Он ищет что то родное и любимое. Все тщетно. Ни одна дама не взглянет на Кирштейна. Он бедный. Живет в сухом доме, рисует картины. Кому нужен парень без денег? *** Вечер. Улицы освещены яркими лучами фонарей. Берег реки, и прохладный ветер. Сегодня хочется побыть в этой суете. Город развивался. Было много прилавков. Например, тот мужчина явно раньше жил за городом, выращивал мяту, а теперь владеет маленькой чайной лавкой. Та девушка печёт яблочные пироги. Огромный сад яблок из разных сортов достался ей по наследству. Выглядит аппетитно. А вон там, винная лавка. Самый дорогой прилавок. Жан давно не пил вино, не ощущал тот терпкий и кислый вкус в горле. Глаза прямо так и смотрели на заграничное белое вино. Бутылка была небольшая, но радость принесла бы огромную. Кирштейн заработал сегодня больше, чем прежде, поэтому ноги сами потащили его в маленький домик. В лавке пахло свежим виноградом и деревом. Терпкое сочетание. Заветная бутылка белого была в руках парня. —Не дорого для тебя?—кинул продавец. —Вовсе нет. Могу позволить,—положив небольшую стопку купюр и мелочь, Жан взял бутылку двумя пальцами и вышел из этой винной комнатушки. *** —Оставлю для лучших времён,—дверка шкафчика закралась. Дома было намного лучше, нежели на забитой людьми улице. Он не любил толпы, но сливался в них. Не любил влюблённых, но сам пытался почувствовать «бабочки». Не любил пачки денег, но брал на жизнь. Вся жизнь сделана наперёд. Идём против своих желаний ради существования. Ведь Кирштейн далеко не душа компаний, он боится. Боится увидеть людей, похожих на Сашу, Эрена и других. Боится поддаться панике. Он далеко не романтик, но недостаток тактильности есть в душе. Тот самый осадок первой влюбленности, такой суровой и больной. Деньги и вовсе ему не нужны. За несколько лет люди начали дышать ими. Такая же бумага только напечатаны на ней цифры и всякие иероглифы. Ведь только недавно никаких денег не было. Был хаос, самый настоящий. А может, уже давно, просто все ещё это не ушло из нутра Кирштейна. Впрочем, на улице глубокая ночь. Звезды рассыпались на синем небе. Лампада освещает маленький стол, на котором спит Жан. Снова рисовал портрет Арлерта. Безумно скучает. В его разуме глубоко кроется мечта: встретить Армина. Светловолосый парень как бриллиант среди всех камней. Как самый крепкий алкоголь. Как спокойствие и луч солнца. Голубые глаза отражают морской бриз. Арлерт словно сон, запоминающийся на всю жизнь. Холодное утро. На улице тусклая осень, практически заканчивается. За окном туман лёг на горизонт, на площади тихо и спокойно. Будто люди пили коньяк всю ночь, а наутро болеют. Так и есть. —Как холодно..,—трёт руками свои плечи Жан, чтобы согреться. Пора зажечь камин. Конец осени и начало зимы. Чувство, когда ты в предвкушении рождества и одновременно отпускаешь осеннюю, спокойную тоску. Все неудачные работы Кирштейна в миг превратились в красное пламя. Зачем хранить то, что не удалось? Легче просто уничтожить. —Так то лучше. Стук в деревянную дверь. На часах утро. Кого привело в такой холод к Жану? Неуверенно и аккуратно парень открыл дверь. На пороге стоял Арлерт. Высокий, возмужалый парень. Волосы его были чуть короче плеч. Элегантная форма, значки, наверное, за службу. Губы его сухие, глаза все те же самые-голубые. На лице появилась улыбка. —Надеюсь, я не помешал тебе. Ребята сказали, что ты уехал, и дали лишь адрес. Я скучал, Жан,—разводя руки, чтобы заключить в объятия близкого друга, многотомно сказал Армин. Дар речи потерян. Арлерт все ещё лучше. Его фигура, лицо, улыбка-эталон красоты. Кирштейн крепко обхватывает плечи Арлерта. Впервые он ощущает тепло и радость. Что то внутри закололо, будто, черт возьми, кто то порхает. —Я немного замёрз,—дышит Армин на свои кисти. —Заходи. Я как раз зажег камин. В глаза светловолосого бросились много цветов, бумаги, книги и мольберт по середине гостиной. —Извини. Я не знал, что ты приедешь..,—Кирштейн и вправду не знал, как завязать разговор. Столько эмоций, столько всего, что хочется рассказать. Он не видел Армина год точно. Глаза все ещё бегают по его телу, рассматривают жесты и улыбку. —Не стоит. Это твой дом,—Армин гладит пальцами спину Жана, от чего воздуха совсем не хватало. В животе ужасно скрутило. И снова улыбка. Улыбка этого гребанного Арлерта. Жану до жути нравилось это. Нравилась обстановка, она не такая как всегда. Что то новое. Нравились жесты друга, как он ходит по дому и перебирает своими тонкими пальцами бумагу, лепестки цветов и карандаши. Нравилась мимика. Эта лучезарная улыбка. Она не изменилась с того момента, когда Арлерт в первый раз повстречал море. —Ты рисуешь, Жан?—расстегивает своё пальто Армин. —Да, продаю на площади. Если есть настроение, рисую людей и тоже продаю. —Твои работы очень красивы. Как из музея. Как из снов,—улыбается Арлерт. И тут сердце «Уходит в пятки». В голову и по телу бьет окситоцин. Казалось, Армин, словно легкое перышко. Тот самый Армин, которого Жан по уши любит? А может чувства были всегда, просто утеряны в густом тумане. Когда, все спокойно, и нет гигантов, можно начать строить и свою личную жизнь? Жан все ещё стоял, как вкопанный, ни слова сказать не мог. Только сейчас он почувствовал запах чего то свежего, запах Арлерта. На тёплом пальто оставался морской ветерок, который дурманил голову Кирштейна. —Твой запах..,—на щеках появился румянец, он сказал это не подумав. Арлерт улыбнулся ещё шире. —Эй, не нужно загонять меня в краску, Жан. Это всего лишь пальто. Наверное, пропахло морем. —Я повешу его,—Кирштайн отошёл в коридор. Кончик носа прикоснулся к ткани. И снова этот приятный запах. Абсолютно другой. Такой настоящий. Руки сами прижали пальто к себе, представляя Армина. Выглядело, будто он сумасшедший. Хотелось просто утопать в объятиях Арлерта, чувствовать его руки на своей талии, обжигать его шею горячим дыханием, миллионный раз вдыхать запах моря. Мысли о Армине не давали покоя. Как Жан мог влюбиться за несколько секунд? Так быстро, будто с первого взгляда. Звучит банально. —Ты согрелся?—садится Кирштейн за стол, всматриваясь во все очертания лица Армина. —Вроде бы да. Но алкоголь бы помог ещё лучше,—парень легко улыбнулся. —У меня есть. Вино. Из за границы. Купленная вчера бутылка вина, будто судьба. Будто она должна была попасть в руки Жана. Наливая алкогольный напиток по бокалам из сервиза Леви, парни расспрашивали, что стало с ними за эти года. Так тепло и искренне. —Сервиз Леви? Как ты умудрился?—отпил вина Арлерт. —Он подарил мне их на день рождение. Сказал: «Как от сердца отрываю». —Я и вправду скучал, Жан. Так давно не видел твои глаза и..волосы. Они всегда мне нравились,—смущался Армин. —Твои мне тоже нравятся. Так рад, что снова отрастил их. Они такие мягкие.. —Не хочешь потрогать? —Оу, они такие красивые, не хочу пачкать..?—звучало глупо. Впервые Жан не смог связать здравые мысли у себя в голове. —Да брось тебе,—Арлерт взял кисть Кирштейна и приложил к светлым волосам,—По ним ты тоже скучал. А я скучал по тому, как ты гладил их. Нежные прикосновения Жана давали расслабиться. Действие алкоголя тоже повлияло. От этой атмосферы Армин тихо промычал, расслабляя все мышцы своего тела. —Нарисуй меня,—такое строгое и протяжное. Сердце уходило в пятки, Кирштайн был готов пристрелить себя прямо сейчас от того, что уже сходил с ума от слов из уст Арлерта. Глоток воздуха. —Как желаешь? —Могу ли я быть твоей картиной? Делай со мной, что хочешь. Я весь твой. Что этот чудак вытворяет. Жан готов был упасть в обморок. Он ни слова сказать не смог. Только огромный ком в горле. В комнате повисла тишина. —Единственное, что я хочу это цветы, Жан. У тебя много их в саду. Сорви для меня, что нибудь дельное. Когда Арлерт успел быть таким властным? Когда он успел управлять своей речью? Своей жестикуляцией? Когда? Гардения. Белые и нежные цветы, выжрали потайные чувства. Тайну любви. Скрытую любовь. Мягкие лепестки, до жути прекрасный запах. Они были копией Армина. —Я решил, что гардения будет лучшим вариантом для тебя,—опустил голову Жан. —Хочешь в одежде нарисовать?—взял в руки цветы Арлерт. —Нет. Снимай верх,—тон стал грубее. От этого Армин широко улыбался и расстегивал белую рубашку. Верх оголён. Возмужалое телосложение, каждый изгиб, родинка около правой ключицы—все было идеально. Он будто мечта. Та самая мечта в голове Жана. —Сядь на диван, возьми в руки один цветок. Вздох. Очертания тела Армина стали появляться серыми набросками на бумаге. Длинные ноги, широкие плечи, грудь, шея, кисти рук и съедающий взгляд. —Я думаю лучше будет смотреть в даль. —Я хочу на тебя. Приятная дрожь прошлась по всему телу. Руки похолодели. Арлерт слишком шикарен, чтобы просто рисовать его. Но Жан никогда не тронет. Просьба есть просьба. Капельки пота на лбу. В доме слишком жарко. Окна запотели от дыхания. Парни явно выпили больше половины. Самым сложным было нарисовать тот самый цветок, который Армин держит в своих руках. В саду много цветов, которые уже были мертвые из-за наступающей зимы. Но эти два цветка. Они будто стальные. Все ещё цвели. Именно эти цветы. Цветок, обозначающий любовь. Сочетание романтики и эротики. Все это в Армине. Смущение, но одновременно желание. Делая последний резкий набросок, Кирштайн кашляет. Обстановка сильно давит. Он сходил с ума. То ли алкоголь, то ли этот чертов Армин Арлерт. —Готово. —Жан..,—медленно скользил по картине взглядом ,—Это так феерично и превосходно.. Впервые раз за всю встречу голос Арлерта дрожит. Дрожит от эмоций и смешанных чувств. Хотелось выразить все искренность и благодарность. —Я так рад, что ты сделал это. Ты сильно смутил меня,—надевает рубашку светловолосый. —Спасибо, что приехал ко мне,—искренне улыбается Жан. *** —Извини, Жан, мне нужно уходить. Я попытаюсь навещать тебя и часто приезжать. Этот день я не забуду. Спасибо,—открывает дверь,—Ещё встретимся. И Жан снова один. Снова одинок. Эти несколько часов пролетели как секунды. Он снова скучает. Запах Арлерта остался на долго в его голове. Его образ, тело, руки, глаза. Но самого Армина нет. Кирштайн так и не успел сказать самое важное. Он не хотел плакать. Сильно не хотел. Но любовь к Арлерту не уйдёт. Никогда не уйдет. Они ещё встретятся. Пообещал Армин. Ещё один тусклый девятнадцатый день зимы. Стук в дверь. Как всегда, кто то, что то продаёт. —Если вы продаёте картофель, то мне не нужно. —Нет. Вы Жан Кирштейн? Вам просили передать письмо из морской почты. Держите. Взяв бумагу в руки, Жан закрыл дверь и сел на стул. «Привет, Жан. Я хочу попросить прощения у тебя за такой уход. Я очень засмущался. Но оправданий у меня нет. Я планирую скоро приехать. Твой рисунок лежит у меня в кармашке, где грудь. Я надеюсь, что ты в порядке. Надеюсь, это письмо дойдёт. В следущий раз, ты не только нарисуешь меня. Я жду нашей встречи. Армин.»