Исправление генерала

      Бесцельной чередой день сменялся днём. Как когда-то давно земли южного города застелило снежным покрывалом, на ветвях, покрытых инеем, появились перелётные зимние птицы, а люди облачились в наряды с тёплыми подшубками. Среди них, весело снующих по улицам в сумасбродном контрасте со скромными, печальными рабами, не было лишь того, кто предпочёл оставаться дома. В стенах родного поместья.       Лю Бинмо не был одним из тех, кто считал праздники чем-то особенным. Для него это были такие же обычные дни, ничем не примечательные, лишь гудение толпы снаружи становилось невыносимым. Хотелось где-нибудь от него спрятаться. Остаться в Чуйлю, спрятавшись, как лисица в своей норе, или выпросить у Первого Генерала длительную командировку в одну из глубин империи, где людей не больше, чем пальцев на руках.       Это, к тому же, будет очередной праздник, проведённый без отца. С момента его смерти шёл уже не первый год, но по-прежнему остро ощущалась нехватка его поддержки. Его твердого слова и мягкого плеча.       Слуги теперь казались чересчур осторожными, ведомые расползшимися слухами, и тихими, словно мыши. В родовом поместье Лю, несмотря на веселье, царившее в городе, висела удручающая, мрачная тишина. И, вслушиваясь в неё, Лю Бинмо осознал одну простую, но ранее незаметную вещь.       Эта праздничная тишина раздражает куда сильнее, чем привычная суматоха.       Словно учуяв эту мысль, ныне Второй Генерал Дан Дай тут же прибыл в Чуйлю. Понимая, как его близкому другу будет тяжело в этот особый день, он решил, по крайней мере, навестить его, прежде, чем отправиться отдыхать к своей семье. Готовый составить ему компанию, он переступил порог почти что родного дома и встретил там неожиданный сюрприз…       — …Ты действительно назвал его Шайбэем? — спросил он, как только рабский мальчишка покинул их, успев разбить кувшин вина, пораниться и получить от Лю Бинмо пощёчину. Лужа вина на полу растекалась от них всё дальше, а мокрые следы вперемешку с кровью исчезали за ширмой.       Последний, мгновение назад пребывающий в тихой ярости, от такого вопроса опешил. Он медленно моргнул.       — А что не так?       — Ты меня за дурака-то не держи, — Дай-гэ скрестил руки на широкой груди, а густые брови встретились у переносицы. Сверкнули недовольством карие глаза. — Старик Бо может и мог позабыть, а дядюшка тебя укорить уже не сможет, но я-то помню, чего тебя так к этому дереву тянет. Забыл, кому ты в детстве все уши прожужжал после возвращения с того проклятого места? Стоило всё-таки тебя тогда хоть раз палкой огреть, может выбили бы эту глупость из головы…       — То было в прошлом, — перебил Лю Бинмо. — Побег был ошибкой, о которой я до сих пор сожалею…       — Не в сожалении дело. Я тебя в детском безрассудстве не виню. Но сейчас-то тебе уже далеко не десять. Уже за тридцать перевалило, а ты всё никак не можешь отпустить эту дурацкую затею…       — Кто тебе сказал, что я её не отпустил? — парировал Третий Генерал, но Дай-гэ только усмехнулся.       — Сяогуй, я может, не самый умный, но точно не дурак. К решениям Первого Генерала ты всегда прислушивался, но в этот раз свой план отстаивал так, что глаза светились. Это он сам мне рассказал! Не было бы у тебя особого мотива, ты бы эту идею отбросил. Легко придумал бы план получше. Правду же говорю, да? Знаешь, кстати, что А-Сюань уже трижды подавал Бо Цзили прошение на то, чтобы принца передали ему в Цветочный…       — Нет, — коротко отрезал Лю Бинмо. Его голос прошёлся по комнате так же, как меч, одним взмахом рассекающий камень напополам. Со звонким, сокрушающим лязгом. Второй Генерал не знал, смеяться ему или плакать. Его воспитанник, его названный брат, самый серьёзный и непреклонный человек в империи, всегда имел при себе планы. Он был на два шага впереди, следуя к великим целям широкими, уверенными шагами… Но и у такого человека оставались свои минусы.       Вразумить его, уверенного в собственной правоте, было попросту невозможно.       — Об этом я и говорю, — Дан Дай откинулся назад, оперевшись о пол руками, и сильнее раскрыл скрещенные ноги. Несмотря на пустую чашку, его разум пока что оставался ясен, как день. Он не являлся гением, но чувствовал, что где-то в чужой истории скрывался подвох. А нужно ли было считаться умным, чтобы хорошо знать человека, которого почти что вырастил сам? Приняв новую, удобную позу, он продолжил. — Я знаю, ты ненавидишь драконов и братца своего недолюбливаешь. Этому мальчишке я уже не завидую… Но ты бы не вцепился в него просто так. Он ведь как-то связан с той нюйлун, да? Или, быть может, с ней похож?       — Ничуть, — резко сказал Лю Бинмо, едва позволив договорить. Его голос, холодный и гневный, пронзил Дан Дая, как ледяная стрела. В иссиня-чёрных глазах вспыхнуло синее пламя. Тихая ярость пробудилась внутри, и утихомирить её было сложно. Второй Генерал опешил. Никогда ещё он не видел, чтобы Сяогуй смотрел на него с такой злобой, будто готов придушить на месте. В комнате заметно похолодело. Крепче сжав руками край канчжо, почти до хруста, Лю Бинмо повторил вновь. — Они ничуть не похожи.       Чужие небрежные слова, пусть и не нарочно, но пробудили в нём гнев. Дикую, неподвластную контролю обиду. От одной мысли о том, что кто-то смеет сравнивать его первую и единственную любовь, его дорогого Шэн-мэя, самый тёплый и светлый лучик солнца, что только был на свете, самого настоящего небожителя, спустившегося с небес, чтобы покорить всех своей добротой, с этим отвратительным отбросом, этой тварью, этим ублюдком, который посмел его убить… голова вмиг пустела. Наполнялась намерениями, от которых в собственных жилах стыла кровь. Большего оскорбления своего возлюбленного Лю Бинмо не мог и представить.       «Тому, кто смеет подобное говорить, и язык отрезать не жалко…»       Эта мысль пролезла в голову, как обжорливая личинка. Она была последней, прежде чем Лю Бинмо отвлекли. Вновь раздались по комнате шаги. Мальчишка вернулся с новым кувшином вина, как ему и велели. С его головы по-прежнему капала влага, а осколок прошлого кувшина оставался торчать в ступне. Было очевидно, что собственное состояние волновало его меньше, чем данный приказ.       Наготу худощавого тела прикрывала старая рабочая форма, в два раза его больше: старая рубашка и протёртые грязные штаны, висящие на одной-единственной туго затянутой подвязке. Светлые волосы были туго собраны на затылке, напоминая хвост старой кобылки, а руки, не привыкшие к тяжкой работе, покрылись мозолями. На губе красовалась свежая рана. Сильнее впали щёки. Нездоровая бледность стала заметнее, а вместе с ней — синяки и алые полосы кнута. Они стали бывшему принцу украшением вместо золота.       Без единого писка он прошёл внутрь и, прихрамывая на одну ногу, дошёл до канчжо. Трясущиеся руки кое-как откупорили горлышко, прежде чем разлить содержимое кувшина по чашкам господ. В этот раз он не стал даже поднимать головы. Этого не требовалось, чтобы чувствовать на себе тяжёлый взгляд Третьего Генерала. Быть может, поэтому он и вёл себя так тихо, надеясь, что это поможет избежать позже наказания.       Быть может, молился, чтобы не прозвучал вновь тот роковой вопрос.       К его счастью, в этот раз господин действительно промолчал. Дождавшись, пока мальчишка закончит своё дело, он проводил его, ковыляющего прочь, взглядом. Так же поступил и Дан Дай. Вновь оставшись с ним наедине, Лю Бинмо тяжело вздохнул. Появление бывшего принца помогло ему немного прийти в себя.       — Я говорю правду, — продолжил он, словно ничего странного и не происходило. — Даже если бы я не хотел отпускать, уже поздно.       Дан Дай захлопал глазами. Он вышел из ступора с запозданием, пытаясь осмыслить, что сейчас произошло между ними, но так и не смог ничего понять. Подумав, что ему, наверное, просто показалось, он тоже решил продолжить.       — Тогда, всё-таки, почему Шайбэй?       — Мне просто показалось, что это имя подходящее, — уверил его Лю Бинмо. Лишь на миг он приостановился, всё же задумавшись над чужими словами. И понял, что сделал это зря. В тот же миг возник в голове иной вопрос. — Думаешь, он… она бы расстроилась из-за этого?       Дан Дай пожал плечами.       — Не знаю. Я никогда её не встречал. Сам-то как думаешь?       — Она бы меня простила, — Лю Бинмо опустил взгляд. За полуприкрытыми веками скрывались воспоминания, такие старые, но яркие, словно всё происходило вчера. Словно он мог бы в любой момент вернуться вместе с охапкой персиков и убедить свою любовь отправиться к людям вместе с ним… Но судьбе не угодно чужое счастье. Ей нужны лишь жертвы.       — А ты сам? — спросил вдруг Дан Дай. Его вопрос, простой, быть может, даже глупый, ударил Лю Бинмо прямо в грудь. Плотно сжав губы, он отказался отвечать. Поняв, в чём дело, Второй Генерал вздохнул. Он допил вино в своей чашке и пересел поближе к своему воспитаннику, похлопав его по плечу.       — Не торопись, подумай ещё немного. На свете есть куча разных имён. Он ведь раб. Можешь его как угодно называть… Хоть Канчжо! — выдал он первое, что пришло в голову, и постучал по бедному столу. — Незачем так цепляться за прошлое.       Лю Бинмо вдруг выпрямил спину и выпятил грудь вперёд.       — Дай-гэ, ты ещё не нашёл себе невесту? — своим вопросом он застал Второго Генерала врасплох. Тот, уже чувствуя, как пробирается в кровь алкоголь, покраснел. На губах появилась широкая, неловкая улыбка.       — Ну, есть несколько девиц на примете, но пока что я ничего такого не планировал… А что? Есть кто-нибудь на примете?       Третий Генерал уверенно кивнул. В его глазах блеснул озорной огонёк.       — Раз уж собираюсь отпустить прошлое, то снова могу к тебе посвататься.       — …Сяогуй!!!       Лю Бинмо попрощался с ним сразу же после приятной беседы за распитием вина. От лица Дай-гэ на душе в самом деле полегчало, однако, стоило ему уйти, тучи снова раскинулись над головой чёрным полотном. Не теряя времени, он отправился в пыточную. Слуги, что попадались ему по пути, беспокойно опускали свои головы, вжимая их в плечи, словно чуяли, какое у господина настроение. От их испуганного вида становилось только хуже.       Иссиня-чёрные глаза сверкали на морозном свету, а кусочек разбитого кувшина лежал послушно в рукаве, ожидая своего часа.       Ноги сами подвели к нужной двери. Дорогу до неё Третий Генерал теперь знал лучше, чем до собственных покоев.       Замок уже был открыт. Его ожидали. Не спеша спустившись по лестнице, Лю Бинмо увидел мальчишку, сидящего на циновке в углу.       В пыточной по-прежнему гуляли сквозняки, но холода, тем не менее, не ощущалось. Было сухо, горело несколько принесённых ламп, на полу стояла недоеденная миска риса, а инструменты, до этого разбросанные по всей комнате, теперь аккуратно покоились в углу, напротив чужого спального места.       Дракон, ожидавший хозяина, прижался к углу и обнял свои колени, прижав их к груди. Взгляд голубых мутных глаз не отрывался от вошедшего. Его вид был более, чем удручённым. Немного напуганным. Очевидно, он знал, что его ждёт.       Лю Бинмо не первый раз поражался, как в этой наглой ящерице совмещается несовместимое. Устроил такую вопиющую сцену прямо перед Вторым Генералом, а потом покорно принёс желанное вино и поковылял на своё место без единого слова. Окровавленный кусок кувшина валялся возле циновки. Раненая ступня раба наверняка ещё болела, как и обожжённая грубой пощёчиной щека, но то было проблемой его самого. Это было платой за безрассудство, упрямство и неповиновение.       Эту боль он заслужил сам. Не так ли?       Тем не менее, нельзя было его не похвалить, по крайней мере, про себя: ещё ни разу с тех пор, как оковы были сняты, он не попытался сбежать. Знал ли он, что это бесполезно, или боялся последствий? Или, быть может, он просто пытался втереться в доверие, чтобы потом, когда никто не заметит, тайком улизнуть? Это не имело значения в любом случае. Как только он предпримет первую попытку, сразу будет возвращен обратно в кандалы. И тогда от своего господина жалости ему не дождаться… А до тех пор этот мальчишка имел право иногда бывать снаружи.       Оказываясь за пределами пыточной, он переходил в руки слуг и делал то, что они говорили. Уборка, стирка, уход за садом и мытьё посуды — всё легло на плечи бывшего монарха, который даже пыли в своей долгой жизни никогда не протирал. И он ошибался. До сих пор едва управлялся с половиной, раня пальцы, ноги, даже нос. А с заходом солнца возвращался в пыточную, ставшую ему комнатой, и там за каждую ошибку был наказан.       Целительные пилюли Третий Генерал использовал редко. Настолько редко, что многие раны на теле мальчишки успевали заживать самостоятельно. Впрочем, они были уже не такими серьезными, как в первые дни его гнева… Но всё равно побаливали.       Пройдясь по комнате, Лю Бинмо сел на низкий стул, стоящий у одной из каменных стен. Он расположился на нём с уверенно расставленными ногами и бросил на своего раба острый взгляд.       Тот вздрогнул.       Он почувствовал его каждой своей частицей. По телу прошлись мурашки. Бывший принц сразу понял, что от него требуют, и, неуклюже поднявшись, доковылял до господина. Голова сама собой опустилась, вжалась в плечи. Даже кончики ушей немного тянулись к полу. Блеклые голубые рожки напоминали испорченный, запятнанный жемчуг, что и ляна одного не стоит. Такому было место только в мусоре.       — Сколько времени уже прошло? — спросил вполголоса Лю Бинмо, перебирая пальцами по колену. Дракон сглотнул.       — Сейчас канун Чуньцзе, поэтому… Полагаю, три месяца? — его ладони дрожали, желая сжаться в кулаки, однако, боясь, что Третий Генерал посчитает это за угрозу, он старался оставить руки неподвижными. Пробыв в Чуйлю достаточно долго, он уже усвоил, что хозяина лучше не злить лишний раз. Он и так уже совершил огромную ошибку, а если продолжит вести себя плохо — снова придётся стать куском мяса.       Он, наверное, никогда даже не думал, что будет настолько бояться человека.       Между ними повисло молчание. Взгляд Третьего Генерала блуждал по чужой зажатой фигуре, и тело дракона покрывалось мурашками там, куда он падал. Он ощущался, словно прикосновение морозного призрака. С ног до головы осмотрев своего раба, Лю Бинмо тихо цыкнул. Пальцы перестали тихо стучать.       — И за три месяца ты так и не смог приструнить свой язык.       Раб прикусил язык. Сердце стало биться чаще, пропуская удары, а голова закружилась.       — Я сожалею. Я наговорил лишнего… — всё же выдавил принц, взяв себя в руки. Это было необходимо, ради заботы о своём благополучии… и своей целостности. Однако, прежде чем он успел закрыть рот, наружу проскочило недовольство. — Но я разве делаю недостаточно? Я и так повинуюсь. И так делаю, что мне говорят! — посмотрев в сторону господина, он нахмурился. Мокрые глаза покраснели по краям. — Чего ещё вы желаете от меня? Я не могу умереть от вашей руки! А вы так легко потребовали этого перед тем человеком. Это просто… так унизительно! — он и не заметил, как стал повышать голос. — Что дальше — заставите меня ползать перед всеми, как собаку? Посадите на цепь? Сделаете из меня живую тряпку, кусок мусора под ногами? Или снова доведёте до смерти пытками?! Почему вам всем так нравятся мои страдания?! Почему вы не можете просто меня отпустить?!       Воздух пронзил гулкий свист. Генерал Мо замахнулся, высоко подняв ладонь, и, только заслышав знакомый звук, дракон сжался, закрывая руками лицо. Он мигом заткнулся. Три тысячи раз он проклял себя за длинный язык. Рука господина продолжила висеть высоко в воздухе, пока он оценивал чужое поведение.       — По крайней мере, реакция хороша, — похвалил он и отдёрнул руку от чужого лица. — Однако, говорить подобное господину, а потом прятаться от его удара — большая ошибка. Встань прямо и подставь щёку.       Принц не стал возражать второй раз. Борясь с желанием убежать, он послушно выпрямился, зажмурившись, и стал убеждать себя, что это лучше, чем быть вспоротым и подвешенным на острые крюки, подобно свинье. Мокрая щека, ещё не привыкшая к ударам, но уже познавшая их муку, оказалась в полной власти генерала Мо. В этот раз он отбросил своё милосердие.       Вновь послышался свист. За ним — хлёсткий хлопок.        С двойной силой его ладонь прошлась по чужому лицу, оставляя за собой алый след там, где уже побывала утром. Примени он ещё немного силы, и выбил бы бедному дракону часть зубов. Мигом показались первые кровоподтёки, а кончики пальцев стали синеть. Лю Бинмо уже представлял, какой жуткий синяк будет красоваться на этом лице до конца зимы. Не переборщил ли он, пронеслась в голове мимолётная мысль, и тут же была подавлена. Этот дракон заслужил куда большего, чем простую пощёчину.       Взгляд метнулся к осколку кувшина, оставшемуся лежать возле циновки. Он уже был покрыт коркой засохшей крови, и это натолкнуло генерала на отличную идею.       — Сегодня ты искупишь вину за свой проступок. Ты знаешь, как?       Шайбэй сглотнул. По телу снова прошлись мурашки. Фантомные боли терзали тело изнутри, напоминая, на что способен Третий Генерал. Сглотнув вставший в горле ком, мальчишка опустил плечи и тихо прошептал:       — Так, как посчитает справедливым мой господин.       Лю Бинмо одобрительно кивнул. Тихое «мгм» донеслось до острых ушей. Снова стало плохо, то ли от страха, то ли от бушующей обиды, выплеснуть которую уже никогда не будет суждено. Ведь рабы — просто вещи. А у вещей не должно быть чувств.       С тучами над головой дракон присел на циновку, ожидая часа расплаты. Он думал, быть может, что тогда стоило промолчать. Не стоило возражать, не стоило кричать, и бунтовать не стоило. Если бы он вёл себя послушно, сейчас бы не пришлось терпеть и мучаться в ожидании, пока в голове проносились ужасные воспоминания. Какая же пытка ждала его в этот раз?       Ответ стал очевиден с первым звоном. Дёрнулись кончики острых ушей, подпрыгнули от испуга плечи. Хозяин разбил что-то о пол. Потом ещё что-то, и ещё… Он сделал целую дорожку из разбитых осколков и стал топтать их до тех пор, пока они не стали достаточно маленькими и острыми. Сердце бывшего принца постепенно ускоряло свой бег, пока осознание медленно приходило в его голову. Выступил на лбу холодный пот, а живот неприятно скрутило. Рана на ступне вдруг начала жечь с двойной сильной, пульсировать, предупреждая об опасности. Но какой был выбор?       Как только Третий Генерал подозвал его к себе, мальчишка покорно подошёл. Его колени дрожали, ноги рвались к выходу, но страх удерживал их на месте — ровно там, куда велел встать господин. Кончики пальцев стало неприятно покалывать. Шайбэй стоял к дорожке из осколков в упор. Всего один шаг отделял его от мучений.       Поставив дракона на нужное место, Третий Генерал сел обратно на стул и достал из рукава небольшую пилюлю. Её он положил к себе на колено. Следом появился в руке сохранённый осколок. Острый и блестящий от алкоголя, он вертелся меж пальцев в его руке, как игрушка.       — Туда и обратно, — раздался приказ. — Будешь ходить, пока я не разрешу остановиться.       Шайбэй прикусил раненую губу. Он в ужасе смотрел на выложенную перед собой тропу. Такова была жестокая плата за разбитый кувшин. За то, что можно было бы простить без раздумий, отмахнуться, как от пустяка, его заставили поплатиться стократ.       Грудь сдавило так сильно, что стало трудно дышать, и вновь запекло глаза от слёз. От обиды. От понимания, что всё будет именно так, как сказал генерал: его раб послушно станет ходить по острым осколкам, которые с каждым шагом всё сильнее будут впиваться в его кожу. Они будут впиваться так глубоко, что потом и не вытащишь. С каждым шагом будет всё больнее, всё сложнее и всё хуже. Ходить туда-сюда станет так мучительно больно, что бедный дракон не вынесет. Не способный простоять, сколько того требует господин, он свалится на дрожащих ногах вперёд лицом… И даже тогда остановиться ему не позволят. Заставят ползти. Чтобы в осколки впились и в руки. Чтобы они торчали из кожи, из лица, чтобы рвали единственную выданную одежду, превращая её в кровавое рваньё, чтобы он, императорский ублюдок, настоящей скотиной себя почувствовал…       Но возражений так и не последовало. Если возражать, будет только хуже… А «хуже» Шайбэй не хотел.       Чужая ненависть тоже была своего рода пилюлей. Горькой, противной пилюлей, от которой тошнило и вязало во рту, но которую бывший принц был вынужден глотать каждый день. Его губа оставалась прикушенной, когда он сделал первый шаг. По подбородку потекла тоненькая алая дорожка, а по пылающим щекам — горькие-горькие слёзы. Тихий хруст раздался под ногами, а изнутри донёсся первый слабый всхлип.       Лю Бинмо наблюдал за ним, не сводя глаз. Он ловил каждую слезинку, каждую каплю крови, и не мог понять, что же не так. Не хватало чего-то ещё. Чего-то, что принесло бы его сердцу хоть толику удовлетворения. Неужели этого ублюдка он недостаточно истязал? Недостаточно его мучил?       Сколько бы не заставлял его страдать, всего было мало. Ни одна пытка не заставляла его чувствовать, что Шэн-мэй отомщен. То чувство — пламя, вспыхнувшее в нём пожаром в первый день — никак не удавалось заново разжечь. Сколько ни старайся, всё тщетно.       Осколок меж пальцев вертелся всё медленнее, пока окончательно не замер в ладони генерала.       Стоило ли снова изрезать чужое тело мечом? В этот раз постараться сделать это сильнее. Глубже, до самых костей. Чтобы куски мяса разлетались до стен. А потом стоило ли снова закинуть его в бочку, но в этот раз подержать там подольше? Превратить его в испорченный фарш, который едва ли дышал.       Может, отрубить ноги и руки? Лишить языка? Снова выдрать ногти? Заставить, в самом деле, как он и просил, ползать по земле, подобно собаке, и жить в конуре, кормя объедками?       Оторвать хвост, вырвать глаза, зашить рот, отрезать уши, отрубить рога, раздавить, нашинковать и изничтожить…       Лю Бинмо вздрогнул. Неприятная вспышка прошлась по телу, и он кинул взгляд на руку. Поглощённый в пучину своих мыслей, он не заметил, как сжалась в кулак ладонь, и осколок, в ней заточённый, впился в кожу. Рана тянулась от мизинца до большого пальца глубокой алой полосой. Капля за каплей вытекали наружу его соки.       Генерал смотрел на неё, словно окаменевший. Он и забыл, когда видел свою кровь в последний раз. Одна из капель, протянувшись по вырисованной алой дорожке, стекла вниз и упала к нему на колено. Следом на нём оказалась чужая ладонь. Лю Бинмо вздрогнул. Он поднял свой взгляд.       Бывший принц стоял перед ним, покрытый осколками с ног до головы. Они впивались ему в ноги и колени, в живот и в груди, в мокрые щёки и бедный лоб. Застряли даже в волосах. Всё его тело было таким же ярко-красным, как ладонь господина.       Удивление медленно покидало его, сменяясь осознанием. Сколько времени прошло? Сколько он ходил по разбитому стеклу, что стал выглядеть так ужасно? Сколько Лю Бинмо просидел в собственных тёмных фантазиях, ничего вокруг не замечая? Растерявшись, Лю Бинмо приоткрыл рот, но не успел ничего сказать. Бывший принц заговорил первым.       — Господин… вы поранились?       В тихом голосе вновь слышалась хрипота. Слабость. У дракона мальчишки почти не оставалось сил, но, тем не менее, он продолжал говорить. Отряхнув руку, он выбил из неё лишние осколки и нащупал на колене у господина целительную пилюлю. И протянул её перед собой.       — Возьмите, — попросил он.       Это было не тем, чего ожидал Лю Бинмо. Дракон застал его врасплох.       — Это твоя, — он ответил первое, что пришло в голову. На окровавленных губах дракона отчего-то расцвела улыбка. Её уголки болезненно подрагивали, а ранки треснули, раскрывшись шире, но, тем не менее, она твёрдо замерла на чужом лице. От неё внутри всё сжалось.       Так не должно было происходить.       — Я уже почти привык к боли. Это ничего, если я один раз не съем её, — уверил мальчишка, продолжая держать ладонь вытянутой. — Прошу, заберите лучше вы, г-господин. Но лучше сперва отряхните: боюсь, на ней могло остаться что-то острое…       Третий Генерал потерял дар речи. Он застыл с открытым ртом, не сводя глаз с чужого лица. Покрытое кровью, изуродованное, все свои мучения заслужившее за совершённые грехи, оно почему-то казалось таким светлым. Ярким, как солнечный свет.       — Шайбэй, — само собой слетело с языка, прежде чем Лю Бинмо это понял. — Ты ведь уже слышал?       — Шайбэй? — повторил в недоумении дракон. — Это… моё новое имя? Как п-персик?       Третий Генерал слабо кивнул. Он сжал раненую ладонь, лишь бы унять внутри дрожь.       — Нравится?       — Да, конечно, — бывший принц ответил без тени сомнения. — Это лучшее, на что я мог бы рассчитывать. Но почему именно так?       — Ты мне напоминаешь…       В этот раз язык удалось прикусить вовремя. В тёмной пыточной было до безумия тихо, но в голове Лю Бинмо раздался оглушительный гром. Понимание ножом полоснуло по сердцу. Собственный язык обратился врагом. Собственный разум — предателем.       — Напоминаю… персики? — предположил осторожно Шайбэй, так и не дождавшись ответа, и от любопытства дёрнулись кончики его ушей. Мгновение, второе, третье… И господин всё же кивнул.       — Да. Твои рога того же цвета. Такие же голубые, как спелые плоды.       — Правда? — улыбка на его лице стала мягче. — Мне такого ещё никогда не говорили. С-спасибо, господин. Но насчёт пилюли…       — У меня есть ещё. Не беспокойся. Это просто царапина, — он отпихнул чужую ладонь и поднялся с места, оставляя раба позади. — На сегодня мы закончили. Приведи себя в порядок.       Попрощавшись, он направился к выходу. Под ногами тут же оказались ступени. Каждый шаг отдавался в тишине резким эхом. Шайбэй, глядя господину вслед, наконец перестал улыбаться. Показалось ли ему, что он что-то сделал не так? Израненные руки прижали маленькую пилюлю к груди, а голову наполнили мысли. Тяжёлый вздох эхом отразился от стен. Дверь в пыточную захлопнулась за господином с громким треском, а торопливый топот затих, не прошло и мгновения.       Наказанный остался позади, за толстыми закрытыми дверями… Но успокоиться уже не удавалось. Лю Бинмо не мог себя остановить. Сердце рвалось из груди бешеным коршуном, царапало грудь когтями, клювом терзало плоть. От этой боли щипало глаза. Он не заметил, как преодолел коридор. Ноги цеплялись о пол, но он не ощущал ни тяжести, ни усталости. Голос внутри него кричал. Толкал в спину. Подгонял вперёд. Лю Бинмо не замечал ни испуганных взглядов слуг, которые останавливались, завидев его, и недоуменно перешептывались, словно встретив призрака, ни их бледных лиц, расплывающихся в странном мареве, почти невидимых, почти не существующих.       Всё лишнее осталось в пределах поместья. А снаружи — только Третий Генерал и его мысли. Небо, потемневшее до черноты, нависало над городом, расточая холодный дождь. Под ним блестели сучья старой ивы, голые и покрытые инеем. От каждого вздоха вырывался наружу клуб пара, медленно растворяясь в морозном воздухе зимы. Иссиня-чёрным глазам его вид был слишком непривычен. Грязный снег под ногами скрипел, как сломанные кости. Каждый шаг жестоко бил по ушам.       Далеко на горизонте вырисовывались очертания узких улиц и высоких стен, знакомых и чуждых одновременно. Прячась от него подальше, Лю Бинмо присел за старую иву и согнулся. Её тонкие ветви, хоть и не могли его защитить, но всё равно продолжали стараться, окружая, как тонкие прутья клетки. Трясущиеся руки обхватили голову, впились в чёрные волосы, как щипцы.       О чём он вообще думал?       Что это было за чувство?       Этот ублюдок… Он заслуживал смерти уже за то, что был недостойным правителем. Что свой народ ни во что не ставил и жил лишь себе в угоду, как бессовестная, бесчувственная сволочь, такая же, как и его генерал! А за то, что он сотворил с юношей, жившим на окраине города, никому не мешая, с тем, кого обрёк на такую ужасную смерть, он был достоин не то, что смерти — вечных мук!       Его надо было терзать изо дня в день, без сострадания и с удовольствием!       На его примере показать всем этим ублюдкам, нацепившим человеческие лица, что их ждёт. Такова была его цель. Именно так он должен поступить, чтобы добиться цели. Лю Бинмо ведь точно знал, что всё делает правильно!       Тогда откуда взялось это жалкое сострадание?..       Почему возникло вдруг чувство, что он где-то оступился? Чего-то не увидел? Не учёл чего-то важного? Когда этот ублюдок улыбнулся… почему показалось, что таких страданий он всё-таки не заслужил?       Прозрачные капли окропили снег у корней. Крохотные лунки появились там, где они приземлились. Влага срывалась с глаз Третьего Генерала, как жемчуг, и растекалась по раскрасневшимся щекам. Тэнмань, тихо скрывающаяся под рукавом, не удержалась и выползла наружу, лезвием нежно подбирая капли и сбрасывая их прочь. Но, сколько бы она не старалась, их становилось всё больше.       Его лицо покраснело от гнева и одновременно стыда. Ту борьбу, которую он вел сам с собой, казалось, больше не скрыть. Все эти странные эмоции, которые он пытался подавить, обрушились на него с новой силой. Взгляд помутился, и он на мгновение почувствовал себя хуже, чем ребёнок, заблудившийся в лесу. В зимней чаще, выхода из которой найти уже было не суждено.       Лю Бинмо сидел, дрожащий в морозном воздухе, обнимая свою голову ледяными руками, и из раза в раз повторял одну-единственную мольбу:       «Прости меня… Прости… За всё прости, прошу, прости…»       Время замерло. Вокруг все погрузилось в мрачное безмолвие. Каждый миг казался вечностью. Ледяной ветер, который завывал среди деревьев, стал ещё холоднее, пронизывая до костей. Он уносил чужой шёпот с собой, далеко-далеко от империи, но не обещал принести ответа. Он и не требовался.       Лю Бинмо не видел его лица, не слышал голоса, не чувствовал его присутствия, но знал, точно знал, чем бы всё кончилось. Его бы обязательно простили…       А он сам?..