Исправление генерала

      Повозка подскочила на маленькой кочке. Ху Яню подскочила вместе с ней. Она недовольно хмурила бровки в ответ на огорчённый взгляд отца.       — Что, и так говорить нельзя?! — воскликнула девочка, возмущённая, на что получила твёрдый кивок. Непонятно, обиделась ли она на Няо Лэйфу или на себя саму, однако, насупившись, скрестила руки на груди и вжалась в плечи, мотая юрким хвостом.       — А шушу бы понравилось… — пробурчала она себе под нос в заключение. Далее спорить, конечно, Ху Яню не собиралась, выучив все нотации наизусть: «нельзя повторять за шушу», «нельзя говорить, как шушу», «нельзя вести себя, как шушу»… Осточертело!       Шу Цзюньцзе благодарно кивнул старому другу. Привыкший к детям, воспитанным, по крайней мере, до терпимого уровня, Западный Генерал пребывал теперь в смятении, не понимая, как у такого великого, а, главное, воспитанного господина, могла вырасти такая смутьянка и сквернословка. Но что волновало ещё сильнее — так это положение в Море.       — При последнем моём визите все города были сплочены, — подметил Шу Цзюньцзе, обмахиваясь опахалом. Видеть, как бранится меж собой народ, что благодаря своей сплочённости и верности больше тысячелетия оставался главным из четырёх Морей… Это просто неестественно. Верховный Советник неспешно кивнул, а с губ его сорвался тяжкий вздох.       — Времена нынче изменились. Северное Море с недавних пор погрязло в бунтах и разборках.       — В бунтах и разборках? Не было ли так всегда? — Лю Бинмо окинул советника заинтересованным взглядом. Тот, сообразив, пояснил:       — Никогда ещё драконы Северного Моря не выступали против своих одноземцев. Но с момента, как войска во главе с Шу Юйлуном вернулись обратно лишь с вестью о Драгоценном Сапфире… — Он на мгновение замолчал, оглядев сидящих вокруг. Шу Цзюньцзе, заслышав о Северном Генерале, непроизвольно дёрнул ушами, отвёл в сторону взгляд. И без того тонкие губы сжались в бледную линию. Сдержав смешок, Няо Лэйфа продолжил. — После возвращения стали невообразимо быстро распространяться слухи о том, что Его Высочество принц Южного Моря принял людскую сторону. К тому же, посмел оскорбить собственный народ. Потому, учитывая обстоятельства меж Южным и Северным Морями, неудивительно, что многие посчитали, будто собственный правитель посмел пойти против них.       Шайбэй вжался в воротник одежд, лишь бы скрыть зардевшие от стыда щёки. Чувствуя на себе острый взгляд господина, он проклинал собственный грязный язык, который не смог тогда удержать.       — Какие ещё обстоятельства? — нахмурился Дан Дай, одним этим вопросом вырывая из Шу Цзюньцзе раздражённый вздох. Фа Жу Шуй, подобной злости не испытывая, лишь кратко улыбнулся.       — Приношу извинения. Этот достопочтенный порой забывает, как мало люди осведомлены о нашем политическом положении, — на секунду он остановился, позволяя дочери заправить ему за ухо непослушную серебряную прядь. Сочувствие к Ван Цайхуну проснулось в душе ещё до первого слова, потому Няо Лэйфа старался говорить мягче и кратче. — Если Северное Море славилось своей силой и мощью, Западное — знаниями и талантами, а Восточное — богатством и верой, то Южное… красотой. Прекраснее места не существовало. Уверен, вам доводилось стать тому свидетелями.       Лю Бинмо кратко кивнул. Тут же влезли в голову невообразимые картины прошлого, как недавнего, во времена захвата, так и совсем раннего детства. Реки и озёра, кристально чистые, и ярко-голубое небо, радугу, от которой глаз не отвести, и цветы, яркими полями окутывающие землю, все-все, что только есть на свете. И драконы, благоухающие сластью и вечным летом… От этих воспоминаний грудь под доспехами неприятно сжало. Прикрыв глаза, все эти картины генерал постарался поскорее выкинуть прочь, лишь бы не испытывать вновь волну сожаления.       — Имея за собой лишь красоту, более Южное Море не было ничем примечательно, и из всех было самым слабым и… — продолжил Няо Лэйфа, и вновь замолчал. Не удавалось подобрать нужного слова.       — Никчёмным, — закончил за него Шу Цзюньцзе. — Нет нужды придумывать новые слова, чтобы описать истину. От Южного Моря не было никакой пользы. Ничего примечательного, что было у остальных. По этой причине сто шестьдесят лет тому назад Его Императорское Величество собирался сделать его частью Восточных владений. Но после того, как он внезапно появился с четвёртым наследником, этот план был отброшен. Бохай дянься также поддержал решение отца оставить Южное Море нетронутым, взяв на себя попечительство, снабжая этот «заповедник» всем, о чём бы его ни просили, от охраны и продовольствия до драгоценностей и редких тканей. Таким образом…       — Низшее по значимости Море стало целиком зависимо от главного, — закончил Лю Бинмо, поняв суть. Шу Цзюньцзе кивнул ему в подтверждение, но Третий Генерал уже отвернулся, оценивая состояние южного принца. Шайбэй сжал свои рукава в кулаках, взгляд его был пуст. Губы подрагивали, однако он не собирался возразить и слова. «Он понимал», — решил для себя Лю Бинмо. Пришло ли к нему понимание после пленения, или же всю свою жизнь он знал, что живёт по чужой милости? Легко ли было ему жить с этим знанием? Не потому ли он так ненавидит свой титул, предпочитая быть лишь жалким слугой, что несёт какую-никакую пользу, нежели правителем, что ничего не может сделать сам? В голове Лю Бинмо кишили вопросы, и каждый, цепляясь за предыдущий, извивались змеями, превращаясь постепенно в беспорядочный клубок. Прошлое слуги, сколько бы он о нём не узнавал, по-прежнему оставалось туманным.       — Однако, какой же печальный вышел парадокс, — дополнил Няо Лэйфа. — Если луч солнца хочет согреть землю, то солнце сделает для того всё возможное, а если же нет — мир погрузится в холод. Северное Море от Южного было зависимо ничуть не меньше. А народ, уверенный, что Бохай дянься своему младшему брату потакал лишь из жалости и необходимости, решил, что тот не идёт в наступление лишь от собственной трусости. На самом же деле причина была в Драгоценном Сапфире...       — Вы… преувеличиваете, господин, — вздохнул тихонько Шайбэй, глядя в пол. — В этой войне, как и до неё, я лишь жалкая пешка. Не несу ни пользы, ни неудач. Не может быть, что всё это из-за меня.       Верховный Советник промолчал. Взгляд его продолжал осматривать робкую фигуру младшего наследника, и, казалось, что есть ещё о чём ему рассказать… Но более не прозвучало ни слова. Няо Лэйфа, расслабившись на месте, почесал задремавшую малышку по макушке и отвёл взгляд к окну. Совсем скоро станут виднеться белоснежные поля границы…       Взгляд Шайбэя же упёрся в угол кареты, пустой и тёмный. Неприятные воспоминания прошлого глубоко контрастировали с теми, что шли из далёкого детства, когда он был настолько мал, что едва доставал дагэ по пояс. Когда слушал одну за другой невероятные сказки и мог свободно, как никогда больше не мог, отправиться с ним в любое место, в которое бы захотел. Сейчас же, когда в памяти засели лишь эти воспоминания и чужие яркие глаза, ни с чьими более не сравнимые, Шайбэй мог лишь тяжело вздыхать.       Ладони сами потянулись к цепочке, спрятанной под воротом шеи, и бережно огладили её силуэт, а в голове, отдаваясь в сердце, промелькнула лишь одна мысль:       «Неужели вновь моя вина?..»

‿︵‿︵୨˚୧ ☽ °❀° ☾ ୨˚୧‿︵‿︵

      Прошло более суток, прежде, чем повозка остановилась близь границ. Лёгкие холода постепенно стали пробираться под кожу, превращаясь в морозную стужу. Деревья оголили свою крону, листья, ранее искрящие золотом, теперь погнившие лежали в грязи. Дюжина-другая северных гвардейцев, что сопровождали Верховного Советника, разбиралась теперь с «пленными» бунтовщиками системы, увязавшимися следом за пойманной компанией. Генералы же, наконец, решили устроить последний привал перед тем, как войти за необъятную ограду скал. Да Фэнбао издалека встречал их своим рёвом — грозой, от которой сердце уходило в пятки, а жизнь вырывалась из тела.       Ху Яню, не мешая старшим готовить ночлег, сидела на сундучке и усиленно думала. Наконец, решив, подпрыгнула на своём месте и воскликнула:       — Хушу!       — Дуньвэй, — тут же ответил Дан Дай. Он сидел напротив, увлечённый их маленькой игрой. Скорость ответов малышку поражала. Этот глупый Сятянь ничего не смыслил даже в простых политических вопросах, но географию всех четырёх Морей знал превосходно. Вновь погрузивший в долгие раздумия, нюйлун снова попытала удачу:       — Ципань!       — Нюнайхэ, — сразу же выдал Сятянь, довольный собой, но в этот раз малышка взбунтовалась.       — Нет такого города! — уверенно заявила она, надув губки.       — Теперь уж нет, спасибо генералу Дану человеческой армии, — вбросил им Шу Цзюньцзе, оглядывая руку Вань Яна. Та уже полностью сгнила и держалась, разве что, на духовной силе, но надежда привести её в должное состояние ещё таилась. Кашлять он давно перестал, а голос его сел. С трудом удавалось дышать: заражение продолжало распространяться ввысь, по горлу, и уже почти добралось до лица. Однако, даже в таком состоянии, Вань Ян продолжал вести себя как обычно.       Дан Дай же, не желая притворяться, будто всё хорошо, старался лишний раз товарища не тревожить, и даже на такое изречение Западного Генерала говорил чуть тише обычного.       — Эй. Я уже понял ошибку и раскаиваюсь. Минувшего, увы, не исправить…       — … Поняли ошибку? Раскаиваетесь? — Шу Цзюньцзе медленно повернулся к нему. Привычно круглые зрачки сузились так, будто он вот-вот нападёт. Поняв ошибку, Чунцин замолк, не проронив более ни слова, только подставил дракону свою голову. И, ожидаемо, получил по ней ребром веера. Про себя подумал, что то заслуженно.       Лю Бинмо, наблюдая за ними, закончил наконец помогать с шатром. Рука его непроизвольно тряслась — Тэнмань, оплетённая вокруг, дрожала от того, как заледенела её сталь. Однако, сколько бы не уверял её генерал вернуться в теплые ножны — отказывалась. Упрямый, упрямый меч.       Отойдя на три шага назад, и убедившись, что закрепил всё прочно, он перевёл взгляд на принца. Тот тоже стал дрожать, но будто совсем того не замечал — с тех пор, как они покинули повозку, он сел на выступе поодаль разбитого лагеря и смотрел под ноги. На лице, аристократично-бледном, не дрогнуло ни мускула. Этой картины хладнокровного отстранённого монарха генерал Лю добивался целый поход. А теперь, получив желаемое, почему-то оставался недоволен.       Но Лэйфа вернулся обратно достаточно быстро, но новости его были печальны:       — К моему сожалению, никаких лекарственных средств, что помогли бы сейчас, не осталось…       Услышав их, Второй Генерал стал ещё мрачнее, чем был. Канарейка же, наоборот, улыбнулся и пожал рабочим плечом.       — Ничего страшного. До границ рукой подать, я уж как-нибудь потерплю, — отозвался он, не желая видеть товарища, что всегда солнцем светил в их компании, но теперь был таким непривычно мрачным. И вопреки ожиданиям, своей показной беззаботностью ещё сильнее загнал того в печаль. Даже Шу Цзюньцзе, к смертям людей безразличный, переживший всех своих близких и не проронивший при том ни слезинки, почувствовал лёгкий укол грусти, но быстро от этого отмахнулся, скрыв под узорами веера всё, кроме хладнокровных узких глаз.       Лю Бинмо вздохнул, услышав их разговор краем уха. Он не мог сказать наверняка, протянет ли Вань Ян в самом деле ещё хотя бы пару дней. Мог лишь предполагать. Оставляя младшего товарища в чужих руках, он подошёл ещё ближе к Его Высочеству. Тот сидел, точно одинокий жёлтый лотос среди голого озера, всматриваясь куда-то вдаль, в обнажённые темные деревья. Взгляд его был по-прежнему пуст и печален, а змеиный клубок самоосуждения в голове так разросся, что тот и не сразу почувствовал, как его ладони коснулась чужая.       Растерянный, Драгоценный Сапфир повернулся к подошедшему. И тут же подскочил, осознав, кто это. В один миг все вопросы из головы испарились, когда лицо господина оказалось в цуне от его собственного. Мурашки плясом пустились от кончиков пальцев до рогов, когда мороз чужой кожи коснулся его собственной, вопреки холоду вокруг теплого тела.       — Г-господин! — вскрикнул Шайбэй. В голубизне драконьих глаз заблестели блики дневного солнца. Заметив это, Лю Бинмо пришёл к некоторому успокоению. Он взял чужое запястье и полез под рукав без лишних слов. Шайбэй забыл, как дышать. Он замер, едва держась, чтобы не упасть в обморок, чувствуя, как ладонь господина всё выше пробирается по его руке. Наконец, когда та остановилась чуть выше локтя, в животе будто стали распускаться цветы, своими лепестками защекотали изнутри…       — Где? — коротко спросил господин. Голова кружилась, и Шайбэй не мог понять, о чём тот говорит. Он склонил голову, растерянный.       — Г-где…?       — Яблоки. Где?       …Его спустили с небес на землю в два слова. Всё, что распускалось внутри, доходя до сердца, разом опало обратно. Принц выдохнул, возвращаясь к бесстрастному любованию обнажёнными иссохшими пейзажами.       — Этот слуга вык-кинул их, потому что господин был нед-доволен, — признался он, прикусывая себя за внутреннюю часть щеки. — Я п-понял это по вашему в-взгляду.       Лю Бинмо промолчал. Он не был удивлён ни капли. Гораздо больший эффект на него произвели бы слова о том, что этот слуга съел их все разом, но он знал, что никогда не услышит чего-то подобного.       Теплота чужих рук была ему приятна. Задержавшись под теплым рукавом шубки, он чуть отстранился. Третий Генерал Лю был мастером слова и умело наставлял толпу своими речами. Однако, ракушка напевает шум моря лишь когда убеждена, что слушатель познает всю красоту её напевов. Не имея необходимости распинаться великими словами, Лю Бинмо предпочитал болтать по минимуму. Без единого объяснения он приказал:       — Пошли, — и за руку потянул озадаченного Шайбэя прочь, пока никто не заметил их пропажи.       В то же время, продолжая негодовать, Дан Дай скрестил руки на груди.       — Раз уж до границ рукой подать, стоило бы и подать уже… Лишнее время тратим, останавливаясь на привал так близко к городу.       Лэйфа кивнул, внимательно его выслушивая.       — Я понимаю ваше беспокойство, однако… Наведываться вот так — не лучшая идея. Я уже послал гонца с письмом во Дворец Баснословия. К следующему утру мы получим ответ от Его Высочества и сможем войти за стены столицы. В ином случае, если мы прямо сейчас наведаемся внутрь, боюсь, конец для вас будет…       — Смерть всем Чэнским псам на месте! — вдруг выкрикнула Ху Яню, вертясь на месте. От долгого молчания у неё уже сводило язык, но её снова встретил печальный отцовский взгляд. В этот раз она не собиралась сдаваться так просто, предчувствуя, наконец, долгожданную встречу.       — Шушу сказал, что это — не брань, и так можно, — юркий короткий хвостик пушисто кисточкой бил по земле. Лэйфа, выдохнув, прикрыл глаза. Светлые ресницы от яркого солнечного света казались совсем уж белоснежными.       — Шушу пошутил. Неприлично так говорить, — привычно пояснил он, пытаясь удержать вертлявую малышку на коленях, а та, будто желая скорее спрыгнуть, болтала ножками и ёрзала из стороны в сторону. Дан Дай, наконец, не выдержал, и всё же спросил:       — А кто этот… шушу?       Одним этим вопросом он обратил на себя её взгляд. Взгляд совсем не положительный. Чунцин не понимал, с чего вдруг та смотрит на него, точно на идиота, будто в самом деле он должен был уже сотню раз понять, о ком они говорят. Стало даже как-то обидно. Но малышка, будто решив его добить, устало выдохнула и почесала свои рожки.       — Дядя, ты такой умный, и знаешь все города… Но ты совсем не догадливый. Шушу правильно про тебя говорил.       — …Говорил? — обида быстро перевоплотилась в любопытство. Оказывается, он настолько известный генерал, что о нём говорят даже верхи Северного Моря? С интересом он наклонился вперёд, и даже чуть улыбнулся. — И что же он про меня говорил?       Лэйфа отчего-то поджал губы и прикрыл глаза. Уши его едва дёрнулись, чуть краснея, будто заранее он стыдливо за что-то извинялся. Но эту реакцию, к сожалению, заметил лишь Шу Цзюньцзе, с чужой мимикой хорошо знакомый.       Дан Дай приготовился услышать всё, что угодно: что он великий и сильный человеческий генерал, наравне с Первым, что он искусный дамский угодник, что он, по крайней мере, грозный убийца, которому лучше дорогу не переходить. Но Ху Яню, растянувшись в улыбке, выдала иное:       — Долбоёб!       Генерал Дан замер в неверии. Послышалось что-ли?.. У Шу Цзюньцзе что-то закололо в сердце, отчего пришлось вновь лезть, доставая заветные капли: прикупить бутыль успокоительного в Сюн Лунмэне оказалось хорошей идеей. В голове не укладывалось, как мог сяо Няо — такой воспитанный, прилежный мальчик — воспитать такую бесстыдную сквернословку! Но, поразмыслив ещё всего пару секунд, узнаёт знакомый стиль речи. Понимает, кто ещё приложил к воспитанию свою когтистую лапу.       Верховный Советник, в свою очередь, понимая, что пробитую плотину не остановить, пока не стихнет потоп, продолжал делать отстранённый вид, слыша лишь то, как потряхивает от смеха Канарейку, что изо всех сил пытается себя сдержать. Он не хочет, правда не хочет расстраивать товарища… Но то, как сменилось его хвастливое лицо на этот шок!..       — Д… долбоёб? — всё же переспросил в неверии Дан Дай. К его сожалению, нюйлун активно закивала, продолжая:       — А ещё тупая собака, обоссаный мясной окорок, и… как его… стручок вместо башки!       Вань Ян не сдержался. Последнее заявление сломало его волю: он, не чувствуя боли, заржал со слезами на глазах. «Пары капель не хватит,» — решил Шу Цзюньцзе, выслушав речь девочки до конца, и хлебнул сразу с горлышка. Но не мог не признать — красное лицо Чунцина выглядело забавно.       Дан Дай вихрем вскочил с места, возмущённый, и прикрикнул, краснее собственной налобной повязки.       — Да разве может правитель позволять себе подобные высказывания! Долбоёб?! Собака?! Стручок вместо башки?! Так даже варвары свой язык не распускают! Немыслимо!       У Вань Яна заболел живот. Как давно он не видел товарища таким возмущённым? Боль в руке совсем пропала от этого веселья и стало вдруг так легко и хорошо. Канарейка плакал и задыхался от смеха, не желая, чтобы это заканчивалось.       Дан Дая от этого смеха ещё сильнее злило. Даже волосы вздыбились слегка, когда он повернулся к Четвёртому Генералу, чтобы и ему предъявить своё недовольство. Но, посмотрев на него, потерял дар речи. Лицо из красного стало вдруг белым. Следом за ним повернул голову и Шу Цзюньцзе. Пузырёк выпал из ослабевшей руки. Ху Яню, замахав от восторга руками, продолжала свой лепет:       — А господина Яна он называл… Он называл!..       Но договорить она не успела: повернувшись, чтобы оценить реакцию мужчины, тоже затихла, с любопытством его осматривая. Смех его потихоньку затихал. Когда Вань Ян понял, что больше никто не смеётся, то растерялся. Неужели нельзя ему так громко смеяться? Неужели он не человек, которому тоже может быть весело? Или его смех настолько уродлив?       Веселье его пропало окончательно от такой неприятной реакции. Закатив глаза, вновь он вернулся к своей привычной хмурости, махнув на глазеющих рукой. Только вот, не сразу понял, что отмахиваться-то нечем. Конечность, отвалившись, уже лежала в грязи.