Граница наших жизней

Минуты ожидания казались целыми часами и даже отвлечённое внимание к погодным условиям уже не помогало расслабиться, а уж тем более забыть о том, что происходило буквально в соседней комнате. Конечно же, как он мог об этом забыть. Забыть о том, что достопочтенные господа журналисты уже успели не только заснять, но и распространить сюжет вчерашнего инцидента, пустив его по всевозможным каналам, телевиденью и радиостанциям, а так же напечатать в каждой, поганой газетёнке для любителей новинок среди скандалов и сплетен. Жёлтая пресса просто не могла оставить подобное без внимания и если хоть одна особа успела заснять, даже, самый незначительный кадр происходящего, об этом уже непременно знала добрая половина страны. Что уж и говорить о том, каков был шок и испуг родных господина Зеленского, узревших данный сюжет за утренним кофе по телевиденью, ведь, бог его знает, что они там наговорили и под каким углом преподнесли это людям. За прошедшие двадцать минут Владимир Владимирович успел обзвонить нужное количество ему людей и крайне настоятельно порекомендовал разобраться с этим в течении ближайших часов, иначе кто-то из них может случайно лишиться премии. Он не желал более ни слышать, ни видеть лицо этого мерзкого иностранца ни на экране телевизора, ни на обложках журналов, славящихся своими провокационными сюжетами. Не говоря уже о том, чтобы хоть один человек, ведущий, редактор и все прочие личности, непосредственно связанные со средствами массовой информации по России посмели вымолвить хоть словечко в сторону гаранта Украины, тем более в негативном ключе. "Скандальное происшествие на саммите в Вашингтоне. Что произошло между Украиной и Францией?" "Гарант Омега сдал свои позиции?" "Скандал между Макроном и Зеленским или грязные, служебные романы?" И всё прочее в подобном духе уже светилось на большей части каналов и обложках газет. Все, кто были как либо причастны к данным рукописям, будут уволены с позором, без возможности возвращения. По крайней мере, не в его смену. С того момента, как Зеленский удалился в соседнюю комнату для большей конфиденциальности диалога прошло порядка получаса и мужчина ощущал себя хуже загнанного в клетку зверя. Внутри разгорался пожар желания хоть как-нибудь помочь коллеге, в конце концов защитить от возвращения к столь травмирующим воспоминаниям, но Россиянин исправно одёргивал себя при каждом порыве, не позволяя себе пугать итак взволнованного омегу до панического состояния. Лишь вспоминая его выражение лица при рассказе о прошлом всего Владимира бросало в дрожь, а челюсти стискивались от злости. В голове мелькали различного характера мысли и предположения, но основным его желанием было найти и задушить того человека, как можно мучительнее, но обязательно с летальным исходом. В теории он мог бы привлечь к этому делу проверенных ребят из своих спецслужб и буквально сегодняшним вечером получить полную картину и компромат на данного человека, но для этого требовалась хотя бы фамилия или минимальное описание внешности. Но ничего кроме имени от Володи он не получил. "Дмитрий, значит" Об этом он обещал себе подумать позже, мысленно возвращаясь вновь к желанию заглянуть за дверь, проверив состояние Украинца. Что если он снова так разволнуется, что его придётся отпаивать седативными препаратами и ждать, когда психологическое состояние гаранта придёт в норму для дальнейшего разговора? Владимиру не хотелось бы вновь лицезреть в ореховых глазках проблески слёз и слышать, как отчаянно тот дышит. Когда он прижимал его к себе в коридорах того чёртового здания, мужчина отчётливо слышал и даже кажется чувствовал, как колотится сердце молодого человека. Это были ужасные минуты. Неимоверно хотелось помочь, забрав хоть капельку его переживаний себе, чтобы разделить с ним эту неимоверную боль и дать Украинцу хоть шанс на облегчение, но этого к сожалению он сделать не мог. Так могут делать только "истинные" пары, а кто они? Так, товарищи по несчастью. Но удивительным делом было то, как благоприятно действовали на коллегу его собственные феромоны и вместо привычного отторжения они вызывали в нём нечто другое. Нечто, не схожее с обыкновенным поведением, присущим господину Зеленскому. Чёрт возьми, это вызывало в нём неконтролируемую привязанность. Привязанность к нему. То, как доверительно Володя относился к нему и как отчаянно желал оказаться в его объятиях поражало, и, пожалуй, восхищало. Владимир Владимирович ощущал исходящую от омеги веру и надежду в то, что его не оставят в таком положении и не бросят на произвол судьбы после всего увиденного. Он верил Путину. Верил, как самому родному человеку, верил, как себе. Он вверял ему всего себя. Это казалось Владимиру несколько трогательным и даже милым, но в то же время, он понимал, какую ответственность берёт на себя. Володя доверил ему самое дорогое, что было у него в этом мире — Жизнь, и Он обязан помочь ему её сохранить. Раз уж взялся защищать его, так нужно идти до конца. Внезапный грохот за окном оборвал мысли президента на самом ответственном моменте, пусть даже он обдумывал его уже в третий раз. Внезапно замигал свет. Кажется молния ударила совсем близко и как бы она не повредила проводку. Раскат грома повторился и был не менее громким от чего по телу прошёл короткий импульс. Мурашки пробежались по коже рук и спины, в плечах возникло лёгкое напряжение и Путин на миг застыл на месте, прислушиваясь к дальнейшим звукам. Кажется, тишина. — Этого мне ещё не хватало, — Облегчённо выдохнул русский, когда свет наконец перестал моргать и электрика вернулась в строй. Значит пронесло. Грозу он не любил никогда и отчётливо помнил, как будучи мальчишкой прятался за штору каждый раз, когда небо за окном разрезала тонкая, как нить вспышка, за которой следовал довольно резкий грохот. Это несколько напрягало и заставляло задуматься о том "Что же будет, если такая вспышка вдруг произойдёт совсем рядом? Насколько это будет громко и ярко? А если что-нибудь загорится?". Вове не нравилась ни одна из перспектив и он предпочитал забираться в самый дальний уголок их небольшой коммунальной комнаты и надеяться, что из-за туч поскорее покажется солнце. Отец пару раз делал ему выговоры и объяснял, что не пристало Альфе, будущему защитнику своего отечества и своей собственной семьи, которая будет состоять не только из родителей, но и его собственной омеги, которую он выберет, а так же их детей, боятся обычной непогоды. Вовка кивал, но мысленно каждый раз молился больше никогда не видеть, как за окном сгущаются тучи и вместо голубого небосвода, на город опускается темень, в которой сверкают предательские молнии. В прочем, сейчас, будучи взрослым человеком он уже не собирался позорно прятаться от грозы и ждать, когда она закончится, но где-то в глубине его холодной и острой, как лезвие души изредка всё ещё откликался тот маленький, напуганный до чёртиков мальчишка, которому очень хотелось зажмурится и дождаться восхода солнца. Солнце — оставалось его единственным и неизменным спасением. Когда приветливые лучи показывались в окне и ласково пробегались по бледному личику, оставляя свои отблески в голубых глазах, Владимир чувствовал приходящее облегчение и прилив долгожданного спокойствия. Сейчас же единственное, что могло подарить ему столь желанное облегчение это возвращение Володи в целости и сохранности не только физического здоровья, но и психологического. Понять можно было обе стороны. Безусловно, его родители были вероятно ужасно взволнованы и перепуганы в незнании о том, что с их единственным сыном, как он и где находится, жив ли вообще и в каком состоянии. Всё это для них важно и, как родитель, Вова прекрасно мог их понять. Но смотря на это с обратной позиции Путин осознавал так же то, что Зеленскому будет крайне трудно успокаивать родных, когда тот сам нуждается в помощи и поддержке после перенесённого им кошмара. Лишнее напоминание об этом точно не скажется положительно на его нервной системе и более того может лишь ухудшить его состояние, чего крайне не хотелось. Изредка, до него доносились обрывки диалога семьи Зеленских, но тот старался не подслушивать, несмотря на дикое желание узнать и понять. Из обрывков он в любом случае не мог извлечь нужное количество информации для общей картины, а додумывать по обрывкам не было никакого желания. Оставалось лишь ждать. Когда за стеной послышалось долгожданное "Позже созвонимся" Владимир Владимирович победно выдохнул, ожидая возвращения коллеги, но тот явно с этим не спешил. Не дождавшись шагов, Россиянин самостоятельно заглянул в зал, оглядев Украинца с ног до головы и когда тот обернулся, всё стало предельно ясно. — Они знают, — С едва скрываемой усталостью и болью произнёс Владимир Александрович, вглядываясь в силуэт вошедшего. Путин молча подошёл ближе, осторожно разведя руки. Заставлять Володю не пришлось и тот осторожно ткнулся в его объятия, позже прижимаясь всем телом. Он ощущал, как чужие руки крепко ложатся на его талию и спину, аккуратно обследуют и тихонько поглаживают меж лопаток и по ним, по предплечьям и плечам, старательно успокаивая. Пусть это не могло полностью освободить тело от стресса, но ему определённо становилось лучше. — Спасибо, — коротко промолвил Украинец. — Не за что, — ответили сверху и Володя немного расслабился, отдавшись этому моменту, целиком и полностью. На некоторое время повисла нерушимая разговорами пауза, тишина которой уже нисколько не давила, а наоборот успокаивала мужчин своей размеренностью и покоем. Да, им обоим сейчас нужен был покой и уют. И этот дом, похоже, готов был им его подарить. К ногам Россиянина вскоре прижался пушистый силуэт, о котором они едва ли не позабыли, погрузившись с головой в свои собственные переживания и проблемы, чему Пашка совсем не был рад. Пёс явно не терпел долгого одиночества и желал заполучить своё заслуженное внимание. Вряд ли питомец понимал причину происходящего, но в его собачьем взгляде определённо мелькало что-то похожее на сочувствие. Ему не требовалось осознавать, лишь чувствовать боль, которую испытывали его люди. С этой ночи Володя, в его глазах, так же приобрёл статус "его человека" о котором требовалось заботиться и защищать в рамках его возможностей. — Он тоже беспокоится за тебя, — С улыбкой уточнил Владимир Владимирович, осторожно проведя ладонью по влажной от дождя холке пса. — Теперь он, наверное, тоже считает тебя "другом". Послышался тихий смешок. — Я не ослышался «тоже»? Значит... Вы тоже считаете и... Я прощён? Владимир Владимирович осторожно переместил ладонь на затылок коллеги и осторожно погладил по слегка спутанным волосам. — Я и не держал на тебя обиды, дорогой. Но в любом случае, то, что ты рассказал, помогло мне чуть лучше понять ситуацию и у меня не осталось никаких сомнений в том, что ты ни в чём не виноват. Так, что мешает нам снова стать «друзьями»? Украинец на несколько секунд замешкался, ощущая, как на лице из ниоткуда расплывается тёплая, неконтролируемая улыбка. Приходящее осознание ощущалось неимоверно хорошо — Они снова вместе. Ему более не нужно считать Владимира чужаком. Он — его друг. — Спасибо тебе. — Но, пожалуйста, если в следующий раз что-то будет тебя тревожить или я тебя чем-то обижу, не держи это в себе, ладно? Расскажи об этом и я уверен, мы сможем решить проблему сообща. Вместе, понимаешь? И Зеленский понимал. Да, «Вместе» определённо звучит лучше. Лучше, чем в одиночестве. Лучше, чем без Вовы. "Неужели, и правда, в этом мире всё ещё существуют настолько хорошие альфы? Неужели я наконец-то нашёл того, который меня понимает? Спустя столько лет, но... Как же это хорошо!"